Огненная вьюга

39. ЗАПИСКИ КОМАНДИРА

Вот и снова уют Красноказарменной! Собственно, какой там особый уют! Чистенькие белые стены с голубой каймой, марлевые занавески на окнах, простенькие старые койки, грубо сваренные из железных прутьев. На койках матрацы, набитые соломой, застланные застиранными простынями, суконными видавшими виды синими одеялами. Деревянный массивный стол на добрую семью, несколько табуреток, две облезлых тумбочки. Вот и все. Но как приятна и мила эта солдатская обыденность после пережитого в тылу врага!

…Комиссар Огнивцев спал в ту ночь в отведенной Шевченко и ему комнате.. Как залег в одиннадцать вечера, так и не пошевелился до позднего утра. Подхватила его бодрая звонкоголосая песня:

Огнивцев рывком поднялся, готовый распечь бойцов за нарушение звукомаскировки, и, лишь стряхнув с себя остатки сна, понял, что он не во вражеском тылу, а дома, в Москве.

По комнате вышагивал капитан Шевченко в новенькой форме танкиста. Увидев, что комиссар проснулся, Шевченко повернулся к нему, принял стойку «смирно», вскинул руку к фуражке с черным околышем и, счастливо улыбаясь, шутливо отрапортовал:

— Дорогой мой комиссар, представляюсь по случаю назначения командиром танкового батальона, понял — батальона, и отъезда в оное подразделение.

— Уезжаешь? Когда? — вскочил с койки Огнивцев.

— Немедля! Сейчас! Иначе снова начнешь агитировать не ехать в танковые войска, а остаться в разведке. Давай прощаться, дорогой Ваня! У меня ни минуты свободной. Машина у ворот, — и раскинул руки для объятия.

— Дай хоть одеться, — взмолился Огнивцев. — Не могу же прощаться с тобой в таком виде. Чего доброго, запомнишь комиссара в подштанниках.

— Никогда! — воскликнул возбужденно Шевченко. — Я буду помнить тебя в десантной тужурке, перекрещенной армейскими ремнями, с маузером на боку и с автоматом на груди, в белом маскхалате… И как всегда неунывающим, бодрым, отчаянно смелым. Прощай, комиссар, солдатская твоя душа!

— Прощай, побратим мой боевой. Гладкой дорожки тебе под гусеницы, непробиваемой брони.

Они крепко обнялись, постояли так минуту, отворачивая лица, скрывая друг от друга выступившие слезы. Потом Шевченко подхватил со своей койки вещмешок, шагнул к двери, но тут же повернул назад.

— Вот возьми, чуть не забыл, — и, открыв полевую сумку, вынул из нее общую тетрадь. — Мои ночные размышления, может, пригодятся. Правда, они не окончены. Начал было уже тут, в казарме, подводить итоги подмосковного похода, однако не успел. Но кое-что набросал. Ты докончишь. Бывай!

Шевченко ушел. Огнивцев не спеша оделся, растягивая удовольствие, умылся, сходил в шумную столовую позавтракать и, вернувшись в комнату, сел за чтение записок командира.

«Всякое дело в бою и труде надо начинать с уверенности, что ты его одолеешь, доведешь до конца, — так начинал свои записки Шевченко. — Была ли у меня эта уверенность? Была, но, откровенно говоря, неполная. Я верил в своих подчиненных, в то, что в бою они не подведут. Да и как не верить, когда со многими из них побывал уже в тяжелом первом походе под Велиж. Я уже хорошо знал Ергина, Алексеева, Увакина, Брандукова, многих сержантов, рядовых бойцов, полюбил и Огнивцева за дерзкую храбрость, открытый и прямой характер, доброту и уважение к людям, за умение работать с ними. Он — настоящий комиссар, любимец отряда, его душа. С такими людьми можно смело идти в разведку, в широком смысле этих слов. Но в то же время подспудно тревожило сознание малочисленности отряда. Сумею ли я с группой в сто человек выполнить нелегкую задачу Военного совета фронта? Случись открытый бой, нас сомнут в два счета. Однако все, и я в том числе, понимали: Москва в беде. Сейчас помощь ей не только нашего отряда, но и каждого человека очень важна. Меньше одним фашистом, одним орудием или танком — ближе победа.

В Велижский рейд мы пошли в начале сентября. То были тяжкие дни для нашей Родины. Но мы ни на минуту не теряли уверенности в том, что враг нас не одолеет. Каждый сомневался лишь в одном — доживет ли он до того светлого дня, когда фашисты покатятся вспять. Ведь все хорошо понимали, на что идут, какая смертельная опасность грозит любому во вражеском тылу, где даже пустяшная рана, с лечением которой в два счета справились бы в медсанбате, может оказаться роковой. Но никто не проявил малодушия. Все самоотверженно дрались с гитлеровцами, и отряд успешно выполнил поставленную перед ним задачу.

Закончится война. Пройдут десятилетия, вырастут новые поколения советских людей. С интересом будут они изучать историю Великой Отечественной войны и, конечно же, Московскую битву. Узнают, что в грозном 41-м обороной Москвы руководил генерал Жуков, узнают, кто командовал армиями, дивизиями, возможно, даже полками. Наш же новый отряд небольшой, песчинка в гигантской битве. О нем вряд ли упомянут в будущих летописях Московского сражения, хотя он за короткое время нанес немалый ущерб гитлеровцам в их тылах. Все же хотелось бы, чтобы слух о нем дошел до наших потомков.

Линию фронта в начале декабря перешло девяносто шесть средних командиров, сержантов и рядовых. Восемнадцать бойцов, в том числе командир взвода, погибли в жестоких боях, десять были ранены. Таким образом, почти каждый третий погиб или пролил свою кровь в боях. Среди них сыны многих национальностей нашей Родины. В подмосковную землю легли, навеки сроднившись, замечательные русские парни — старший лейтенант Васильев, сержанты Клюев, Петров и Воеводин, украинец Мисник, белорус Скубанов, армянин Автодольян, татарин Нигматуллин, дагестанец Уромжаев, еврей Жеманский, грузин Микельтадзе и многие другие. Помяните добрым словом этих героических парней. Не забывайте о них. Пожалуйста!

Когда кому-нибудь придется побывать на шоссе Новопетровское — Волоколамск, на лесных дорогах севернее этой магистрали, остановитесь там на миг и отдайте дань благодарности бесстрашным патриотам лыжного отряда штаба Западного фронта и волоколамским партизанам.

Нет смысла расписывать, как мы переходили под Москвой линию фронта, сколько претерпели в походе от холода и недоедания, как готовили и проводили боевые операции. Об этом можно написать целую книгу. В своих записках я расскажу лишь о самых храбрых воинах отряда, отличившихся в боях под Москвой.

1. Старший лейтенант Николай Федорович Алексеев. Кто бы мог подумать, что в семье простых малограмотных крестьян деревушки Селиваново, что на Смоленщине, которым не приходилось держать в руках даже охотничьего ружья, родился будущий бесстрашный боец, талантливый командир Красной Армии. Николай еще в 1939 году приехал в деревню лейтенантом, отличившимся в боях с японскими самураями на Халхин-Голе. Наверное, во все глаза глядели на геройского, подтянутого командира селяне, немало красивейших девчат провожали его тоскующими взорами. Но вскоре он уехал снова на службу. Домой писал скупо, немногословен был с детства, даже вроде угрюм… Вскоре началась война и его громкая слава донеслась до родной деревни. Осенью 1941 года он отличился в походе по тылам врага под Велижем и был награжден орденом Ленина. Через партизан Бати изредка сообщал матери: «Жив. Воюю. Все у меня в порядке». Но доходили ли эти вести до деревни Селиваново, не знал.

Вот что было написано в его ноябрьской боевой характеристике:

Лихо и расчетливо действовал этот взвод и при разгроме вражеского штаба полка в Надеждино. Кроме того, Алексееву чертовски везло. В какие бы переплеты он ни попадал, всегда выходил из них без единой царапины.

Но это, видать, вскружило ему голову. Он уверовал в свою неуязвимость и потому нередко проявлял неосторожность и неосмотрительность, понапрасну рискуя и своей жизнью, и жизнью подчиненных.

И еще — Алексеев горд до предела, самолюбив до обидчивости и по-хорошему честолюбив. Однако он не заносчив. Если что-то не понял, сделал не так, как от него требовали начальники, то непременно исправит промах, если ему указать на это без раздражения и излишней морализации. Его хмурый вид создает о нем обманчивое первое впечатление. За кажущейся неприветливостью скрывается очень отзывчивая и деликатная натура. Он доброжелателен к людям, любит бойцов, но предпочитает внешне не показывать этого. Короче — он достойный командир.

2. Старший лейтенант Михаил Михайлович Брандуков. Кажется, он просто создан для разведки. Спокойный, умеющий сохранять самообладание в самой сложной обстановке.

Родился в Пензе. Окончил Ярославское интендантское училище и до войны служил интендантом в одной из частей 57-й танковой дивизии. Но началась война, и Брандуков затосковал. Опасность, нависшая над Родиной, позвала его — профессионального тыловика — на горячее дело. В августе 1941 года он попросился на взвод в отряд особого назначения. Поначалу брать его не хотели. Вероятно, он не внушал доверия как специалист явно небоевой профессии. А вот характеристика командования полка, где он служил в первые месяцы войны, говорила о другом.

И мы с комиссаром согласились взять его командиром второго взвода.

И случилось с человеком чудо. Этот тихий интендант превратился в грозу фашистов. Он со своим взводом налетал на оккупантов, как ураган, разносил их в пух и прах и скрывался неуязвимым.

Вспоминаю, как 23 сентября 1941 года у деревни Королевщина, что на Смоленщине, его взвод в засаде уничтожил 15 фашистских солдат и офицера, троих взял в плен, сжег автобус, легковую машину, два грузовика. Немцы, подошедшие к месту боя, кинулись искать «партизан», но он уже у деревни Прудки под Велижем громил фашистов, уничтожил огнем автоматов два мотоциклиста, обер-лейтенанта и трех солдат, захватил секретный пакет с важными данными о предстоящем наступлении немецко-фашистских войск на Московском направлении. А 1 октября в районе Кресты бойцы Брандукова сожгли четыре грузовых автомобиля, сразили 17 фашистских солдат и офицера.

В бою на шоссе под Волоколамском его взвод захватил немецкую легковую машину и уничтожил в перестрелке двух капитанов вермахта. В полевой сумке одного из них оказался пакет с донесением командира 2-й танковой дивизии генерала Фольрата Люббе, в котором тот докладывал командиру корпуса о больших потерях в танках и личном составе, о невозможности вести дальше наступление без свежих резервов, горючего и боеприпасов.

В этом бою Брандуков, в то время уже старший лейтенант, был ранен, но продолжал командовать взводом. Вскоре, еще не оправившись до конца от ранения, он повел взвод на новую операцию — уничтожение склада с горючим в поселке Высоково.

А во время нападения на штаб немецкого полка? Стоило мне только сказать: «Надо не допустить подхода подразделений обслуживания к атакованному штабу полка», он задержал их, а затем в течение целого часа дрался с батальоном пехоты.

Как говорится в народе: «По труду и честь. По бою и слава». Родина отблагодарила своего отважного сына.

Брандуков награжден двумя орденами Красного Знамени. Не так уж много было в пехоте старших лейтенантов в конце 41-го, которые были удостоены таких высоких наград.

В то же время в действиях Брандукова порой наблюдается поспешность, нетерпеливость, этакая партизанская разухабистость. Его инициатива не всегда основывается на трезвых расчетах и доходит иногда до своеволия. Так нередко бывает с людьми, которые резко меняют род занятий и когда им сопутствует для них самих нежданный успех. Эти недостатки особенно проявились у него в первом рейде и его приходилось серьезно поправлять. Под Москвой Брандуков был уже не тот. Он возмужал и окреп как командир.

3. Военфельдшер отряда Василий Егорович Увакин. Родился в 1907 году. В армии служит с 1929-го. Медицинское образование имеет небольшое, но обладает настоящим врачебным талантом. Недостаток его теоретической подготовки компенсируется огромным опытом. В походе под Велиж не хватало медикаментов, а он то отыскивал их среди трофеев, то у местных старушек раздобывал разные снадобья из трав, то колдовал над их изготовлением сам. Рядом с санитарной сумкой всегда носил на плече автомат. Не раз находился вместе с бойцами в засаде. В одной из них был ранен. И недаром награжден орденом Красного Знамени.

Бойцы называют Увакина с его санитарами «малой медициной». И, надо сказать, отличной. Она никогда не подводила отряд. Уверен, что Василий Егорович в будущих боях себя еще не раз покажет. Таких медиков командиры должны беречь и славить. Увакин любит солдат. Любит жизнь. Вспоминаю, с какой любовью и нежностью он рассказывал мне в ноябре о своей семье — супруге Раисе и маленькой дочурке, которые жили в то время в Оренбурге. Он верит в нашу победу и, как говорится, дай ему бог дожить до нее.

4. Младший сержант Александр Гаврилович Корытов. Северянин из поселка Пинега Архангельской области. Комсомолец.

В Подмосковье — его второй рейд по вражеским тылам. И оба раза не перестаю восхищаться им. Разведчик отменный. Куда б не послали его — вернется и доложит: «Приказ выполнен!»

За первый — в район Велижа — он был награжден орденом Красного Знамени. В его наградном листе записано:

На этом записки командира отряда обрывались. А жаль… Хотелось бы узнать также мнение Шевченко о других командирах и бойцах. Огнивцеву иногда казалось, будто командир глубоко не вникает в их жизнь, что он всецело поглощен только боевыми делами. А вот записки говорят о другом. И надо же, что за человек! Нет, чтобы отдохнуть, так решил оставить преемнику хотя бы некоторые свои соображения о людях отряда.