Охотник за воспоминаниями

ГЛАВА 9. Муки совести и сомнения

Небольшой букинистический магазинчик, по соседству с рунной мастерской, стал настоящим наваждением для Кристофера. Он пропадал здесь каждую свободную минуту. Уколы совести тревожили его, когда Ральф пристально смотрел при встрече из-под своей шляпы, и, хмыкнув, уходил, окутанный клубами едкого табачного дыма… Пастор давал себе слово поговорить с мисс Хансон, но она не приходила в храм. А потом он увидел с Элизой Ланса Сварта – те шли рядом и о чем-то доверительно говорили. Отлично, пусть Ланс и занимается девушкой, это несложно и особенных навыков не требует. А он займется тем, что не под силу больше никому. И это не будет преувеличением. Когда Кристофер Уилкс думал об этом, его даже в жар бросало. Похоже, он стоял на пороге великого открытия.

Первый шаг он сделал еще тогда, в истории с Грязным Гансом. Кристоферу открылась неожиданная и головокружительная истина – познания в латыни ставили его в один ряд с признанными рунными мастерами!

Дотошный Кристофер Уилкс провел обширное исследование, перечел все рунные справочники в городской библиотеке, и это еще больше укрепило его в мысли – в Либриуме латынь лежит в основе начертательной магии. При этом никто не знает этот древний язык. Никто не говорит на нем, а немногие сохранившиеся формулы заучивают наизусть, едва понимая их значение. Сочинить же новые не способен практически никто. Кроме него! В момент осознания этого факта Кристофер пережил момент настоящей эйфории, которого сам слегка устыдился. Он принялся за дело еще усерднее и понял: одних лингвистических познаний недостаточно – нужно было изучить принцип создания печатей.

Пришлось искать учебники по начертательной магии. К счастью, хозяин букинистической лавки хорошо относился к Кристоферу, позволяя читать прямо среди книжных развалов, и даже делать выписки.

Крис тратил на обучение все свободное время и деньги. Ему казалось, что он должен торопиться, нетерпение сжигало его изнутри, но разумно объяснить причину этого состояния Уилкс не смог бы, и просто перестал об этом думать.

От теоретических изысканий в магии рун пастор быстро перешел к первым практическим шагам. Начал с безобидного – составил грязеотталкивающий знак и нанес себе на подошвы ботинок. Подошвы оставались чистыми, но верх пылился как и раньше. Нужно было бы, вероятно, начертить символ на носках ботинок, но Кристофера смущало, что это будет очень заметно и над ним станет потешаться весь Мидлтон. Поскольку секрет невидимых чернил ему был не известен, пришлось пока отказаться от затеи.

Тогда он решил улучшить свой быт с другой стороны. Водопровода в его домишке не было. Таскать ведра каждый раз, когда требовалось принять ванну, Крис находил утомительным. Почему бы не составить печать, открывающую воду? Вышло прекрасно, вода забила фонтаном, намочила потолок, стены, и не желала останавливаться. А несмываемая краска, которой он предусмотрительно рисовал печать, действительно не смывалась! Когда Кристофер сообразил, что можно использовать печать отмены, вода была уже повсюду.

В другом эксперименте повезло больше. Каждое утро, вставая с кровати, молодому исповеднику приходилось идти по ледяному полу – ковры оставались недоступной роскошью. Поэтому печать подогрева оказалась настоящей находкой. Теперь он радостно разгуливал босиком по прогретым доскам и обдумывал новые усовершенствования.

Однако кое-что смущало Пастора – необходимость обращаться к Хранительнице, потому что нарисованные печати обретали силу лишь после этого. В голове роилось еще множество проектов, но он боялся потерять милость богини, взывая к ней по всяким ничтожным поводам. Так исчерпает ее божественное терпение, и в случае беды останется без поддержки!

Кроме того, Анна – все-таки дама, и не всегда удобно просить ее о некоторых вещах. Например, себя самого Кристофер тоже не отказался бы усовершенствовать, но как браться за нанесение печатей на собственное тело, если результат настолько непредсказуем?

Неудачные эксперименты дали ему хороший урок. Не учтешь все последствия, и то, что кажется благом, обернется серьезными неприятностями.

Однако жители Либриума пользуются рунами уже не одну сотню лет!

Вот в рунной мастерской сидит расписанный до ушей Борода и маленькая грозная пигбойша Деррил, рисуют руны и сложные печати на телах любого, кто готов заплатить за это сомнительное, с точки зрения Кристофера, удовольствие.

И не похоже, чтобы они обращались к какой-нибудь божественной силе для этого. Крис наблюдал за их работой сквозь огромные окна мастерской, если не ставили ширму. Борода и Деррил работали очень просто, не устраивали ритуалов, не закрывали глаз, не возлагали рук на печати. На столиках баночки с разноцветной тушью, на стенах – рисунки с образцами печатей и татуировок, клиенты могли выбрать готовую из толстого альбома.

В учебниках упоминалось о необходимости наполнения печатей, но уточнений никаких не было. По всей видимости, либриумцы прекрасно знали, как это делается.

Первая руна наносилась младенцу сразу после рождения, чтобы защитить от болезней и укрепить силы, а дальше все зависело от желания и кошелька. Самые состоятельные либриумцы предпочитали невидимые татуировки.

Видимые знаки принадлежности к сословию носили почти все Имперы, люди Меча и Искусства. Кое-кто носил их прямо на лице, на лбу или щеке, бравируя своим статусом. Чаще всего это были мечники.

Имперы и искусники редко выставляли такие татуировки напоказ, они отдавали предпочтение статусным украшениям, которые при необходимости можно легко снять или спрятать.

Кристофер заинтересовался татуировками оборотней, но оказалось, что вольфы не склонны делиться этой информацией с чужаками. Сведения в книгах были крайне скудны и либо устарели, либо были заведомо неправильными – ни одного из таких знаков он не видел на местных оборотнях.

Крис пока не набрался смелости зайти в мастерскую. Что, если его вопросы покажутся подозрительными?

Но однажды, когда он стоял на пороге букинистической лавочки, перелистывая томик "Наиновейшего собрания полезных печатей" более чем столетней давности, кто-то остановился перед ним, закрывая свет.

– Вы бы зашли, исповедник, все глаза об наш фасад сломали. Мы не кусаемся – я уж точно, а Деррил тоже не больно кровожадна, это она с виду только такая, грозная.

Перед Кристофером стоял Борода – выше Пастора на две головы, громадный лысый детина. Его знаменитая в Мидлтоне борода, тщательно расчесанная и подстриженная, давно превратилась из приметы в прозвище, а потом и в имя. Кристофер, несмотря на все усилия, так и не смог узнать, как же на самом деле зовут мастера рун, а прийти в мастерскую и сказать: "Здравствуйте, господин Борода" он никак не мог!

Но ничего такого говорить и не понадобилось. Не успел Крис опомниться, как уже сидел в старом продавленном кресле и листал толстые альбомы с бесчисленными вариантами рунных татуировок. Некоторые из них располагались в довольно неожиданных местах человеческого тела, и пастор неудержимо краснел.

– Что будем бить? – жизнерадостно прогудел Борода, перебирая баночки с тушью.

Кристофер, напуганный альбомами, забормотал нечто невнятное и изготовился к побегу.

– Увянь, Борода, видишь, клиент еще не созрел для твоих зверских шуточек, – вмешалась Деррил, рыжеволосая, кудрявая, с покрытыми ярко-голубой краской веками и губами цвета спелой моркови.

Она отложила металлические щипчики и поставила перед Крисом деревянный ящичек.

– Взгляните сюда, исповедник. Выберите себе вещицу по вкусу – зажим для галстука, запонки, или булавку. Такому элегантному джентльмену подойдет что-нибудь эдакое… изящное.

Кристофер изо всех сил старался на таращиться слишком явно на Деррил. Он не раз встречался с пигбоями, но впервые видел так близко их женщину. Деррил была ростом с десятилетнего ребенка, плотная, похожая на округлый увесистый булыжник. Лицо у нее, несмотря на убийственно яркую раскраску, было приятным, курносым и веселым, с россыпью веснушек на щеках.

В ящичке лежали серебряные и стальные украшения. Кристоферу сразу понравилась пара запонок в виде грифонов. На крыльях зверей оставалось круглое поле под печать.

– Отличный выбор, – одобрила Деррил, – Какую печать хотите, исповедник?

Крис засмущался, не зная, как попросить себе что-нибудь боевое. Он еще не успел изучить боевые руны. Но опытные мастера сами догадались и уже наперебой предлагали варианты.

– Может огненную сделать? – предложил Борода. – Будет извергать пламя.

– Из какого места? – иронично поинтересовалась Деррил. – Лучше уж усиление удара.

Крис вспомнил, как в студенческие годы безуспешно пытался научиться боксировать. Дружеский поединок закончился нокаутом и Крис утешил себя тем, что сила разума важнее грубой физической силы.

– А может лучше… хм… что-нибудь для усиления умственных способностей? – предложил Крис.

– Да, что вы, Пастор! – Борода замахал ручищами. – Мы противозаконным не балуемся. У нас все легально.

– С мозгами у вас полный порядок. А вот видок хиленький. Я знаю что надо, уж будьте спокойны, такую звезду нарисую – станете мечтой не то, что обычных мидлтонских горожаночек, но даже девушки вольфы мимо не пройдут! Через пару дней приходите, сделаю.

Ну и длинный же выдался день!

Кристофер остановился на пороге часовни, окидывая взглядом площадь.

Вроде никого.

Магазинчики уже закрылись, аптекарь уходит домой в восемь, а нотариус – и того раньше, в семь. Служащие из городской ратуши разбегаются, как тараканы из-за печки в пять, сразу после того, как господин мэр вальяжно направляется через площадь к собственному дому. Вон тому, двухэтажному, с выкрашенными в розовый цвет пузатыми колоннами.

Кристофер Уилкс вздохнул и медленно спустился по широким истертым ступеням. Как ни старался он подольше задержаться в часовне, идти домой все равно придется. И дело вовсе не в том, что исповеднику не нравилось его жилище.

Скромный двухэтажный коттедж стал для Кристофера настоящим домом. Он уже успел немного обставить его в соответствии со своим вкусом. На полках появились книги, на стенах акварели с видами Мидлтона – Крис наткнулся на них в букинистической лавке, рисунки лежали пыльной стопкой в дальнем углу, под тяжеленными томами "Всеобщего начертания мира".

Хозяин совершенно не помнил откуда они у него, и отдал оптом исповеднику за пять форинов и обещание испросить у Хранительницы покровительства в коммерции.

Кристофера же акварели пленили. Они были нежными, полупрозрачными, как будто привычный мир под взглядом художника истончился, и сквозь него вот-вот проступит нечто иное, неизведанное. Подписи художник на картинах не оставил, только знак на обороте – стилизованный глаз в ромбе.

Когда Кристофер развесил акварели, его дом перестал быть временным пристанищем холостяка, он обрел характер и атмосферу.

До того его жилище носило несомненный отпечаток женской заботы. Льняные занавески, вышитые скатерти и салфетки, милые безделушки на каминной полке. Все это раздражало, но грубо отвергнуть заботу мидлтонских дам Кристофер не смел.

Справа что-то зашуршало и пастор шарахнулся в тень. Из кустов на клумбе вылез добродушный блохастый пес, приветливо замотылял пушистым хвостом.

Пастор выдохнул, поправил съехавшие с переносицы очки, зажал покрепче под мышкой томик «Истории Либриума», нырнул в темный проулок и зашагал домой, старательно прижимаясь к стенам домов. Нет, конечно, нельзя гневить богов, внимание женской половины рода человеческого бывает очень даже приятным.

Женщины Мидлтона показали себя прекрасными целительницами, среди них было множество достойных особ, они были домовиты, приветливы, и очень вкусно готовили.

Но молодой исповедник, отдавая себя всего служению мидлтонцам, лишь недавно с ужасом заподозрил – интерес дам к его проповедям вызван не только стремлением вознестись к духовным высотам, достичь истинного Равновесия и гармонии.

Прозрение сначала окатило Кристофера холодным душем, а затем посеяло ростки самодовольства – он нравится женщинам! Это было приятно.

Конечно, рассуждая объективно, он молодой и неженатый мужчина, к тому же весьма приятной наружности – так говаривала его маменька, а ее мнению он привык доверять. Ах, где же ты сейчас, милая мама, как же не хватает твоего пудинга и твоих советов!

Кристофер вздохнул и остановился. Впереди небольшое открытое пространство, придется выйти на свет – луна как раз влезла на небо и светила, точно круглый фонарь над входом в кондитерскую.

Ммм, кондитерская! Как же ему там нравилось бывать! Запах ванили, кофе, свежей выпечки. Это напоминало детство, и раньше он приходил сюда почти каждый день. До тех пор, пока не заметил, какие взгляды на него бросает кондитерша, мадам Пенни. И хорошо бы только взгляды! А то подплывет к столику, за которым пастор чинно вкушает какао с рогаликом, усядется напротив, уложив внушительный бюст на сильные белые руки, и смотрит так, будто он сам пирожное. Бррр. Ну точно – сейчас набросится и… о том, что будет потом, Кристофер предпочитал не думать. А в кондитерскую ходить перестал, о чем сожалел безмерно.

Где-то неподалеку хлопнула дверь, застучали по мостовой каблучки и пастор вжался в стену. Вот мелькнула клетчатая юбка, щегольская накидка, отделанная кружевами – наверняка мисс Лилиан. Не заметила. Они уже виделись сегодня в часовне. Собственно, Лилиан была первой, кого он там сегодня увидел. Поджидала его с букетом ромашек – принесла, чтоб украсить маленький храм. И пока она занималась этим благочестивым делом, щебетала не переставая.

О том, какая она рукодельница (вышивает гладью, плетет из бисера, вяжет салфеточки), какая она умница (прочитала уйму книг и даже пробовала писать сонеты), и какая она красавица (мама уверяет, что красивей ее девушки в Мидлтоне нет, а подруги просто завидуют, когда говорят обратное). Лилиан и вправду была недурна собой – Кристофер отметил это, когда она влезла на стул, и луч света из витража пронизал насквозь кружева ее блузки. Но не настолько хороша, чтоб его перестала раздражать ее болтовня.

Он осторожно высунул голову из-за угла. Никого? Отлично. Рысью через открытое место – и в спасительную тень дома виноторговца Шмулле. Его дочурка была следующей после Лилиан. Появление пухленькой Флоранс поначалу обрадовало пастора, при ней Лилиан прекратила трещать, и обменявшись с мисс Шмулле парочкой любезных реплик, в которых была целая бездна спрятанного, как повидло в тесте, яда, удалилась. Одарив напоследок Кристофера взглядом, который, видимо, считала соблазнительным.

Он поежился.

Из окон дома Шмулле неслись звуки пианино – Флоранс музицировала. Милая девушка. Такая рассудительная, спокойная. И с полной уверенностью, что все, чего она в этой жизни захочет, папа ей обязательно купит. Пастор почувствовал глухое раздражение, когда понял, что на этот раз тем, что хочет получить Флоранс, является его персона. О чем мисс Шмулле и поведала ему, с милой непосредственностью сопроводив предложение взять ее в жены обещанием солидного приданого в виде собственного особняка, новенького мобиля и поездки в свадебное путешествие на Острова.

Кристофер смотрел на нее в недоумении, которое девушка, кажется, приняла за радостный шок. И, сжалившись, дала ему время подумать. До следующей недели. Потому что у нее, видите ли, есть еще три претендента на руку и папочкины денежки.

Когда она ушла, Кристофер честно попытался представить себя ее мужем. Кончилось тем, что он разбил одну из вазочек, принесенных в часовню Магдой, и та его за этим занятием застукала.

Ох, Магда! Вот кого он боялся до дрожи. Если Лилиан пыталась соблазнить его своими достоинствами, Флоранс – своими деньгами, а мадам Пенни – рогаликами и нежными взглядами, то Магда действовала куда грубее и прямолинейнее. Эта худощавая брюнетка носила такие откровенные наряды, что у Кристофера замирали слова на губах, когда его взгляд невольно падал на нее сверху во время чтения проповеди. Она норовила взять его за руку, томно дышала, говоря о самых незначительных вещах, и так настойчиво приглашала зайти к ней домой попить чаю и послушать музыку, что он уже не знал, как отвертеться от этих предложений. Кроме того, она еще завела отвратительную привычку поджидать пастора вечером и идти рядом, будто случайно касаясь бедром его руки.

Потому-то он и крался нынче к себе, точно вор. Крис запутался в зарослях дикого сада, ветки больно исхлестали его, а собственный шарф, зацепившись за дерево, едва не задушил. Ругая свою неуклюжесть, пастор еле выбрался к своему коттеджу на окраине.

Ну вот, наконец-то. Его домик! Увитое виноградом крылечко, белые занавески. Как же хочется усесться в кресло с кружкой горячего чая и хорошей книгой! Кристофер устремился вперед, надеясь обрести это тихое счастье уже через несколько минут. И тут небо обрушилось ему на голову, он упал на землю, а луна и звезды вертелись перед глазами, сливаясь в странный хоровод. Потом из этого верчения на него глянули холодные серые глаза и веселый девичий голос произнес:

– Да это же Пастор!

Голова болела просто нестерпимо. Смутные воспоминания кружили тошнотворным хороводом: клетчатая юбка Лилиан, чугунная ограда у дома Шмулле, колючие ветки яблонь…

Кристофер застонал и медленно открыл глаза. Мягкий предрассветный полумрак окутывал знакомые предметы. Низкая широкая кровать, массивный шкаф, комод – все грубое, простое. Старый Том делает добротную мебель, но не слишком изящную. Да, несомненно, он в собственной спальне. Но почему так болит голова? Похоже, он упал и стильно ударился. Вот и шишка на затылке нашлась. Как же его угораздило?

Крис вылез из кровати и пошатываясь, побрел к комоду, прямо из кувшина стал жадно пить прохладную воду. Вода показалась ему куда вкуснее, чем обычно, с привкусом незнакомых ягод.

Он пил жадно, даже облился, вода щекотными струйками побежала по голой груди…

Голой?

Кристофер в недоумении оглядел себя. Отчего это он улегся спать не в пижаме, как обычно, а в одних кальсонах? Ужасно неприлично!

Надо срочно переодеться!

Кристофер открыл шкаф, даже в темноте он мог легко найти любую вещь – все аккуратно сложено, разглажено, на своих местах. Идеально. Здесь, в Мидлтоне, у него не было горничных, и он научился сам ухаживать за собой. Поначалу раздражало, а теперь даже нравилось. Он сомневался, что здесь можно было бы найти прислугу настолько же хорошо обученную, какая обычно бывала у его матушки.

Вот и стопка с пижамами, переложенными саше с можжевельником, исповеднику нравился этот терпкий лесной аромат.

Кристофер быстро стянул кальсоны, потянулся к пижамным штанам. За спиной послышался шорох и невнятный звук. Медленно Крис обернулся на звук и понял – в его кровати кто-то лежит! Из-под одеяла высунулась тонкая рука, по подушке разметались длинные волосы.

Дама в его постели?! Кристофер в панике попятился, прижался спиной к дверце шкафа, лихорадочно пытаясь сообразить что делать. Он точно у себя дома? Не мог ли он по рассеянности попасть в чужую спальню? Но нет, вот же его пижама…Пижама! О боги, он ведь так и не надел ее!

Крис охнул и попытался найти убежище в шкафу.

Втиснулся под прикрытие дверцы, трясущимися руками натянул штаны и первую попавшуюся рубашку.

В голове билась одна мысль – бежать! Бежать от этого ночного кошмара, который никак не может быть реальностью, с ним, с Кристофером Уилксом такого просто не может произойти!

Пастор бросился к двери. Лишь оказавшись на кухне, он смог немного прийти в себя и начать рассуждать здраво.

Что с ним все-таки произошло? Шишка заныла, и он вспомнил, что упал уже возле дома, и кажется, впадая в беспамятство, слышал женский голос, а перед тем….Магда??

Нет, ни за что! Эта мысль напугала Кристофера до мурашек.

Зная целеустремленность этой девицы, он уже давно опасался какого-то отчаянного шага с ее стороны, но чтобы девушка отважилась на такое? Немыслимо!

Однако же она там, наверху, в его постели. Или это не Магда? Тогда кто?

Кристофер метался по кухне, задевая стулья, но даже не замечал ушибов.

Значит, она подстерегла его вечером у дома, оглушила…он потер шишку. А как же его втащили в дом? Наверное, у нее есть какие-то артефакты. Кристоферу приходилось видеть, как на перроне вокзала хрупкие дамочки легко управлялись с огромными чемоданами, используя специальные брелки. Брелки продавали тут же, рядом с билетными кассами, вместе с журналами, книжками в мягких обложках и мятными леденцами. Чемоданы послушно плыли за хозяйками на высоте в пару ладоней, и мягко взлетали когда пассажирка поднималась в вагон.

Значит, втащить его в спальню она могла. А дальше? Что было между ними?

Кристофер попытался прислушаться к своим ощущениям. Но ничего необычного не обнаружил, только шишка по-прежнему болела, а на груди обнаружилась длинная розовая царапина.

Он совсем пал духом.

Мог ли он совершить грехопадение и даже не помнить об этом?

У Кристофера не было достаточного опыта, чтобы ответить на этот вопрос. Оставалось надеяться, что все же не мог.

Однако, девушка провела ночь в его постели, и утром, появившись на пороге его дома, скомпрометирует его и себя окончательно.

Может быть, она именно этого и добивается? Рассчитывает, что мнение мидлтонцев и долг джентльмена заставит исповедника жениться?

Он решительно сжал челюсти. Ни за что! Надо действовать немедленно.

Хватит прятаться на кухне, он должен встретиться с проблемой лицом к лицу, как подобает мужчине.

Кристофер Уилкс быстро поднялся по ступеням узенькой лестницы, резко распахнул двери спальни и шагнул через порог, не давая себе ни секунды на сомнения.

Он разъяснит Магде (мысль, что в его постели лежит незнакомка, он отбросил как совершенно фантастическую), что их союз невозможен, что его чувства к ней не те, что должны быть у мужа. Он подбирал убедительные слова и доводы, но споткнулся о собственный ботинок и едва не упал.

Старательно подготовленные фразы моментально вылетели из головы, но произносить их и не понадобилось.

Комната была пуста.

Не веря глазам, исповедник обшарил спальню – никого! Набрался смелости и заглянул в ванную – пусто.

Испытывая смесь облегчения и недоумения, осмотрел весь дом. Никаких нежданных гостей, и даже дверь заперта изнутри.

Оставалось думать, что либо он сошел с ума, либо ему привиделось. Второй вариант казался более приятным, и Крис решил придерживаться его, в конце концов, головой-то он действительно ударился, и шашка никуда не делась.

Он уже совсем успокоился, выпил чаю с булочкой. Настроение стремительно улучшалось. Теперь оставалось навести порядок, и в его уютном домике станет все как прежде.

На полу у кровати что-то поблескивало. Осторожно, как неизвестное насекомое, Кристофер поднял плетеный кожаный шнурок с нанизанными на него крупными бусинами.

Ни у кого еще он не видел подобного украшения. Бусины выточены из разноцветных камней – яшмы, агата, янтаря, гематита. И на каждой нанесен знак, глубоко врезан в поверхность камня и залит тонким слоем мягко поблескивающего перламутра. Кристофер бросился к своим справочникам – тщетно! Ни в одном из них не было и намека на подобные руны.

Осеннее солнышко мягко золотило стены мидлтонских домов, погода стояла на удивление мягкая, листва еще не опадала с деревьев, и Кристофера неудержимо потянуло за город, поваляться на травке, посмотреть на торжественно проплывающие облака, похожие на сахарную вату.

Может же он, в конце концов, взять себе хотя бы один выходной!

Уходить совсем далеко никакой нужды не было. Прямо за его коттеджем начинались сады, а за ними – маленькое озеро, окруженное ивами.

Пастор расстелил на сухом покатом склоне плед и улегся, подложив под голову книгу. Он планировал почитать, но голова побаливала, а здесь было так тихо, так хорошо мечталось. Мысли неторопливо блуждали в его голове. Он думал, что здесь девушки куда решительнее, чем в его родной Англии, условности волнуют их гораздо меньше, хотя люди постарше склонны следовать традициям.

И одной из таких традиций, как он уже понял, была чистота крови. Смешанные браки не приветствовались, стоило вспомнить бедняжку Эви – мидлтонцы косо смотрели и на нее, и на ее сыновей, не разрешали своим детям играть с ними.

Из книг он знал, что нынешнее положение, когда оборотни, пусть и нечасто, но вполне свободно появляются в городе, уже большой прогресс. Когда-то на них охотились, как на опасных чудовищ, и закон никак не защищал вервольфов ни в Свободных Землях, ни на территории королевств. Только исключительная сила, скрытность и стремление к обособленности позволили им выжить. И, надо полагать, у вольфов есть множество причин не любить людей, не доверять им.

Легкий ветерок пронесся над озером, сморщил мелкой рябью зеленоватую воду, ивы обижено зашуршали мелкими листочками. Кристофер вспомнил, как был тут однажды ночью. И девушку, что выходила из пруда, похожая на греческую Артемис…

При этом воспоминании щеки Кристофера залило румянцем, сердце часто застучало и в голову полезли совсем уж странные мысли. О том, что окажись его ночной гостьей та девушка, он не стал бы убегать из спальни…

Чья-то тень закрыла солнце, и смутно знакомый голос произнес:

– Да это же Пастор!

Кристофер поднял голову и обомлел. Солнце окутало сияющим ореолом стоящую над ним фигуру, он не мог рассмотреть лица, пришлось прикрыть глаза ладонью. Не зная, что сказать, он пытался сообразить, кто перед ним.

Темная шерсть штанов четко обрисовывала стройные мускулистые ноги, поверх кожаной безрукавки перекрещены ремни, на бедре искусно вышитые костяными пластинками ножны.

– Ни за что не догадалась бы вас тут искать.

Она опустилась на траву рядом с ним, улыбаясь. Солнце золотило светлые волосы, заплетенные в две толстые косы, переброшенные на грудь, серые глаза смотрели пристально и весело, и сердце исповедника пропустило два удара подряд под этим взглядом.

– Хотите пирожков?

Он кивнул, слова застряли в горле. Это была она! Та, о ком он только что думал – ночная купальщица, прекрасная Артемис! Она, та самая, из-за которой все эти Магды и Флоранс казались осенними мухами, раздражающе жужжащими на стекле. Лишь увидев, как она выходит из воды, Кристофер понял, что он не пастор, а мужчина. С тех пор это видение тревожило его ночи, отнимало покой, а как найти девушку, он не знал. На проповеди она не ходила, вольфы поклонялись Цветущей прямо в лесу и храмы не жаловали.

– А вы меня искали? Пирожки это… заманчиво.

Он сел, приглаживая волосы и поправляя очки, ужасаясь тому, какую ерунду говорит.

– Не то, чтобы искала, но и неплохо, что нашла, – она засмеялась. – Думала, вы днем всегда в храме.

Он тоже засмеялся, с ней это оказалось неожиданно легко.

Девушка сняла с плеча кожаный мешок, вынула сверток и аккуратно развернула на коленях. Там были пирожки, маленькие, на один укус, румяные и ароматные. Они были будто из сказки, смутно напоминали что-то приятное, но прочно забытое, как далекое воспоминание из детства.

– Угощайтесь, исповедник.

– Меня зовут Кристофер, Кристофер Уилкс, – ответил пастор, надеясь, что она в ответ назовет ему свое имя.

– А я Бруни, дочь Ларка Черного Волка.

Так она из дочерей Ларка! Кристофер до сих пор видел только старшую, Гильду, но знал, что у Ларка три дочери. Он попробовал пирожок, тот оказался с вишневой начинкой.

– Как вкусно! Это вы пекли? – спросил он, испытывая одновременно неловкость и эйфорию от того, что Бруни сидит так близко. От нее пахло чем-то свежим, хвойным, травяным. Она не прятала глаза за притворно наивным трепетом ресниц, как горожанки, смотрела открыто и прямо, и так же говорила. В ней ощущалась сила, но не грубая, мощная, как у мужчин-вольфов, а мягкая, женственная, родственная самой земле, лесу, бегущим над ними облакам.

– Пирожки, я? – она засмеялась, покачала головой. – Нет, что вы! У нас с тестом только папа Ларк умеет управляться, да еще Шеон, но этой егозе вечно некогда. Вот мясо – это пожалуйста, это я вам и подстрелю, и поджарю в лучшем виде.

Кристофер засмеялся вместе с ней и взял еще один пирожок. На этот раз ему попался с мясной начинкой. Он помнил, как сам учил Ланса не глазеть открыто на волков, не не мог удержаться и откровенно рассматривал Бруни.

Ее одежда была добротной, но простой, и при этом не без изящества. Корсаж с алой шнуровкой поверх белой блузки со свободными рукавами, кожаная безрукавка отделана бахромой и вышивкой, в косах шнурки с костяными искусно вырезанными подвесками.

На запястьях Бруни носила браслеты, сплетенные из кожаных шнурков с разноцветными бусинами…Что? Да ведь они точь в точь как тот, что он нашел сегодня в своей спальне!

– У вас необычные камни в браслетах, – сказал он осторожно, изо всех сил надеясь, что охотница не сочтет его нахалом. – Очень красивые.

– Да, они особенные, – ответила Бруни, поднимая руку. Бусины мягко светились на солнце, и можно было рассмотреть вырезанные на них знаки.

– Это какие-то незнакомые мне символы, не граса и не хинд.

– Это волчьи руны. – Бруни показала янтарную бусину с выцарапанным рисунком, похожим на отпечаток птичьей лапы. – Вот это – знак лучшего следопыта в стае. А эти малахитовые бусины получает каждый год лучший охотник. У меня их семь, – гордо сказала волчица.

Кристофер пытался подобрать слова, чтобы выразить свое восхищение охотничьими талантами Бруни, но девушка вдруг поднялась на ноги, оглянулась.

– Нашли все-таки!

Из-за ивы показалась компания молодых оборотней. Кристофер узнал Гильду, еще одна девушка, видимо, младшая дочь Ларка, с улыбкой помахала рукой:

– Добрый день, исповедник! Мы заберем у вас Бруни, если позволите. Пора на охоту, а наш следопыт тут пирожками лакомится!

Кристофер, смущенно улыбаясь в ответ, тоже поднялся. За спиной девушек, хмуро поглядывая в его сторону, стояли крепкие парни, от них веяло мрачной силой и опасностью. Под загорелой кожей бугрились мускулы, парни не носили ни рубашек, ни даже безрукавок. Вот уж кто не стесняясь украшал свое тело татуировками! У парня с рыжеватыми, собранными на макушке в длинный хвост волосами, как и у Гильды, выбритые виски покрыты рунной вязью. Рисунки спускались на шею, мощные плечи и грудь, полностью покрывали правую руку. У другого, черноволосого, менее массивного на первый взгляд вольфа, татуировки образовывали нечто вроде широкого ожерелья и спиралями охватывали руки до самых пальцев.

Кристофер, глядя на них, устыдился своего малодушия – он ведь даже одну печать на тело нанести боялся! И ощутил себя хилым заморышем.

Бруни тем временем закинула на плечо мешок.

– Простите, Кристофер Уилкс, мне пора. Рада была поболтать. Надеюсь, голова у вас уже не болит? Настой чамышника попейте, хорошо помогает при ушибах, там у вас в кувшине еще осталась. Простите, что слишком крепко приложила вас вчера, но уж очень подозрительно вы к себе домой крались, думала – кто ж против исповедника недоброе замышляет? А оказалось, это вы просто по ночам в саду гуляете.

И прежде чем Кристофер успел вникнуть в смысл ее слов, девушка присоединилась к своим друзьям. Гильда на прощание молча кивнула исповеднику, ее сестра снова помахала рукой, а парни не удостоили даже взглядом.

Компания скрылась за деревьями, а Крис остался стоять на берегу озера.

Сомнений не оставалось, его ночной гостьей была Бруни! И это ее браслет он нашел сегодня у кровати. А значит – это не Магда!

За это Кристофер от всего сердца возблагодарил Хранительницу, ответом ему был тихий смешок богини и внезапно нахлынувшие воспоминания. Вот Бруни помогает ему подняться и подставив плечо, ведет в дом, они поднимаются по лестнице, он протестует что пойдет сам, девушка смеется. Она оставляет его в спальне, обещает сделать питье и спускается в кухню, а он, быстро скинув одежду, ныряет под одеяло, боясь что Бруни неожиданно войдет и застанет его. А потом она сидит рядом и они долго разговаривают обо всем на свете, и слова не имеют значения, лишь бы она была близко, и ее глаза таинственно светились в полумраке. Утомившись, Бруни засыпает, а он боится пошевелиться, смотрит и смотрит на нее, мечтая поцеловать прядь пахнущих лесом волос…

Следующим утром к нему без стука ввалился Ральф, выдернул Кристофера из постели, велел одеваться для вылазки в Леса. Крис понятия не имел, что его ожидает, и на всякий случай экипировался по полной, арбалет тоже прихватил.

– Посмотрим, достоин ли ты быть одним из нас, – сказал Джонси, поджидавший их во дворе, и дружески похлопал его по плечу.

Крис понял – ему предстоит обряд посвящения! Он читал про это, но в чем суть обряда, не знал. Вряд ли это будет, как в Кэмбридже, клятва на латыни. Хотя здесь такая клятва, пожалуй, приобрела бы силу заклинания, с латынью в Либриуме шутить не стоило.

На выходе к Северному Тракту к ним присоединились Эндрис и Ланс.

– Куда это мы? – шепотом спросил Ланс Кристофера, пока рейнджеры обменивались шумными приветствиями и обычными шутками по поводу усов Эндриса. – Эндрис ничего не говорит, таинственность напустил.

– Не знаю, – ответил Крис, – но, кажется нас ждет посвящение в рейнджеры.

– Здорово! – откровенно обрадовался Ланс. – Я думал, еще год придется болтаться в учениках!

– Некоторые посвящения бывают довольно неприятными, – заметил Крис, удивленный откровенной радостью Ланса. – Не думаю, что посвящение в рейнджеры будет простым.

– В Роксбридже на посвящении первокурсников спихивают с моста, а потом, стоя по колено в воде, нужно произносить клятву студента, и пока не скажешь точно слово в слово, на берег не выйдешь. Ничего интересного. Вот приручить виверну – вот это я понимаю!

– Приручить виверну? – похолодел исповедник. – Нам это придется сейчас делать?

– Ну да, какой же ты рейнджер, если у тебя ездовой виверны нет?

Кристофер задумался. О вивернах он знал немного. Эти крупные ящеры, дальние родственники драконов, жили стаями в труднодоступных местах. Когда-то на них повсеместно охотились из-за их шкуры, отталкивающей любую магию, и их осталось очень мало. Виверны славились диким, даже злобным нравом и приручить их считалось делом невозможным. Кроме рейнджеров, никто этого и не делал. Как же от него можно ждать, что он справится? Конечно, он умел ладить с собаками и лошадьми, но виверна! Да еще и летать!

Между тем рейнджеры свернули с тракта и теперь они пробирались по лесным дорожкам, петляли между холмов и оврагов, забирались в непролазную чащу.

– Как вы находите здесь дорогу? – спросил Ланс. Ему, горожанину, здесь все казалось совершенно одинаковым. – Я никаких признаков тропы найти не могу!

– Здесь у Леса своя собственная сила, – пояснил Ральф. – И у каждого, кто ходит тут – свои тропы. Ты можешь никогда не попасть в место, что откроется другому путнику. Одного лес короткой дорогой водит, другого заставляет петлять и ходить кругами. Но если однажды какой дорогой прошел, она для тебя навсегда открытой останется. У рейнджеров свои тропы есть. Пройдешь их с нами, и они для тебя будут открыты тоже.

Наконец они вышли к берегу ручья. Здесь в тени огромных елей и устроили себе уютные гнезда виверны.

– Видишь – малыши, как раз вылупились, – указал на ближайшее гнездо Ланс.

По знаку рейнджеров они остановились на краю поляны и говорили шепотом.

Любопытные детеныши высунулись из гнезд при их появлении. На их розовой коже еще не проступила толстая чешуя и они казались голыми и беззащитными с большими беззубыми ртами и круглыми доверчивыми глазками.

Взрослые особи грелись на солнышке. Они показались Кристоферу настоящими громадинами. Он видел в Лондонском зоопарке слона, виверны были сравнимы разве что с этим гигантом, не такие высокие в холке, с толстыми мощными лапами, ленивой грацией уверенного в своих силах существа и пристальным взглядом немигающих прозрачных глаз. Длинный хвост извивался на десяток локтей, а мощные крылья могли бы сдуть Криса одним легким взмахом. Их чешуя была прочной, темно-коричневой со стальным блеском.

На гостей они смотрели меланхолично – пока те не приближались к гнездам, для виверн люди не представляли никакого интереса.

– Приручить можно только подростка, – проговорил Эндрис негромко. – Когда виверны вырастают, то возвращаются обратно в стаю. А юные ящеры не против поиграть с людьми.

Подростки габаритами напоминали крупную лошадь. Толстые тяжелые лапы уже успели обрасти когтями. Но чешуя мягче, чем у взрослых особей и крылья слишком малы, годятся только для небольших перелетов.

– Они редко нападают первыми, – сказал Джонси, – но если нападут, шансов у вас будет немного. Если что – сразу назад.

Ланс и Крис переглянулись. Рейнджеры, видя нерешительность своих учеников, подтолкнули их вперед к группе молодых виверн.

Чешуя юных ящеров переливалась всеми оттенками коричневого, серого и зеленого, иногда с пестрыми пятнами. На Криса уставился десяток желтых глаз. Он остановился и стал ждать. Не человек выбирает виверну, а она сама выбирает себе друга, сказал ему Ральф, и Кристофер хорошо запомнил это правило.

Молодой темно-серый ящер с белыми пятнами на спине двинулся в сторону Криса.

Пастор осторожно вытянул руку, стараясь унять дрожь в пальцах. Виверна фыркнула, мотнула головой, показала большие острые зубы. Крис продолжал стоять неподвижно. Тогда ящер уткнулся в ладонь человека шершавой мордой.

Крис погладил вытянутый нос, провел ладонью по шее. Виверна положила тяжелую голову ему на плечо.

Кристофер облегченно выдохнул, вытащил из кармана кусочек сахара. Виверна тут же слизнула лакомство с его ладони и довольно фыркнула. Исповедник почесал ей шею:

– Я назову тебя Пепел.

Другие рейнджеры тоже угощали своих друзей-виверн. Виверны довольно щурились и издавали низкое вибрирующее урчание. Рыжая Тыковка, виверна Джонси, рухнула на спину и стала кататься по траве, требуя чтобы ей почесали мягкое желтое пузо. Бледно-серый Мираж с упоением слизывал куски сахара с ладоней Ральфа и мотал головой от удовольствия.

– Детки любят сладкое, – ухмыльнулся Эндрис, гладя своего Нефрита по пятнистой морде.

– Не спеши седлать своего Пепла, – наставительно произнес Ральф. – Пусть привыкнет к тебе, запомнит твой запах.

За спиной Криса раздалось угрожающее шипение. Пепел отпрянул, широкая полоска зрачка резко сузилась, глаз вспыхнул оранжевым, хвост заметался по траве.

– Назад, живо! – скомандовал Ральф. – Не поворачивайтесь к ним спиной.

Рейнджеры, пятясь, быстро отступали в лес. Виверны сбились в кучу, закрывая собой гнезда с малышами и злобно шипели, вытягивая шеи, как гигантские рассерженные гуси. Теперь они смотрели на людей злобно, огромный черный самец нагнул рогатую голову и стал надвигаться на людей, припадая животом к траве.

Рейнджеры поторопились нырнуть в спасительное укрытие леса, поляна виверн скрылась за деревьями.

Резкая перемена в поведении виверн озадачила Кристофера и было жаль так быстро покидать Пепла. Что же так не понравилось его вновь обретенному другу?

– А что произошло? – спросил Крис Эндриса. – Я что-то сделал не так?

Рейнджеры переглянулись.

– Дикие звери. Всякое бывает, – уклончиво ответил Эндрис.

Ланс и Ральф отстали от остальных и о чем-то негромко беседовали. Ланс казался расстроенным.

Пусть назад уже не казался таким запутанным и сложным, теперь Крису было понятно как идти и куда, будто лес и правда показал короткую дорогу.

– Поздравляю, – сказал ему Джонси, – ты прошел посвящение. Сходи к Ржавому, закажи себе арбалет.

– Так у меня же есть арбалет, – удивился Кристофер.

– Ржавый для нас особую конструкцию изобрел, – пояснил Эндрис. – Скорострельный и дальнобойный.

Крис молча кивнул. Он еще не успел рассчитаться за запонки, а теперь нужно подумать, как расплатиться за арбалет. Но Кристофер был готов на любые жертвы, ведь он теперь становился полноправным рейнджером.

– Мне кажется, еще никогда не было среди рейнджеров исповедника, – сказал Эндрис. – Ты первый.

– Ральф сомневался на счет тебя, а я вот всегда знал – ты только с виду тихоня, – ухмыльнулся Джонси. Крис изобразил недоумение. – А что, пришел из неоткуда, о прошлом – молчок. Я в чужие дела не лезу. Не хочешь – не говори откуда ты. В Вольных Землях у всякого есть шанс на новую жизнь. С памятью-то у тебя нелады, сразу видно.

Крис нервно сглотнул.

– Эээ… с памятью?

А он-то надеялся, что пробелы в его познаниях уже не так заметны!

– Грамотно тебе воспоминания зачистили, сразу видно – мастер работал. После этого многие того, – Джонси покрутил рукой у виска. – Мало кто в здравом рассудке остается. А ты видно ценный экземпляр, если из-за тебя так стараться стали. Мы с парнями даже поспорили. Я ставил на шашни с аристократкой, и что муж вас застукал. А Ральф считает – все дело в политике. Узнал, чего не следовало, могли бы и пришибить, а пожалели.

– А может, – сказал Эндрис, – тебе на исповеди кто-то лишнего сболтнул, вот память и подчистили.

Рейнджеры засмеялись:

– Кто знает, может и у самой королевы ты в исповедниках ходил. Вон, образованный какой, да и манеры у тебя…

Ошарашенный подобными предположениями Кристофер даже не стал возражать. А ведь в самом деле! Только что ему предложили отличную версию его жизни, логично объяснявшую и его появление в Мидлтоне, и незнание каких-то элементарных для либриумцев вещей.

Он повеселел. Кажется, все для него в последнее время складывается чудесно!

Крис оглянулся в поисках Ланса. Тот уныло плелся позади. Кристофер попытался заговорить с ним, но тот был не расположен к разговорам.