В то время как агенты Фома преследовали неуловимых блондинок в западной части страны, трагические события медленно надвигались на квартиру Рафаэля Кросса…
Очевидно, интуиция не предостерегла его об их приближении. Казалось, он полностью отошел от шока, вызванного смертью Нелл Гейнор, а также стоически смирился с длительным отсутствием своей дочери. Впрочем, хотя создавалось впечатление, что он пребывает в отличном расположении духа, это не ввело в заблуждение проницательную Беатрис.
— В сердце у него уныние и страдание… и вокруг себя он распространяет уныние и страдание, — поделилась она с Виолой. — Я чувствую это всякий раз, когда он находится рядом. Вы заметили, что он смеется, но смех не отражается в его глазах? Не думаю, что он хоть на минуту забывает об этом.
— Значит, он умело притворяется, — признала Виола.
Будто бы в оправдание ее комплимента Кросс снова доказал свою отстраненность, решив устроить небольшую вечеринку в своей квартире, оставшейся без хозяйки. Впрочем, его гостеприимство было не совсем добровольным и было вызвано тем, что миссис Стерлинг выразила желание увидеть его отель.
— Мне интересна обстановка вокруг тех людей, которые мне нравятся, — сказала она.
— Моя квартира очень простая по сравнению с вашей, — предупредил ее Кросс. — Всего лишь комнаты с обслуживанием. Я хотел просто какое-нибудь спокойное место, где я мог бы расслабиться, и куда Эвелин могла бы пригласить своих друзей выпить.
— Но я хотела бы увидеть вашу квартиру.
— Сочту за честь. Скажем, завтра вечером?
Виола была сильно раздосадована необходимостью участвовать в этой встрече. В подобных случаях выхода в общество — когда Беатрис сопровождали родители — девушке не требовалась официальная защита, поэтому и Виола, и детективы освобождались от своих обязанностей.
Когда Стерлинги добрались до отеля, Кросс проводил их непосредственно в ресторан. Он придирчиво выбрал блюда и добавил в меню вина, в то время как менеджер взял на себя ответственность за приготовления. По окончании ужина миллионер и его жена настояли на его представлении, чтобы он мог принять от них поздравления, а дамы могли принять от него букетики орхидей.
Виола, которая осталась в стороне от этих цветочных подношений, наблюдала за этой маленькой церемонией с несколько натянутой улыбкой. Однако атмосфера в обществе оставалась сердечной, и, поднимаясь на верхний этаж здания для осмотра квартиры Кросса, Стерлинги пребывали в благосклонном настроении.
По своему обыкновению миллионер не высказал никаких замечаний, однако принял сигару от хозяина квартиры в знак своего одобрения. Пока он курил, Стерлинг со скрытой полуулыбкой наблюдал за женой и дочерью. Миссис Стерлинг была на редкость несдержанной и настаивала на том, что всем очарована. Ее можно было принять за невесту, осматривающую свой будущий дом, когда она порхала по квартире, привлекая внимание дочери к деталям, которые не отличались новизной, и с интересом задавая вопросы об обстановке квартиры.
— Я очарована, — объявила она. — Она идеальна.
— Не идеальна. Здесь нет хозяйки. Не я должен делать это, — возразил Кросс, прекратив разливать кофе.
— О, бедный вы, бедный… Позвольте мне…
— Нет, я сохраню для нее ее местечко, чтобы она делала это снова.
Затем, чтобы вознаградить энтузиазм миссис Стерлинг, он ответил на ее невысказанный вопрос и назвал то единственное, что она хотела знать, — стоимость арендной платы за квартиру. Та была возмущена, услышав сумму.
— И только-то? Уильям, ты слышал? Подумай, сколько нам приходится платить ни за что.
— Это называется «королевский люкс», — напомнил ей муж.
— Не имеет значения, как это называется. Отвратительно, что на нас всегда наживаются. Я часто задаюсь вопросом — за что мы платим?
— За свою нескромность, — усмехнулся Стерлинг и добавил: — Когда женщина признается прессе, что она выбила из своего отца целое состояние в одних только бриллиантах, вполне очевидно, что она не мелочится.
— К тому же, дорогой, — вмешалась Беатрис, — ты в самом деле ненавидишь это. Ты бы вычеркнул все дополнительные услуги из своего счета. Тебе нравится думать, что ты простой, но все мы знаем, что ты ужасно сложный.
Увидев, что нежное лицо миссис Стерлинг стало приобретать страдальческое выражение, которое у нее заменяло мрачность, Кросс спас положение.
— Простой или сложный, — заявил он, — в одном все женщины похожи друг на друга — они суеверны… Как и большинство деловых людей.
— И вы? — спросила Беатрис.
— Да… Иногда я чувствую соблазн пойти к ясновидящей, чтобы спросить об Эвелин. Но единственная из них, в ком я уверен, это Гойя. А теперь, после того, какую боль я испытал в ее комнате, я никогда не смог бы прийти к ней. И все же кажется, что она экстрасенс. Один парень в городе сказал мне, что она назвала ему выигрышную комбинацию в лотерее.
Глаза Беатрис зажглись волнением.
— Я непременно должна обратиться к ней за советом, — заявила она. — Грини, мы сделаем это завтра.
— Нет, — резко возразил Кросс. — Не позволяйте ей ходить в это место, Стерлинг.
— Ей нет необходимости идти туда, — с мрачным юмором заметил миллионер. — Я тоже экстрасенс, и мой дух-наставник говорит мне, что у меня никогда не будет зятя по имени Остин.
— Нет, — согласился Кросс. — Беатрис должна иметь титул. Ничто, кроме самого лучшего, недостаточно хорошо для нее.
Беатрис рассмеялась и тряхнула головой, словно отказываясь от комплимента, которым ее одарили по праву. Как обычно, она была в белом, и ее шелковое платье с цветочным узором подчеркивало ее молодость. В этот вечер, в качестве привилегии, ей было разрешено надеть нитку кораллов, которая гармонировала с цветом ее губ. Однако, хотя она являла собой очаровательную картину, ей недоставало той красоты, которая единственно могла бы оправдать идолопоклонническое восхищение ее родителей.
Наблюдая за ними, Виола вдруг почувствовала раздражение из-за условий своей новой жизни и презрение к своим спутникам. Миссис Стерлинг выглядела утонченной и дорого одетой, как фарфор на персиковой парче, в то время как оба мужчины казались более выразительными в своих смокингах. Они заставили ее подумать о молодом человеке, который часто круглые сутки носил один и тот же костюм — человеке с решительным взглядом, который называл себя «грубоватым и заурядным».
Фом относился к тому, что было реальным: перестановки в ее квартирке, наскребание на жизнь и уловки, мучительная погоня за блеском. В этот момент Виола одновременно почувствовала тоску по дому и крайнее одиночество. Она вздрогнула при звуке громкого двойного стука.
— Думаю, это моя почта, — заметил Кросс. — Мне ни разу не представилось шанса забрать ее в бюро, ее постоянно приносят наверх. Эти молодые негодяи знают, что я не скуплюсь на чаевые.
Он прошел в холл и открыл входную дверь.
— Только одно, сэр, — с надеждой объявил мальчишеский дискант, — но «срочное»… Спасибо, сэр.
Кросс вернулся, насвистывая тему из «Оперы нищего». Он собирался бросить письмо на бюро, когда взглянул на него. Насвистываемый мотив прервался на середине такта.
— Адрес напечатан, — произнес он.
— Откройте его, — резко приказал миллионер.
— Да… конечно.
Но так как Кросс не предпринял никаких попыток разорвать конверт, а стоял и смотрел на него, словно загипнотизированный, миссис Стерлинг забрала его из его безвольных пальцев. Разрезав и открыв конверт, она негромко зачитала вслух:
— «Вы можете получить свою дочь обратно, заплатив пять тысяч долларов однофунтовыми казначейскими билетами. Принесите пакет на станцию вокзала Виктория в пятницу вечером в 11.30 и оставьте его в телефонной будке с крестом, поставленным мелом. После сразу убирайтесь, не оглядываясь. Помните, что вы будете под наблюдением. Если вы будете играть честно, ваша дочь вернется тем же вечером; не обращайтесь в полицию. Если вы это сделаете, то это очень плохо для нее закончится».
Кросс не выказал никаких эмоций, пока слушал содержание письма.
— Я ожидал этого, — ровно произнес он. — Я знал, что они удерживают ее.
Виоле было стыдно за охватившее ее волнение, вызванное невольным вмешательством в эту драму. Унылая атмосфера комнаты с паровым отоплением внезапно оказалась оживлена бурными эмоциями — страхом, жалостью, подозрением, гневом. Она заметила, что лицо миллионера посерело, в то время как его жена, казалось, сжалась, когда они оба со страхом посмотрели на Беатрис.
«Они думают только о своей драгоценной Беатрис, — подумала Виола. — Она достаточно защищена с этой кучей детективов, специально отобранных для нее. Та, другая бедная девушка может подвергаться страшной опасности. Но что им до того».
Молчание нарушил миллионер.
— Вы знаете, что вам нужно сделать, Кросс, — резко сказал он. — Вы должны немедленно позвонить в полицию.
— Нет, — возразил тот. — Я не смею подвергать ее риску.
— Вы должны. Это сложно, но вы должны пойти на это. Это ваш единственный шанс. Если вы позволите им себя обмануть, эти подонки тут же воспользуются этим. Для начала — названная цена слишком низка, и это уже выдает обман. Это означает, что они будут продолжать повышать цену. Опять же, у вас нет никаких гарантий, что они выполнят свою часть сделки.
— Вам легко говорить, — напомнил ему Кросс, — ведь это не ваша дочь. Сами бы вы не стали так рисковать.
— Стал бы.
Стерлинг упрямо выпятил нижнюю губу, а Виола заметила, как его жена встала перед своей дочерью, инстинктивно защищая ее. Хотя ее маленькое лицо оставалось спокойным, пока она слушала своего мужа, ее глаза выражали страх и протест.
— Если бы это была Беатрис, я бы сразу сообщил в полицию. Похищение человека — это самое подлое преступление трусов, которые проворачивают свои делишки в темноте. Но моя стратегия всегда состоит в том, чтобы выйти из подполья и начать борьбу. Попомните мои слова — эти сволочи заберут ваши деньги и оставят вашу дочь у себя.
Внезапно Виоле захотелось услышать хладнокровное профессиональное мнение, чтобы очистить воздух от противоречивых эмоций. Хотя она признавала, что была пристрастна, высказавшись в интересах Алана Фома, в то же время для Кросса было бы логично прибегнуть к помощи платных услуг, и она осмелилась предложить:
— Ваш детектив должен иметь возможность заработать деньги. Не мог бы он выследить этого человека по этому письму?
— Никакой надежды, — заявил миллионер. — Почтовая марка — EC4[12]. Это доказывает, что письмо было написано в другом месте. Бумага стандартная, и на ней не будет обличительных отпечатков пальцев. Даже полиция ничего не смогла бы извлечь из этого.
— Письмо написано правильно, — заметила Беатрис. — Возможно, это блеф.
Стерлинг с гордостью улыбнулся.
— Я думаю, что тут Беатрис права, — объявил он. — Это может быть попытка достать вас, попытка человека, у которого нет вашей дочери. Одно из затруднений любого похищения — это толпа прохвостов, которые вымогают деньги, стремясь к наживе.
— Значит, вы до сих пор не считаете, что она похищена? — спросил Кросс. — Даже после этого письма?
— Нет. Я думаю, что письмо так нас ошеломило, что мы забыли о фактах. Ваш собственный детектив придерживается мнения, что это случай добровольного исчезновения. Но главный аргумент против похищения — это время, которое прошло до требования выкупа. В этом нет смысла.
— Кто знает об исчезновении Эвелин, кроме нас? — спросила миссис Стерлинг.
— Довольно многие, — ответил Кросс. — Конечно, я сказал в нашем отеле, что она уехала в гости. Но в Померании Хаус в тот день было много людей: майор Померой, девушка, готовившаяся к экзаменам, Гойя, толпа машинисток и Грини.
Все посмотрели на Виолу при упоминании ее имени, и она ощутила неприятное ощущение смутной вины. Хотя ее совесть была чиста, испытывающий взгляд миллионера заставил ее осознать не только свою ответственность по отношению к его дочери, но и ощутить себя под подозрением.
— Вы можете исключить девушек, — объявил Кросс. — Майор — всего лишь простофиля, он не способен совершить преступление… Тем не менее, любой из них мог проболтаться. Эта информация могла дойти до какого-нибудь беспринципного человека.
— Я уверена в том, что это утечка информации, — сказала миссис Стерлинг. — Рафаэль Кросс, вы действительно должны позвонить в полицию.
— Что они могут сделать? — поинтересовался тот.
— Предоставьте это им. Они знают свое дело. Эти негодяи, которые пытаются нажиться на чьей-то беде, заслуживают того, чтобы быть наказанными.
— Вы правы. Я думаю, что это письмо — фальшивка. Позвоню в Скотленд-Ярд.
Кросс подошел к телефону. Его решимость сохранилась до конца официального разговора, а затем он произнес:
— Если мы не правы, я только что убил свою девочку.