Он не любит меня

КАЙ

Я вхожу в кабинет алгебры с Крисом, Тайлером, Джен и Николь, идущими за мной. Мы садимся как раз вовремя, когда входит наша учительница, миссис Келлер. Миссис Келлер — одна из немногих, кто преподает один и тот же предмет в нескольких классах. Большинство из нас посещали уже подготовительную школу Вэст-Лейка, и знают ее по предыдущим годам. Она одета в версию униформы школы для сотрудников. Юбка-карандаш и блузка для женского персонала и рубашки-поло темно-синего цвета с брюками для мужского персонала. Студенты-юноши носят белые рубашки-поло и темно-синие брюки. Студентки носят мои любимые юбки в красную и синюю клетку с белыми рубашками. Юбки длиной до середины бедра, и я люблю называть их удобными для быстрого секса. Белые рубашки позволяют студентам-юношам или девушкам, в зависимости от того, кто вам нравится, обращать внимание на то, есть ли у девушки приличная грудь. Большинство из них не против носить разноцветные бюстгальтеры под белыми рубашками, чтобы продемонстрировать свои достоинства, когда они снимают пиджаки. Это беспроигрышный вариант для парней.

— Добро пожаловать на мой урок. Большинство из вас уже занимались алгеброй со мной. — Я сажусь сзади, Крис и Тайлер справа от меня, а Джен и Николь пытаются определить, кто сядет слева от меня, прямо рядом со мной. Судя по всему, Джен сегодня выиграла желанное место. — Для тех, кто меня не знает… — Она останавливается, когда дверь открывается и в класс входит девочка в темно-синей толстовке с капюшоном, капюшон которой надет на голову, скрывая ее лицо. Я могу сказать, что это девочка, потому что на ней надета форменная юбка. Я замечаю, как двигаются ее загорелые ноги, когда она входит в класс, что заставляет меня облизывать нижнюю губу. Она явно новенькая, потому что я бы заметил эти сексуальные загорелые ноги.

Ее голова опущена. Миссис Келлер наблюдает вместе со всеми в классе, пока она входит в класс и находит свободное место в самом дальнем правом углу класса. Тайлер напрягается и хватается руками за край стола. По его реакции становится ясно, что это его сводная сестра. Та, которую он хотел бы, чтобы никогда не существовало.

Миссис Келлер прочищает горло и продолжает.

— Для тех, кто меня не знает, я миссис Келлер, и в этом году я буду преподавать алгебру у вас. — Ее взгляд метнулся назад, когда она заметила вошедшую девочку, которая держала капюшон на голове, скрывая свое лицо от всех. Новая ученица не двигается и просто смотрит прямо перед собой. Она также не вошла с сумкой или блокнотом, что странно, потому что я знаю, что мама и папа Тайлера позаботились бы о том, чтобы у нее были необходимые принадлежности. — Я бы хотела, чтобы каждый из вас взял лист бумаги и написал абзац, в котором рассказал бы мне, что вы делали этим летом. — Миссис Келлер подходит к своему столу и опирается на край, выставляя руки вперед. — Это может быть путешествие или опыт с друзьями или семьей. Что вам понравилось. Что вам не понравилось. История ваша, рассказывайте ее сами. Это поможет мне узнать вас, прежде чем мы нырнем в предмет.

Все открывают свои рюкзаки, и звук перелистывания бумаги в блокнотах и вырывающихся листов бумаги, становится звуками, которые окружают нас. Я лезу в карман, чтобы взять свою любимую ручку и открыть блокнот на чистом листе бумаги, чтобы записать, чем я занимался все лето. В основном, тренировался, тусовался с друзьями (к черту девушек), ходил на вечеринки, спал и повторял это день из дня.

Я слышу, как миссис Келлер начинает пречислять имена, пока я пишу, и я не обращаю на нее внимания, пока она не произнесет имя Тайлера. Зная, что моя фамилия не так уж далека, я останавливаюсь. Но следующее имя, которое я слышу, заставляет меня остановиться. Моя ручка начинает растекаться по листу бумаги, когда она повторяет имя.

— … Рубиана Мюррей.

Мое сердце падает, а живот сжимается, когда я поворачиваю голову направо в недоумении. Нет. Черт. Не может быть.

— Рубиана Мюррей. Не могли бы вы дать мне знать, что вы здесь?

Девушка поднимает руку, и я вижу, что это синяя толстовка старая и выцветшая, с отметинами на рукавах. Я опускаю глаза на пару старых кед Converse, которые видали лучшие дни. Мой взгляд скользит к грязным шнуркам и носкам, которые стирали так много раз, что удивительно, что они все еще держатся на ее ногах.

— Фу. Мерзость, — говорит Джен слева от меня. — Кто это, черт возьми?

Она говорит это достаточно громко, что Тайлер съеживается на своем месте.

— Я здесь. — Говорит Рубиана тихим голосом, который идет прямо к моему члену.

Черт. Этого не может быть. Это, должно быть, плохая шутка.

— Вы двое родственники? — Спрашивает ее миссис Келлер после того, как Руби опускает руку. — Не могла бы ты снять это со своей головы на моем уроке? Я хотела бы видеть, с кем я разговариваю.

Ее пальцы стягивают капюшон свитера, открывая те же светлые волосы, которые я помню с детства, за исключением того, что она носит косы, концы которых заправлены сзади свитера, так что вы не можете сказать, какой длины ее волосы.

У нее загорелое лицо с таким же маленьким носом и губы оттенка красного. Ее нижняя губа немного больше верхней, что делает ее немного надутой, что возвращает воспоминания о ней. Я никогда не забуду эти губы, которые идеального оттенка красного. Не слишком глубокого или яркого, в самый раз. Оттенка, который хочет получить любая девушка, когда наносит красную помаду, но должна несколько раз промокнуть губы салфеткой, чтобы получить нужный цвет, но не Руби. На ней все естественно.

— Так лучше. Спасибо, Рубиана. Я спросила, вы с Тайлером родственники?

Она продолжает смотреть прямо перед собой, но все смотрят в ее сторону. Интересно. Все ждут ответа. Сплетники ждут, чтобы поглотить информацию о том, что у одного из популярных парней в школе есть сестра, о которой никто не знает.

— Нет.

Теперь все внимание приковано к Тайлеру.

— Нет, — повторяет он. — Мы не родственники. У нас просто одна фамилия.

— О, ладно. Простите. — Ее взгляд метнулся к Руби. — Руби, можешь начать писать, пожалуйста. Я заметила, что у тебя на столе нет ни листка бумаги, ни ручки.

Некоторые усмехаются, включая Криса, Джен и Николь.

Тайлер открывает свою сумку с книгами с большей силой, чем нужно, и хватает лист бумаги и ручку с хмурым выражением лица. Он встает, подходит и кладет бумагу и ручку на стол Руби.

— Не позорь меня. В следующий раз будь готова, — шепчет он ей.

Ее глаза сверкают в его сторону, и я клянусь, что вижу, как уголок ее надутых губ приподнимается в усмешке.

Джен смеется.

— Пожалуйста, Тайлер. Ее обувь способна смутить кого угодно. Что это?

Все смеются над ее шуткой.

— Ей есть чего смущаться, и это не имеет к тебе никакого отношения. — Говорю я Джен.

— Да ладно, ребята, дайте ей передышку, — ругает миссис Келлер, но я не чувствую себя плохо. Она этого заслуживает. — Кай Ривз.

Когда она слышит мое имя, она поворачивает голову, широко открывает глаза, и это все внимание, которое мне нужно. Узнавание. Шах и мат. Она помнит. Ее глаза находят мои темные, и я смотрю на нее. Моя реакция, должно быть, удивляет ее, потому что ее губы приоткрываются. Ее брови слегка сходятся вместе.

— Здесь, — кричу я, не отрывая взгляда. Взгляд, который я ей бросаю, не прощает. Он полон гнева. Но я рад, что она здесь, и скрывает что мы знаем друг друга. Я позабочусь, чтобы так и оставалось. Ей будет нелегко. Я не собираюсь облегчать ей задачу. Здесь она поймет, что она сама по себе. Я тот хулиган, которым, как я ей говорил, никогда не буду. Хорошего друга смыло в окно, когда она оставила мне свое глупое маленькое письмо после того, как я рассказал ей обо мне то, чего больше никто не знает. Мои секреты. Мои цели. Я был глуп и влюбился в ее дружбу, когда она была для меня всем. Я рад, что никогда не говорил ей правду о том, что я чувствовал к ней, когда мы были детьми. Признаю, я сказал ей, что она мне нравится, и что я считаю ее красивой и особенной. Она, вероятно, думает, что я тот же глупый одиннадцатилетний ребенок, которого она оставила с разбитым сердцем. Я собираюсь убедиться, что она знает, что я больше не тот ребенок. Я полная противоположность. Чем раньше она это поймет, тем лучше.

Через десять минут учитель прочищает горло.

— Хорошо, в следующие двадцать минут урока я вызову некоторых из вас, чтобы вы могли прочитать то, что написали. Это будет частью вашей оценки за участие. Я написала ваше еженедельное задание на доске. Его нужно сдать к пятнице, никаких исключений.

Она начинает называть имена наугад по всему классу, и я знаю, что она вызовет Руби, так как она новенькая. Мне не терпится услышать, что она скажет, что делала летом. Я имею в виду, мне должно быть все равно, но мне интересно узнать, чем она занималась в последнее время.

— Наверное, рылась в мусорном баке, — шепчет Николь Джен. Я знаю, что они говорят о Руби и о том, как ее грязная толстовка с капюшоном и кроссовки выпирают из новенькой школьной формы, которую она носит. Глядя на нее краем глаза, чтобы не было заметно, что я смотрю на нее, я замечаю ее сексуальные бедра и удивляюсь, какая у нее мягкая кожа. Я также замечаю, как она время от времени проводит языком по нижней губе.

Одно я должен сказать о Руби: они могут посмеяться над ее туфлями или толстовкой с капюшоном, потому что они выглядят уныло, но она все равно чертовски горяча. Она похожа на школьную фантазию в порнофильме, где леди наряжается в озорной школьный наряд, прежде чем раздвинуть ноги, ожидая, когда ты возьмешь ее на парте. Это видение заставляет меня задуматься, полные ли у нее груди и упругие ли они. Я ничего не могу сказать из-за этой толстовки с капюшоном, которая на ней.

— Рубиана, пожалуйста, расскажи классу, что ты делала летом.

Я поднимаю бровь, когда вижу, как Тайлер неловко ёрзает на месте. Он зажимает нос пальцами, и мне интересно, что его так взволновало.

Кого волнует, что она делала? Это не имеет к нему никакого отношения. Почему это должно кого-то волновать. Он из всех людей, первый не выносит её существования. Я просто любопытный придурок, который хочет знать, что она делала. Я также хочу сломать её, как она сломала меня.

Сделать ей больно так же, как было больно мне.

Она молчит, и первоначальный шок, должно быть, уже прошёл. Шок от того, что наши пути снова пересеклись. Мы в одной комнате. После всех этих лет размышлений о том, куда она ушла. В размышлениях — а что, если? И что могло бы быть.

Глупые маленькие цветы, которые я подарил ей во второй раз, когда она пришла ко мне на встречу у края забора на моем заднем дворе, как влюбленный идиот, умоляющий о ее внимании. Доверяя ей. Обещания, которые мы дали друг другу. Все это было ложью, слетавшей с ее языка. И я ненавижу ее за это. Я ненавижу ее за то, что она использовала меня, а затем бросила без причины.

Некоторые могут подумать, что я глупый, раз ненавижу ее так, как сейчас. Это было просто глупое письмо, но для меня это было нечто большее. Она была всем, что у меня осталось в то время, когда я был другим человеком, лучшим человеком.

Класс ждет, когда она заговорит. Она поднимает глаза и смотрит прямо перед собой, но молчит, пока все ждут.

— Ты слышала ее. — Говорю я резким тоном, заставляя ее повернуться и посмотреть прямо на меня. Я машу рукой в сторону миссис Келлер, показывая, что учитель попросил ее что-то сделать. — Ты здесь не особенная. Если все должны выполнять задание, то и ты тоже.

Ее нижние зубы царапают кожу нижней губы. Ее нога дергается под деревянным столом с прикрепленным синим пластиковым стулом. Она злится, что я к ней обратился, но мне все равно. Я поднимаю бровь в знак вызова.

Она закатывает глаза, встает и подходит к учителю, протягивая ей листок бумаги. Миссис Келлер просматривает листок, пока Руби возвращается к своей парте, поймав взгляд Джимми, придурка, сидящего впереди. Я не упустил из виду, как он осматривает ее с ног до головы.

Руби откидывается на спинку своего места, и когда миссис Келлер отрывает взгляд от того, что написала Руби, я замечаю, что ее глаза стеклянные. Мой интерес подогревается. Я хочу узнать, что она написала. Посмотреть, отличается ли ее почерк от записки, которую она оставила мне много лет назад. Я чувствую себя гребаным психом, но, может быть, я и есть гребаный псих. Я сумасшедший, бессердечный и бесстрастный, но я все равно хочу узнать, что она написала о своем лете. Но, как и все в моей жизни. Время просто неподходящее.

Потому что именно тогда раздается звонок.

Черт.