Олигарх 5

Глава 1

Первого сентября Иван Васильевич на «Херсонесе» пошел в Калифорнию, а мы на «Хабарове» в Михайлов.

Надо было спешить, в первых числах октября надо быть в Петропавловске.

В Михайлове мы задержались на четыре дня, высадка приехавших и выгрузка.

Наш пароход был загружен под завязку различным продовольствием. Какая зима будет неизвестно, наши друзья из местных говорят, что ранние зимы не редкость и залив вполне может начать замерзать уже в начале октября.

Проблем в этом году с запасами на зиму нет. С Калифорнии всего необходимого завезли более чем достаточно. Как Костромитинов и предсказывал, мексиканцы за звонкие монеты везли все что он заказывал.

В Михайлове жизнь била ключом. Главной проблемой был недостаток дерева годного для строительства жилья. Конечно можно было построить пятистенки, а строили их для каждой семьи, из свежесрубленного заготовленного дерева, но единогласно эти идею отвергли.

Поэтому решили сначала построить две больших казармы, в которых разместились, те семьи, которым не успели построить отдельные дома и естественно одинокие михайловцы.

Отлично обстояло дело с производством кирпичей и в казармах и в построеных домах везде были выложены печи. У Косьмина громадьё планов — начать в Михайлове капитальное кирпичное строительство. Поэтому на зиму производство кирпича останавливать не планировалось и ударными темпами заготавливалась глина.

С Кеная шлюп доставил почти пятьсот тонн угля и с заготовленными дровами топлива должно хватить до следующего лета.

Заканчивалось строительство поселка золотодобытчиков и редутов: Коюк и Уналаклит. Экспедиции вернулись в свои редуты и начали подготовку к походам по зимним маршрутам.

Лукин должен будет пройти от Коюка до Северного, Глазунов от Михайлова до Коюка, а Малахов продолжать продвижение к Юкону.

В том, что Лукин и Глазунов пройдут по своим маршрутам ни у кого сомнений не было и планировалось, что они после этого пойдут вверх по Коюку.

Но помимо этого Леонов решил попытать счастье и найти дорогу из Новоалександровского редута в Михайлов.

Маршрут был более-менее примерно известен после походов отца и сына Колмаковых и Лукина. Ключевое слово в этой фразе примерно.

Лукин например вышел к главной горной системе Аляски — Аляскинскому хребту и первым из европейцев увидел и описал самую высокую вершин Северной Америки.

Индейцы атабаски называют её Денали, американцы в моей первой жизни больше ста лет называли Мак-Кинли, потом в 21-ом веке решили вернуть ей индейское название, а вот русские сейчас после Лукина будут звать её просто Большой горой.

Достижения Лукина «европейско-американское» мнение будет подвергать сомнению, при этом утверждая, что первым европейцем, увидевшим эту вершину, был знаменитый Джордж Ванкувер.

Конечно точные измерения координат местности и составление карт путешествия Лукина желали лучшего, у него просто не было под рукой нормальных приборов. Да и делать это в тяжелейших полевых условиях зимней Аляски, это немного другое по сравнению с корабельными условиями капитана Ванкувера.

Втроем они достаточно подробно исследовали юго-восток Аляски и уверенно проложили предполагаемый маршрут Новоалександровский редут — Михайлов. Тем более что у них были хорошие и проверенные помощники из местных.

Полтора десятка больших и маленьких озер тянутся с юга на север вдоль восточного склона гор Аклун, которые частично уже были ислледованы компанейскими экспедициями.

Леонов с Фёдором Колмаковым пойдут из редута вверх по реке Нушагак, а затем по её правому притоку Тикчику выходят к озеру с таким же названием. Поднявшись по Тикчику верст на семьдесят пять, они достигнут озера Нишлик, самого северного в цепи Восточно-аклунских озер.

На северном берегу озера перевал, спускаясь с которого тут же попадаешь на небольшой ручей — правый приток реки Аниак.

Реку Нушагак с её притоками Мулчатна и Тичик, несколько лет назад впервые описал штурман Васильев. Весной он ушел на компанейском шлюпе в Охотск, а затем должен направится в Петербург. Когда вернусь в Россию, обязательно попробую вернуть его на службу в Компанию.

Между устьями рек Мулчатна и Тичик верст сорок течения Нушагака. Примерно на середине последняя эскимоская деревня Калирнек, дальше начинается дикая тундра. Она заканчивается верст через пять-шесть после начала спуска по Аниаку, по которому экспедиция должна выйти на Кускоквим и затем на Юкон. От озера Нишлик, до Юкона идти около двухсот верст.

На сто верст выше река Анвик. От устья Аниака по Юкону черек Анвик в Михайловский редут прошлой зимой туда и обратно прошел Андрей Глазунов.

По приказу Леонов к походу в Новоалександровском редуте готовятся очень основательно. С ним идет четверо креолов и десяток местных, уже частично ходивших по этому маршруту.

Леонов с Федором Колмаковым должны отправится в Новоалександровский на шлюпе в начале октября.

Маршрут очень безлюдный, после Калирнека следующая эскимосская деревня в устье Аниака, затем еще одна на Юконе и в устье Анвика.

В планах Леонова поставить одиночки на всем пути от Калитнека до Аниака, но насколько это реально покажет сам поход. И в итоге в составе экспедиции почти пятьдесят человек.

Если экспедиция сумеет пройти по маршруту без особых проявлений героизма, то здесь будем прокладывать постоянную трассу.

Петр Колмаков, сын Фёдора Лаврентьевича, из Новоалександровского редута должен пройти на восток до озера Бочарова в начале полуострова Аляска, а затем в еще неназванный небольшой залив примерно в двадцати верстах от восточной оконечности озера.

Если он это место сочтет пригодным для жизни, то там будет заложен еще один компанейский форт.

От этого места по прямой до острова Кадьяк примерно тридцать семь-тридцать восемь миль. Он почти никогда не замерзает и это может оказаться кратчайшим круглогодичным маршрутом остров Кадьяк-Новоалександровский-Михайлов.

Компанейский шлюп, который доставит Леонова с Колмаковым в Новоалександровский будет по возможности курсировать в проливе и когда Петр Калмаков выйдет к заливу, забрать их.

Если намеченное место окажется неудачным для размещения редута, Колмаков спустится южнее по берегу пролива до эскимосской деревни Алутик. У неё один недостаток — от озера Бочарова до неё надо добираться через горные перевалы.

Планы на зиму конечно грандиозные. Я больше всего опасался не их провала, а возможных человеческих потерь в ходе их осуществления.

Поэтому я дал согласие на претворение в жизнь этих замыслов только при тщательной подготовке и сведения к минимуму риска потерь. Как следствие моих требований все экспедиции непривычно многочисленные и очень большие запасы продовольствия и снаряжения. И конечно вооружение, в буквальном смысле до зубов.

Летом главным товаром для нас в только что созданном Михайловском отделе Компании и Новоалександровском редуте были ездовые собаки. Наши торговцы стремились их покупать в первую очередь и лишь затем пушнину.

К осени резко поднялось значение Азачей и Чиника. Они стали главными центрами торговли на северном берегу залива Нортон.

В конце августа в Азачи пришли очередные продавцы-чукчи с нашего берега Берингова пролива и привезли двадцать ездовых собак. Активная торговля ездовыми собаками шла уже весь август, но в этот раз азачинский тойон Филипп, он со всей семьей накануне свадьбы внучки принял Святое Крещение, договорился, что трое чукчей останутся у нас на зиму. Они должны будут обучить азачинских эскимосов новой техники езды на собачьих упряжках запряженных цугом.

Помимо этого Филипп договорился, что при первой возможности зимнего перехода через пролив чукчи пригонят какое-то количество своих доиашних оленей.

Это известие меня очень удивило. Я знал, что Берингов пролив на самом деле никогда так не замерзает, чтобы по нему можно было без опаски передвигаться.

Но оказывается сейчас, в первой половине 19-ого века, пролив иногда замерзает так, что по нему где-то в середине января можно свободно передвигаться, не опасаясь провалиться в какую-нибудь полынью. И проблемой является только найти зачастую в полной темноте дорогу среди торосов.

Такое случается раз в три-четыре года и по всем приметам предстоящая зима будет именно такой.

Поразмыслив над этим, я решил что удивляться тут не чему. Глобальное потепление еще впереди и средние температуры сейчас намного ниже знакомых мне по прошлой жизни.

В любом случае это не моя проблема. Получится хорошо, не получится — привезем на пароходах.

Но как бы там ни было, и в Азачах и в Чинике, к зиме готовятся основательно, похоже проложить хорошую зимнюю трассу у них интереса не меньше нашего и по ней, по крайней мере на северном участке пойдут настоящие караваны собачьих упряжек.

Золота на прииске уже добыли больше пятидесяти пудов, в основном это был песок, но попадались и самородки самой различной формы и веса. Самый крупный был больше двух килограммов.

Я никак не мог решить, что с этим золотом делать. Вся проблема в том, что не понятно как и когда мы будем возвращаться в Россию. Но в итоге было решено в любом случае погрузить его на пароход «Хабаров», который пойдет на Камчатку. Ну а там видно будет.

На пароходе кстати уже был золотой груз — три пуда кенайского золота.

Если конечно хотя бы половина планов на зиму будет выполнена, то юго-запад Аляски в своем развитие сделает семимильный шажище. При одном естественно условии — отсутствие потерь. И не важно кто это будет, чисто русский, креол или абориген на нашей службе.

Очень меня порадовала гармония в отношениях между нашими начальниками: одеяло на себя никто не тянул и все возникающие разногласия разрешались быстро и полюбовно.

Тут на все сто работало мое «гениальное» управленческое решение. Пару раз я публично во всеуслышание заявил, что тех, кто будет собачиться, делить полномочия или еще что нибудь, буду гнать сраным веником. Делом надо заниматься, делом.

Так что на Камчатку я уходил с хорошим настроением, пока всё ладится и дела идут неплохо. Проблема одна — люди, народа нужно много и чем больше, тем лучше.

Не успели берега Аляски скрыться из вида как начало штормить и трепало нас до самого Петропавловска. По сложности поход оказался самым тяжелым из всех мною уже совершенных.

Возле Командор мы потеряли мачту, но это была сущая ерунда но сравнению с тем, что обычно бывает в такие шторма, которые сопровождали нас весь этот поход. Павел Александрович и все опытные моряки экипажа, нашего кораблестроителя синьора Марино добрым словом поминали несчетное количество раз за каждые сутки, настолько наш пароход был хорош. Ни капельки воды в трюмах и несмотря ни на что мы каждый день неуклонно шли вперед, не отклоняясь от курса.

Соня героически переносила все тяготы похода и даже пару раз выходила на верхнюю палубу. У меня сердце от страха замирало когда она это делала и я решил, что больше она со мной без крайней необходимости в морские походы ходить не будет. Ради чего мне гробить свою жену? На самом деле это чистой воды женская блажь.

Еще тяжелее этот переход достался команде «золотых» курьеров. Архип получил подробнейшие инструкции от Ивана Васильевича и служба им явно медом не показалась. Мало того что светлейшие персоны надо охранять, так ведь еще и за золотом на многие сотни тысяч надо присматривать.

Океан более-менее успокоился за несколько часов до нашего прихода в Петропавловск и в Авачиеский залив мы вошли без каких-нибудь проблем, потратив на переход Михайлов — Петропавловск ровно двадцать пять дней.

Флегонта Мокиевича в городе не было, он был где-то на строящейся трассе. Градоначальник сказал мне, что никаких особых событий после моего ухода не произошло, все идет своим чередом.

Золото было выгружено и помещено под надежной охраной в городском арсенале. Это было первое, что построил Флегонт Мокиевич после своего «воцарения» на Камчатке. Я такое решение посчитал несколько сомнительным, но сейчас оценил мудрость нашего Начальника Камчатки. Золото действительно будет в безопасном месте и под надежной охраной. В дополнении к штатной охране арсенала остался Тимофей и шесть курьеров.

На рейде Петропавловска стоял «Алексей Чириков». Он пять дней как вернулся с Южных Курил и ожидал меня, готовый сразу же выйти в море.

Павел Александрович на несколько дней задержится на Камчатке, команде надо немного отдохнуть после тяжелейшего перехода и сделать ревизию парохода. Как ни крути, а такое испытание кораблю выпало первый раз.

Леонову конечно надо спешить, первого ноября намечен выход в поход на собаках, а ему еще надо организовать завоз провианта на зиму из Калифорнии на Камчатку и Курилы.

Это должен сделать «Херсонес», которому приказано после высадки Ивана Васильевича вернуться в Калифорнию, загрузится там зерном, и копченым и соленым мясом и вернуться на Аляску. Этот груз должен при необходимости пойти на Камчатку.

То, что такая необходимость скорее всего будет, градоначальник сказал мне сразу же. Время конечно еще есть, но похоже что на доставку грузов из Охотска рассчитывать не стоит.

Радужные надежды на торговлю с Японией тоже уже испарились, там разразился жуткий голод и они сами готовы купить любое продовольствие в любых количествах.

В Петропавловске мы задержались почти на сутки, я был готов перейти на «Алексея Чирикова» и тут же выходить в море, но посмотрев на Соню, я предложил ей отдохнуть в нормальной постели на берегу и только затем решить идет ли она со мной на Курилы.

Соня спала ровно шестнадцать часов и неожиданно для меня встала с постели с видом свежесорванного с грядки молоденького огурчика. Мои робкие попытки предложить ей остаться на Камчатке супруга тут же пресекла. Она своей ладошкой закрыла мне рот и тут же набросилась на меня со своими ласками.

— Алешенька, я больше никогда не буду спортить с тобой, но сейчас уступи, пожалуйста. Я себя чувствую замечательно, — она на меня так просительно посмотрела, что я естественно уступил, тем более что до этого было бурное выполнение интимных супружеских обязанностей.

Еще раз обсудив наши дела с Леоновым, мы, не задерживаясь, поднялись на борт «Алексея Чирикова», стоящего под парами на рейде.

Стоящая на верхней палубе команда во главе капитаном поприветствовала нас и я тут же приказал отходить.

Тут же протяжно и громко раздалась команда:

— Экипаж! — пауза, все должны осознать значимость момента. — По местам стоять, с якоря сниматься.

Засвистела боцманская дудка, строй сломался и моряки бросились каждый на своё место.

Около полудня пятого октября мы подходили в Южно-Курильску. За кормой было уже семьсот пятьдесят миль и до цели нашего похода оставалось всего ничего.

Море было неспокойное, дул свежий ветер, который чувствуется рукой, а за бортом были волны с частыми белыми барашками и отдельными брызгами. По шкала Бофорта это пятибалльный ветер.

Ничто не должно помещать нам через два-три часа бросить якорь в порту Южно-Курильска и я собирался покинуть мостик, на котором кроме меня были еще капитан и вахтенный офицер, чтобы спуститься в кают-компанию и попить горячего чая.

Но в этот момент раздался крики впередсмотрящего:

— Прямо по курсу на горизонте вижу пароходные дымы. Много дымов.

Дым одного парохода может быть чьим угодно, но много пароходных дымов могут быть только нашими.

За моей спиной тут же раздалась команда:

— Машинное, полный вперед, рулевой, курс зюйд, — и через несколько секунд. — Так держать.

Я все таки спустился в кают-компанию где меня ждала Соня, старший офицер, корабельные священник и лекарь.

— Поздравляю, господа, прямо по курсу на горизонте дымы пароходов. Это определенно наша эскадра. Больше такого количества пароходов нет ни у кого.