Охота на выбивание [СИ]

ОТДЫХ ДЛЯ МЕНТА ГЛАВА

Все эти три дня Леонид Пчельник мучительно искал выход из своего, практически, безвыходного положения. Сначала он надеялся на своих высоких покровителей. Его тешила надежда, что где-то между Железногорском и Кривовым машину его тормознут, багажник распахнется, и он снова обретет свободу. Все это было возможно, он знал, что за те сорок минут, за которые машина добиралась до Железногорска, его, ее вполне могли перехватить. На трассе было три стациьонарных поста ГАИ. Но когда прошло время, и, судя по доносящимся звукам, они въехали в большой город, Пчельник понял, что его просто сдали. Он чуть не завыл от безысходности, но и злость в нем проснулась такая, что когда его вытащили на свет. Леонид, со скованными за спиной руками, ногами сумел раскидать троих братков, и рванув к еще не закрытым воротам выходящим на улицу. Пчельнику не хватило какого-то метра, чтобы выскочить на улицу, его догнали, повалили на землю, и долго били ногами, пока кто-то коротко и властно приказал: — Хорош! Зять не велел его кончать. Тащи его вниз.

Леонида протащили вниз, в какие-то подвалы, На ходу он пару раз даже терял сознание, но все же сумел понять, что это помещение, не что иное, как рынок. На пути попадались многочисленные морозильные камеры, закутки с овощами, громоздились штабеля с упаковками напитков, пирамиды мешков с мукой и сахаром. Попадались и люди, в мясницких фартуках, или, или в рабочих робах. Но никто из них, казалось, не заметил, что мимо них тащат избитого человека в наручниках. Для них, похоже, это было привычное зрелище.

Пчельника определили в закутке размером три на два метра. Сначала его пристегнули к трубе отопления, и, хотя она была ему на уровень груди, но ноги у него подгибались, так что Леонид порой буквально висел на наручниках. Но через час пришли два человека, и освободили его от этого гнета, правда, только затем, что бы перестегнуть наручники впереди груди, и приковали его руками к батарее. После этого они сделали с ним то, что и обещал Пчельнику Зять, то, есть «опустили» его. Два его обидчика были старыми друганами Зятя по многочисленным отсидкам.

— Не брыкайся, мусорок, — добродушно пробасил один из них, широкий в плечах, и с золотыми зубами, распарывая бритвой штаны Пчельника. Тот действительно пытался, как мог отбиваться, но после хорошего удара по голове обмяк.

— Ментовская задница крепче арбуза, — пошутило один из них, более старый, с наполовину отрезанным ухом.

— А молодняк то нынешний брезгует петушками, — заметил первый.

— Да, зону из них никто еще толком не топтал, вот морду и воротят. Конечно, я бы тоже на воле на такую задницу не позарился, но раз Зять просил, почему мы и не помочь.

Они ушли, и Пчельник от боли, злости и унижения впился себе зубами в руку. Когда ярость ушла, он решил, что теперь все, его точно пришьют. Все свои обещания Зять выполнил, осталось только пустить ему пулю в лоб. Но, неожиданно, ему, наоборот, смягчили режим. Притащили цепь, и приковали его наручниками к ноге, а на другой конец, ту же батарею. Теперь у него было два квадратных метра свободы, две старых фуфайки в виде ночного ложа, и старое ведро в роли параши. Пчельника даже накормили, и он недоумевал, к чему это и почему. Он жевал разбитым ртом теплые беляши и думал, зачем они сохранили ему жизнь?

А дело было как раз в идее Зятя отдать автосервис Пчельника своему племяннику. Для того, чтобы это сделать, нужно было оформить соответствующие бумаги. Но, как назло, личный нотариус Зятя тяжело заболел, и пока искали другого, кто мог подмахнуть сделку не глядя, на лица договаривающихся сторон, Пчельник был жив. Все это время он пытался найти хоть что-то, чтобы открыть наручники, или перепилить цепь. Но ничего у него не получалось. Единственное, что его несколько взбодрило, это то, что раз в день его водили в туалет, относить ведро с дерьмом. Сами братки это делать брезговали, так что, на полчаса его освобождали от оков, и он плелся, прихрамывая и постанывая, в другой конец подвала, в туалет. Для этого ему даже выдали старые, замызганные штаны. Он мог идти и быстрей, но врожденная хитрость Леонида заставляла его изо всех сил изображать жуткую немощность. Его даже бить почти перестали, так, пнут несколько раз из чувства долга, и все. А Пчельник искал свой шанс. И он нашел его. Это был обычный гвоздь, валявшийся около новеньких поддонов для мешков с мукой. Видно плотник, делавший этот помост, выронил его, а искать уже не стал. Он лежал в тени мешков, но Леонид, ковылявший с низко опущенной головой, сумел его рассмотреть. Теперь нужно было его поднять и спрятать. Он решил эту проблему просто, на обратном пути, взял, и упал, сделал вид, что споткнулся. При этом вонючее ведро откатилось к ногам идущего впереди, так что, обернувшись, он сморщился, и торопливо отступил еще на три шага назад.

— Ты, вонючка, че падаешь?! — завопил он.

— Запнулся, — пробормотал Пчельник, поднимаясь с пола. Он тут же получил сзади удар ногой по заднице, и снова упал. Но к этому времени гвоздь был уже у него в руке. Поднявшись, и подобрав ведро, он побрел дальше, к своей темнице.

Когда шаги проверяющих стихли в тишине, Пчельник разжал кулак, и рассмотрел свое богатство. Это был небольшой, не более сорока миллиметров в длину, гвоздь. Он идеально подошел к наручникам, как универсальная отмычка. Через минуту Пчельник был освобожден от оков. Когда он поднялся наверх, оказалось, что вечерний рынок еще был переполнен народом, так что смешаться с толпой, и выйти на улицу у него для него не составило труда. На нем был странный наряд из кожаного, дорого плаща, замызганных штанов, и широкополой шляпы, обнаруженной там же, в подвале. Добравшись до железнодорожного вокзала, он без труда смешался с рабочей толпой, штурмовавшей электричку, и уже через час был в Кривове. Домой к себе он не пошел, а направился в другой конец города, к своей давней любовнице, Нинке Козловой. Нинка вытаращила глаза, когда в десять часов ночи к ней ввалился Пчельник, в таком странном виде.

— Ты это откуда такой? — удивленно спросила она.

— Не спрашивай, лучше налей ванную, и найди мне нормальные штаны, да и вообще, что-нибудь такое, из одежды.

С Пчельником Нинка хороводилась лет десять, еще до смерти мужа, так что характер его знала, и больше расспрашивать ничего не стала. Штаны покойного мужа Нинки, тоже, кстати, милиционера-гаишника, оказались чуть больше по ширине и чуть меньше по длине, зато все остальное — свитер, куртка, зимние ботинки — все ему подошло. Только вот шапка болталась на ушах Леонида, так что ему пришлось отказаться от норки, и надеть вязаную шапку, которую Козлов одевал на рыбалку. Посмотрев на себя в зеркало, Пчельник скривился. Теперь он всем обликом походил на типичного пролетария, с низкой зарплатой, и изрядно разбитой мордой. Но, главное, почему он пришел к Нинке, у ней хранились запасные ключи от его дачи. Через час он покинул квартиру, и взял такси довезшее его до Демидовки. Зайдя в дом, он не стал зажигать свет, только разыскал в прихожей фонарик. То, что ему нужно было, хранилось на втором этаже, в небольшом, самодельном сейфе, оставшимся ему в наследство от прежнего владельца, подполковника Мамонова. Суровая тяжесть пистолета Макарова заставила его процедить сквозь зубы: — Ну, я теперь им всем покажу!