Огненная вьюга

4. У ПАНФИЛОВЦЕВ

— Ну где же вас носит, ребята? — был первый вопрос начальника штаба панфиловской дивизии полковника И. И. Серебрякова командиру и комиссару, когда отряд лыжников в полном составе собрался у одного из домов в деревне Брехово. — По всем телефонам звонил, искал вас. Беспокоятся и сверху о вас. Наши саперы уже и проходы вам подготовили и обозначили их на переднем крае и ужин вам приготовили, а вас все нет.

— Чуточку задержались у генерала Доватора, — сокрушенно развел руками Шевченко. — Но время еще у нас есть. Успеем. Как и приказано, в указанный срок перейдем линию фронта. Мы на лыжах ходим довольно быстро.

— Все же надо поторопиться, — заботливо проговорил начальник штаба, притоптывая в валенках на крыльце. Как видно, он давно уже поджидал здесь разведчиков, вслушиваясь в грохот недалекой канонады.

— Как ведут себя фашисты в последние дни? — спросил Огнивцев у подошедшего комиссара дивизии старшего батальонного комиссара Егорова.

— Похоже на то, что атаковать по всему фронту, как было раньше, силенок у фрицев уже не хватает. Но на отдельных участках все еще пытаются наступать. Только что отбили атаки на Малино и Фирсановку. Сейчас, судя по всему, у них будет небольшая перегруппировка, а с утра опять попрут. Вот в эту паузу вам лучше всего и перемахнуть линию фронта, используя темное время и метель. К тому же перед нами у фашистов сплошного фронта нет.

Как заметили Шевченко и Огнивцев, панфиловцы не сидели сложа руки в ожидании новых атак противника. Кипела усиленная подготовка к ночным активным действиям. По темным улицам деревни, изредка озаряемых всполохами артиллерийских залпов батарей, расположенных вблизи села, торопились, почти бежали, то повзводно, то маленькими группами пехотинцы, скрипя полозьями, мчались нагруженные ящиками с боеприпасами сани, с восточной окраины деревни доносился шум танковых моторов.

Шевченко и Огнивцев испытывали некоторую неловкость оттого, что отнимают такое горячее время у командования дивизии, у которого и без них дел по горло. Но они чувствовали, что штаб дивизии занимается ими не только потому, что сюда звонили сверху и дали команду оказать содействие отряду в переходе линии фронта. Выполняя указание штаба фронта, панфиловцы понимали, что эта группа, насчитывающая около ста человек, не обычное подразделение. И они с готовностью и искренней заботой делали все, чтобы отряд скрытно и без потерь проскочил линию боевого соприкосновения.

Шевченко и Огнивцев подошли к начальнику штаба дивизии. Командир вскинул руку к ушанке.

— Пора нам, товарищ полковник. Разрешите отправляться?

— Без провожатого не отпущу. Придаю вам на время перехода начальника разведки дивизии с наиболее опытными бойцами. В крайней избе по этой стороне улицы, за церковью он ждет вас. Как говорится, с богом… Счастливо вам!

…Передний край. Истерзанная, опаленная взрывами, пропахшая порохом и толовой гарью, продутая лютыми ветрами земля. Как ты знакома крещенным огнем бойцам! Земля вроде бы своя, родная, но вместе с тем чужая, готовая ежесекундно взорваться шквалом вражеского огня, вздыбиться под тобой взрывом мины. Многое может забыть солдат, даже лица друзей потускнеют с годами в памяти. Но огненная черта переднего края не изгладится из нее никогда.

Перед отрядом только маленький участок «передка», как называют передний край бывалые бойцы. И трудно постичь разумом, что он протянулся на тысячи километров от Белого до Черного моря, через леса и поля, горы и реки, через города и села, через судьбы миллионов людей…

Такие или примерно такие мысли возникали у командира Шевченко, комиссара Огнивцева и их «белых ангелов», скользящих на лыжах при подходе к переднему краю. Они понимали, что это состояние минутное, временное, как у человека, которому предстояло прыгнуть в ледяную воду. А прыгнешь, и чувство оторопи пройдет, как оно давно уже прошло у тех, кто здесь, на подмосковных рубежах, стоял под неистовым натиском бронированного врага.

Да, панфиловцам было трудно. Неимоверно трудно. Об этом кричал черный, как сажа, снег, искромсанные в щепки деревья, вывороченные глыбы мерзлой земли, развалины строений. Но панфиловцы держались, стояли.

Протиснувшись в какую-то щель, лишь отдаленно похожую на землянку в первой траншее, Шевченко и Огнивцев увидели бойцов за жаркой, шумной беседой. Заводил всех совсем еще молодой паренек, одетый в фуфайку, теплые ватные брюки, в серых катанках, ушанке, лихо сдвинутой на правое ухо.

— …И вот смотрю я — прут, сволочи. Наперегонки прут, будто у нас на высотке шнапс, харчи и теплые полушубки им раздают. Мой второй номер еще необстрелянный боец за полу меня дергает, голос у него дрожит. «Чего это они так торопятся? Неужто смерти не боятся?..» Дура, — говорю ему, — разве не слышал, доктор Геббельс конкурс объявил: «Кто из солдат и офицеров первым увидит Москву, а тем паче в нее ворвется…» «Погодь, — говорит мой второй, — я и сам-то в Москве не бывал ни разу». Вот и не пускай их туда, и побываешь. Так вот, «кто из немцев первым войдет в Москву, тому будет предоставлен отпуск в Германию к фрау и большое денежное вознаграждение…» Ну, а так как Гитлер держит их в окопах уже не один год, то за эту перспективу и в пекло сиганешь. Да ты, говорю, не робей. Чем быстрее они к нам бежать станут, тем скорее мы их прищучим. «Ну, ежели так, — говорит мой второй, — тогда порядок…» Подпустил я их поближе, да как врезал. Из полусотни кандидатов на геббельсовский отпуск только двое на высотку взбежали. Глянули этак с интересом вдаль — на Москву, да и от радости мордой об землю. Это им мой второй номер помог.

Воспрянул мой второй после того боя и черт ему не брат. Он и меня перестал бояться, не то что немца…

Начальнику разведки дивизии и командиру отряда не хотелось прерывать отдых бойцов, но что поделаешь.

— А ну, друзья-балагуры, погуляйте на свежем воздухе минут десять, — сказал начальник разведки не приказным, но достаточно твердым тоном. — Мне гостей надо принять в вашем «отеле»… Ферштеин? — как говорят наши соседи спереди.

— Об чем речь, — радушно, по-хозяйски отозвался рассказчик. — Все мы «кронштейн». Милости просим, располагайтесь, как дома.

— Только вы там снаружи не очень-то резвитесь, — бросил вслед уходящим бойцам начальник разведки. — Весь передок взбаламутите, а нам тишина нужна…

— Не, мы тихо, — сказал, выходя, заводила и что-то добавил вполголоса.

Снова сорвался смех, но уже потише, сдержаннее.

— Ну, народ, — с восхищением произнес начальник разведки, разворачивая карту на земляной лежанке, застеленной плащ-палатками. — По три-пять атак каждый день отбивают, в контратаки по два-три раза на дню ходят, а чуть затишек — как дети… Смотрите сюда…

Подсвечивая фонариком, начальник разведки показал на карте участок, где сосредоточился сейчас отряд, и место перехода переднего края.

— Здесь сплошной линии обороны у противника нет. Не закрепляются, надеются на скорое продвижение вперед. Останавливаются на ночь — обогреться, поесть, пополнить боеприпасы в населенных пунктах. По данным разведки, сегодня они сосредоточены в Бакаеве, Хованском, Кремееве.

— Это хорошо! — удовлетворенно сказал капитан Шевченко. — Обстановка для перехода линии фронта подходящая. Есть надежда, что удастся без шума выйти в тыл противника.

— Пройдете спокойно через лес между деревнями Беляево и Хованское, а дальше… Это уж как вам приказано.

— Ну и добре, — сказал Шевченко.

— Проводника вам не нужно?

— Нет. Спасибо вам за все.

— Ну, удачи вам!

На переднем крае застыла тягостная напряженная тишина, которая хуже самого сильного огня, ибо таила в себе что-то неожиданное, зловещее. Даже ракеты не взлетали в небо. Начавшаяся еще с вечера метель превратилась в сильную пургу. В морозной мгле почти незаметные на снежном поле мелькнули белые цепочки лыжников и растворились в темноте. Обходя немецкие гарнизоны, расположенные в населенных пунктах Подмосковья, отряд уходил на запад.