Олигарх 5

Глава 21

На этом разговор о графе Толстом закончился и Штиглиц через как ни в чем не бывало продолжил обсуждение моего делового предложения.

Наша беседа длилась еще почти час, мы обговорили все детали и конкретные практические действия. Барон тут же собственноручно написал два экземпляра нашего договора. До моего отъезда всё это будет как надо срочно оформленно. Если нет, то придется задержаться.

Так и получилось, бюрократия была, есть и будет во все времена. Доверие и честное банкирско-купеческое слово это конечно хорошо, но написнная на бумаге и оформленная как полагается договоренность намного лучше. Деньги тут м между прочим будут немалые.

Внеплановую неделю в Петербурге я провел совершая визиты и принимая гостей, которых оказалось тоже немало, несмотря на нелюбовь ко мне петербургского света и российского дворянства. Глядя на количество гостей в Пулково, которое после Светлой седмицы еще больше увеличилось, я даже начал подвергать сомнению слова Штиглица.

Из всех визитов, совершенных мною, стоющими были посещения нашей Академии Наук, визит к князьям Ливенам и конечно к «нашему всё», к Пушкину.

Наконец-то мне удалось по человечески пообщаться с ним и его семьей. Миы провели у Пушкиных полдня, говорили обо всем, что приходило в голову. Поэт со смехом вспомнил наше первое знакомство чуть не закончившееся дуэлью.

От предложенной мною помощи он не отказался, рассказал о своем бедственном материальном положении и честно сказал, что для него было бы выходом уехать в деревню, но жена категорически не согласна с этим. Я пригласил Пушкина посетить Пулково в воскресенье на Красную Горку.

У Ливенов я полном смысле этого слова отдохнул душой, так искренне и радостно они встретили нас, особенно Дарья Христофоровна.

Ливены несколько недель назад потеряли двух сыновей, умерших от скарлатины в Дерпте и княгиня никуда не выезжала и никого не принимала. Для нас она сделала исключение.

Христофор Андреевич подобного позволить себе не мог, год назад его отозвали из Лондона и назначили попечителем при особе наследника цесаревича Александра Николаевича.

От общения с нашими учеными я конечно ожидал большего. Несмотря на мои денежные вливания никаких признаков намечающихся научных и технологических прорывов я пока не видел. По-видимому здесь рывок вперед временно отменяется, по крайней мере до появления Менделеевых и прочих Обуховых.

Но конечно говорить о моем полнейшем разочаровании нынешней нашей наукой никак нельзя. Чсего стоило только общение с Павлом Львовичем Шиллингом.

Павел Львович Шиллинг уже на молод, ему за пятьдесят и он больше практик, а не теоретик. Он воин, лихой гусар и военный картограф, дипломат и разведчик, чиновник и ученый. Вклад, внесенный его экспедицией в изучение Востока и Китая невозможно оценить. Как и пользу принесенную России его детищем — литографической типографией МИДа.

Кроме заинтересованных лиц, никто не знал о его службе руководителем 2-го секретного отделения министерства, где одним из основных его занятий была криптография. Увлечение её настолько поглатило Павла Львовича, что уберегло его от увлечения модными идеями декабристов и возможно, сберегло для России выдающегося человека.

Но его главной научной любовью было электричество. И три года назад, вернувшись из своей триумфальной экспедиции в Сибирь, в которую очень просился его друг, поэт Пушкин, Павел Львович наконец-то сосредоточился на своем любимом деле — электротехнике.

Полтора года назад состоялась демонстрация работы его первого телеграфа. В Европе уже пытались создать подобные устройства, но пока европейцы идут по порочному пути — использование отдельного провода для передачи каждой буквы и знака. Километр такого «телеграфа» требовал около 30 км проводов.

Шиллинг же изобрел телеграф использующий всего два провода. И это была первая рабочая модель, которую можно было применять не только для опытов, но и на практике. Передача данных осуществлялась разными сочетаниями восьми черных и белых клавиш, а приемник состоял из двух стрелок, расположение которых на специальном черно-белом диске означало какую-нибудь букву или знак.

Павел Львович Шиллинг сделал величайшее открытие. Фактически он первым в мире использовал двоичный код, на основе которого в моем первом времени работает вся цифровая и компьютерная техника.

Сейчас в начале 1835-ого года идут экспериментальные работы по прокладке телеграфного кабеля под землей и водой, телеграф Шиллинга должен соединить между собой помещения обширного Зимнего дворца и сам дворец с Адмиралтейством, где под председательством морского министра был создан Комитет для рассмотрения электромагнетического телеграфа.

Не прекращались работы и над предложенным Шиллингом способе электрического подрыва морских мин. Первая демонстрация состоялась больше двадцати лет назад, как раз накануне Отечественной войны 12-го года в Петербурге перед императором Александром и военным министром.

Эти работы он продолжал и в дальнейшем и 21-ого марта 1834-ого года на Обводном канале у Александро-Невской лавры в Петербурге изобретатель продемонстрировал Государю электрический подрыв подводных мин.

Николай Павлович достойно оценил увиденное и и приказал начать работы по созданию подводных минных заграждений. Скоро подводные минные заграждения станут оружием русского флота.

Для меня никаких тайн в увлечениях и занятиях Павла Львовича не было. У меня были хорошие знания о нем из моего 21-ого века, а Михаил Дмитриевич Бальзаминов сумел существенно пополнить их деталями.

То, что для меня нет тайн в его увлечениях и занятиях, Павел Львович понял сразу и начал говорить со мной совершенно откровенно.

Он разрабатывал своего телеграфа для подводной линии между Петербургом и Кронштадтом и собирался использовать для изоляции проводов натуральный каучук. Я с ходу предложил ему разработанную у нас резину.

Также Шиллинг уже озвучил проект соединения телеграфом Петергофа и Санкт-Петербурга, для чего планировал подвешивать медную проволоку на керамических изоляторах к столбам вдоль Петергофской дороги. Это было первое в мире предложение того типа электрических сетей, которые скоро опутают весь мир. Но в окружении Государя проект Шиллинга восприняли как дикую фантазию. Генерал-адъютант Петр Андреевич Клейнмихель рассмеялся и сказал Шиллингу: «Любезный друг мой, ваше предложение — безумие, ваши воздушные проволоки поистине смешны».

Но я не Клейнмихель и знаю, что Павел Львович предлагает именно то, что надо. Его рассказ меня немного даже рассмешил, но сам изобретатель был очень расстроен и расдосадован не пониманием своих идей.

— Павел Львович, я думаю самое разумное простить всех этих не очень разумных людей и не обращать внимания на всё это. А чтобы вам меньше зависит в своих работах от этих людей примите от меня в знак глубочайшего уважения перед вашими работами и вами лично мой скромный дар, — я достал из своих бездонных карманов пачку английских фунтов и протянул её Шиллингу.

Сейчас в 19-ом веке подобные вещи зачастую бывают единственным финансовым рычагом развития науки и техники и ученые и изобретатели с благодарностью принимают это. Но сейчас речь идет об огромной сумме — сто тысяч английских фунтов. Шиллинг мгновенно оценил это и немного побледнев, спросил дрогнувшим голосом:

— Полагаю, что у вас, Алексей Андреевич, будет какие-то пожелания и просьбы?

Я постарался улыбнуться как можно любезнее и после паузы ответил:

— Мои просьбы и пожелания вас я думаю не затруднят. Первая моя просьба подготовить для меня двух-трех специалистов по вашему выбору и начать разработку теленрафной линии в Сибирь и на Дальний Восток, — такой просьбы Шиллинг явно не ожидал и был явно ошарашен, поэтому невольно возникла пауза, выдержав которую я продолжил.

— Вы обратились к Государю с прошением об отпуске для лечения, — Шиллинг страдал от избыточного веса, но я обратил внимание, что он за время нашей беседы очень много пьет.

Мой родной отец 20-ого века страдал сахарным диабетом и я в своё время перерыл тонны различной литературы и возил его в своё время по всем отечественным медицинским светилам. Поэтому в этой болячке немного разбирался. И ине сразу же пришла вголову мысль, что Павел Львович страдает именно этой гадастью.

Такое продолжение нашего разговора еще больше ошеломило моего собеседника и у него от удивления чуть ли не в буквальном смысле полезли на лоб глаза.

— Да, Алексей Андреевич, я подал прошение, по ответа еще нет, хотя Карл Васильевич ходатайствовал за меня, — сумел Шиллинг все-таки выдавить из себя. Нессельроде ходатайствовал за Шилинга с единственно целью, его поездка на самом деле должна преследовать цели промышленного шпионажа.

— Отзовите своё прошение. Здоровью вашему эта поездка будет в тягость, а помощи вы там не получите. Нессельроде предлагает использовать вашу поездку для того, чтобы вы максимально узнали об успехах немцев в различных областях, от телеграфы до угольных печей. Да только смотреть вам нечего, а вот они у вас многое могут подглядеть, — в поездке, которая состоялась в моей первой жизни, Шиллинг поделился своими работами с европейцами и простимулировал там развитие телеграфа.

Но самое главное, что его здоровью это явно не полезно и я решил попробовать сам помочь Шиллингу.

— Скажите, Павел Львович, а давно вы так много пьёте и когда стали резко рабирать в весе?

И тут Шиллинг выдает мне историю болезни моего отца 20-ого века. У него даже были приступы гипогликемии и два раза он терял сознание. Он сумел найти связь этих приступов с эпизодами голода и больше их не допускал. Еще он заметил, что ему хуже от сладкого и старался ограничить себя в этом.

Я прочитал Павлу Львовичу целую лекцию о питании и здоровом образе жизни при диабете, стараясь не выходить за рамки известного об этом страдании сейчас, в 1835-ом году. Чтобы придать вес своим словам я сказал, что мой зять доктор Бакатин рассказывал мне об этом заболевании.

Во время моей лекции Павел Львович пришел в себя от и когда я закончил с некоторой иронией прокоментировал услышанное.

— А я, Алексей Андреевич, наслышан, что наоборот, это доктор Матвей Иванович Бакатин в своей работе пользуется вашими советами и идеями, — теперь пришло время мне удивляться, поэтому я решил сменить тему разговора, тем более что она уже была исчерпана.

— Я слышал, что вы способствовали переезду на работу из Кенигсберга в Россию господина Морица Германа фон Якоби и он получит место в Дерптском университете. Мне думается, что этому господину место с Санкт-Петербурге. Я готов платить ему жалование профессора университета, если вопрос будет только в этом. И позвольте еще раз вернуться к уже говоренному, настоятельно рекомендую использовать для изоляции проводов резину. Моя химическая лаборатория вполне способна обеспечить ваши нынешние потребности, а скоро, надеюсь, заработает и резиновый цех на заводе в Сызрани.

Завод в Сызрани производил асфальт, который шел на строительство дороги до Уфы. Строительству дороги на Урал никаких препятствий никто не чинил и я решил этим воспользоваться и первое в России производство резины открыть на этом заводе.

С Шиллингом мы беседовали еще некоторое время. Он попросил меня профинансировать издание трудов почившего год назад великого русского физика Василия Владимировича Петрова, память о котором уже успешно стала забываться.

Больше ничего значимого и интересного за Светлую Седмицу не было и после долгих разговоров с женой и сестрой было решено, что утром в среду, шестнадцатого апреля, я отправлюсь в путь. Реки уже очистились ото льда и везде наверняка восстановлены паромные переправы. Сейчас для огромной России это вопрос жизни и смерти. Ледоходы весной на какое-то время парализуют всякое транспортное сообщение по стране.

Среда была выбрана мною по единственной причине. Во вторник Радоница. Этот праздник в 19-ом веке по сравнению с 21-ым еще не так значим, но не для меня. Я после своего попадания иногда даже требую от своих священников обязательно служить в этот день и поминать усопших.

Сам я особо поминаю светлейшего князя Андрея и всех моих предков здесь в 19-ом веке и своих родителей в моей первой жизни.

Я не помню их имена, но пишу в записках и поминаю сам так меня когда-то научил один батюшка: «Господи, имя ты сам знаешь». На славянском языке это звучить «Ихже имена Ты Сам, Господи, веси».

Я всегда принципиально говорил славянский язык, а не церковнославянский. А здесь я при первом посещении приходской школы в нашем имении увидел расписание и там было написано: урок славянского языка и урок русского языка.

Но свои планы мне пришлось скорректировать и задержаться до следующего понедельника.

Сразу после службы на Фомино воскресенье, как снег на голову посредине лета, в Пулково неожиданно, прямо к праздничной трапезе, приехали Иван Васильевич со своими дочерями и внуками и сестра Маша с мужем и детьми.

Ивана Васильевича я конечно ждал и очень расстраивался что в такое серьезное и ответственное путешествие мне придется отправляться без него.

Но вот появление Маши со своим мужем было огромной неожиданностью и это было бы очень радостно и приятно, если бы не одно большое но.

Сергея Ильича привезли в Пулково в инвалидном кресле.

Бравый офицер был ранен и упал с лошади. Результат тяжелейшая контузия: судя по всему травма позвоночника и почти полная парализация нижней дистанции.

Свалившееся на Машу несчастье раздавило бы любую женщину, но не нашу сестру. Как в истории со своим замужеством, она и здесь проявила железный характер.

Через неделю она решила, что её муж вполне транспортабелен и вопреки мнению армейских лекарей повезла мужа в Арзиново.

Не жалея денег, которых у неё было предостаточно, Маша организовала достаточно комфортные дорожные условия для раненого мужа.

Наследники тетки Анфисы успели стать дипломированными русскими врачами и вернулись в родные пенаты, где занялись лекарским делом. Всё, чему в своё время их научила бабушка, они начали успешно применяли в своей практике.

Вот на их мастерство и надеялась Маша, когда повезла мужа в наше имение. Она решила, что если не помогут они, то не поможет уже никто.

И сестра не ошиблась. Лечение через две недели дало поразительный результат: у Сергея начала восстанавливаться чувствительность нижних конечностей. Он тут же попросил разрешения у своих докторов ехать в Петербург.

Сергей в момент ранения командовал драгунами в смешанном отряде с казаками. В засаду они попали по его мнению по вине командира отряда и потеряли несколько человек. А виновным командир отряда хочет сделать казачьего есаула, командовшего разведкой отряда. И Сергей хочет напрямую обратиться к Государю, защищая своего товарища.

В своем желании ехать в Питер наш зять был столь категоричен, что Маша и наши лекари, скрепя сердцем, уступили. Сергей получил в руки эликсир и мази для дальнейшего лечения с подробнейшими инструкциями по применению и они тут же отправились в путь.

В дороге, а условия Сергею наш управляющий создал еще более комфортабельные, снарядив карету с потрясающе мягким ходом, улучшение состояния нашего зятя продолжилось. И в Пулково они приехали уже с хорошим настроем на выздоровление, полные оптимизма.

Пока вся наша семья общалась с Пушкиным и его семьей, мы с Сергеем уединились, он рассказал свою печальную историю и я тут же распорядился отправить Государю его рапорт-прошение.

Данные мне когда-то право и привилегия безотлагательного прямого общения Николай Павлович не отозвал и я решил им воспользоваться. Ответ по моему разумению будет незамедлительно и так оно и случилось.

На следующий день из Царского прибыли два офицера. Один к Сергею, а другой по мою душу.

Государь распорядился провести следствие, арестованного товарища Сергея велено доставить в столицу, также велено их бывшего командира взять под стражу и этапировать в Петербург.

Помимо этого Сергей получил Святого Георгия четвертой степени и пожелания скорейшего выздоровления.

А я получил гневное послание Бенкендорфа и пожелание скорее уехать в Сибирь.

Я нанес визит в свою Alma mater, Санкт-Петербургский университет. И дернуло же меня высказать свой мнение о готовящемся новом университетском уставе, разработанном министром Уваровым.

Его я, в отличии от многих, оценивал достаточно высоко. По моему мнению этот устав заложит основу будущих успехов российских образования и науки. Но ограничения самостоятельности университетов я считал излишними и не нужными. Моё мнение тут же доброжелатели донесли куда надо и Государь Николай Павлович по этому поводу вспылил и через Бенкендорфа передал мне своё пожелание скорее покинуть окрестности Петербурга. Но разрешение на эксклюзивное общение с монаршей особой осталось в силе.

Хорошо, что доклад моих доброжелателей к нему попал после уже принятого решения по персоне Сергея.