РУБИ
Я закрываю свой шкафчик с грохотом. На нем вертикально написано «шлюха», и мне хочется ударить того, кто это сделал, в лицо, больно, до крови. Серьезно? Теперь я шлюха.
Я слышала шепот о том, что была на вечеринке, и что меня видели входящей в одну из спален. Я не могу лгать и говорить, что я не заходила, потому что я заходила. Меня раздражает то, что никто не говорит о Джен и Николь или даже о Кае. Думаю, все, с чем меня можно связать, будет преувеличено и выставит меня мерзким человеком со всеми ярлыками: уличная крыса, мусор, грязнуля, вонючка, уродка, а теперь еще и шлюха. Детский сад, клянусь.
Я иду к кафетерию, когда меня вталкивают в темную нишу, а затем в комнату, и дверь захлопывается. Я открываю рот, чтобы закричать, когда рука зажимает мне рот и прижимает к стене. Мои глаза пытаются привыкнуть к темноте, и когда мне удается снова сфокусироваться, мой взгляд останавливается на жестких черных глазах.
— Ты с ним трахалась?
Что? О ком он говорит?
И тут меня осеняет.
Сезар.
Он спрашивает, трахалась ли я с Сезаром. Мне солгать или сказать ему правду?
Мне удается оторвать лицо от его руки и сделать глубокий вдох.
— Что, черт возьми, с тобой не так, Кай, а? Почему тебя это волнует?
— Так что? — Спрашивает он сквозь стиснутые зубы. — Ты трахалась с ним? — Снова спрашивает он.
Я толкаю его в твердую грудь, но ощущение такое, будто я толкаю в бетонную стену. Он не двигается. Даже не шелохнулся.
— Я скажу тебе, если ты скажешь мне, кто написал «шлюха» на моем шкафчике и распространяет обо мне слухи с той вечеринки. — Ничего. Я встречаю тишину.
Его руки держат меня в клетке в маленькой комнате, похожей на кладовку. Слишком темно, поэтому я не вижу ничего, кроме крошечного луча света, исходящего из-под двери и освещающего его лицо. Когда кто-то замолкает, это потому, что он знает или имеет какое-то отношение к тому, о чем я спрашиваю.
Его пальцы приподнимают мой подбородок, чтобы я могла сосредоточиться на нем.
— Я сказал им это сделать. Это был я.
— Зачем?
— Ты спросила, кто за этим стоит, и я тебе сказал, так что теперь моя очередь.
Я хочу пнуть и ударить его. Я хочу сделать ему больно за то, что он причинил мне боль. За то, что он обращается со мной так, будто я ничто. Я скажу ему, потому что знаю, почему он злится. Он думает, что я выбрала Сезара после того, как ушла и больше не возвращалась к нему, но он не понимает, ничего не понимает.
— Да, — шепчу я, и вижу, как его кулаки сжимаются у стены у моей головы, и закрываю глаза.
— Почему? Почему он? — Он задыхается на последней части, словно в агонии.
Мои глаза начинают наполняться слезами.
— Потому что он был рядом, когда меня пытались изнасиловать. — Я закрываю глаза, и слезы текут по моим щекам. Его дыхание учащается, словно он борется за воздух, но он ничего не говорит. — Мне было шестнадцать, и это возраст согласия в штате Джорджия. Один из подростков продолжал приставать ко мне, пытаясь убедить меня заняться сексом. Я жила у пары, которая любила брать детей, чтобы они могли получить чек. Нас было шестеро, и я была единственной девочкой в то время. Сезар только что вернулся из колонии для несовершеннолетних, и он должен был вернуться той ночью. Никто не связывался с ним из-за того, кем он был. Я выходила из туалета, а тот парень ждал меня, как хищник. Он крепко прижал меня к стене и сказал, что собирается это сделать, потому что никому до меня нет дела. Он так сильно вонзил в меня пальцы, что я почувствовала струйку крови на внутренней стороне своих бедер. Я попыталась закричать и царапала его, но он был больше и сильнее меня. Он собирался вставить в меня свой член, когда Сезар увидел его и вытащил через дверь, а я лежала на полу и корчилась от боли. Сезар вернулся, поднял меня и вымыл. Он ухаживал за мной и говорил со мной о том, что произошло, а потом однажды ночью он отвел меня в другую комнату и заставил меня все забыть. Он забрал боль и стер воспоминания, заменив их приятными, потому что я не хотела есть и не спала ночами, потому что боялась.
— Что он забрал, Руби? Он трахнул тебя. Ты отдала ему то, что изначально не принадлежало ему.
Я всхлипнула и опустила голову.
— Он заставил меня забыть. Он заменил мою боль, заставляя меня почувствовать себя красивой, нужной, и он никогда не переставал говорить мне, что я красивая. Никто никогда не шептал мне и не говорил таких слов, он был единственным, он действительно любил меня, он всегда оберегал меня и защищал, и просил никогда не соглашаться на меньшее. Он никогда не хотел причинить мне боль, и каждый кто попытался бы, был бы наказан им, хотя я никогда бы и не пожаловалась, зная, что прольется кровь. И не потому, что мне было бы жаль обидчиков, а потому, что я тоже забочусь о нем… И он точно, никогда не называл меня уродкой. — Я хватаю его за рубашку руками, не заботясь о том, что у меня текут слезы из глаз, когда я притягиваю его к себе, чтобы он мог меня услышать. — И он также никогда никому не говорил называть меня шлюхой. — Я отталкиваю его и выбегаю с кладовки.