Операция продолжается

СЛЕД?

Новгородский был хмур и очень утомлен. До того утомлен, что забыл встретить Володю своей обязательной улыбкой. Приехавший с ним лейтенант Клюев, молодой рыжеволосый, худощавый парень неудержно зевал и делал отчаянные усилия, чтобы не задремать.

Разговор происходил в кузнице.

Отец попросил Володю помочь починить старые меха. Молотобоец уехал в военкомат, а старику надо было делать какую-то срочную работу. Володя согласился. Они уже подходили к кузнице, когда неожиданно встретили Сажина.

— Топай, — сказал отец, протягивая ключи. — Я сейчас.

Володя пошел один. Открыв дверь кузницы, удивился. В углу, у маленькой печки-каменки, наслаждались теплом Новгородский и Клюев.

— Закрывай, — вместо приветствия буркнул Клюев. — Тепло выпустишь.

Володя спешно захлопнул широкую дверь и запер изнутри на засов.

— Так-то лучше, — одобрил Новгородский и подвинулся. — Садись. Рассказывай.

Володя не замерз, но тоже распахнул полушубок и выставил растопыренные пальцы над пышущей жаром каменкой.

Выслушав обстоятельный Володин рассказ, Новгородский с Клюевым переглянулись, оживились.

— Вот оно что… — повеселевшим голосом произнес капитан. — Значит, Мокшин взял листок у тебя… И Булгаков его определенно боится?

— Боится.

— Лады. Значит, считаешь, что Мокшин странный человек?

— Считаю. Во-первых, неясна зависимость от него Булгакова. Во-вторых, вчера он обманул меня. Сказал, что приезжал с участка за картой, чтобы отбить на местности точку для бригады Ушакова, а сам в конторе не был. Иначе Возняков видел бы его. Ведь карты лежат в сейфе. Сегодня я, между прочим, спросил Ушакова о месте следующей скважины. Тот сказал, что не знает ее местоположения. Спрашивается: зачем Мокшин приезжал? И, в-третьих, лично мне Мокшин что-то перестал нравиться. Вчера, когда смотрели на Стародубцева, он все шепотом говорил.

— Доказательно! — впервые за все время разговора широко улыбнулся Новгородский, а Клюев даже засмеялся.

Володя застеснялся.

— Не тушуйся, — доброжелательно сказал Клюев. — Все дельно.

— Очень дельно, — подтвердил Новгородский и задумался.

Он думал долго. Володе уже стало казаться, что капитан уснул, разморенный теплом и усталостью, но тот вдруг спросил:

— Что Мокшин любит надевать?

— Не знаю… — Володя покраснел. Было стыдно признаться, что на это по-настоящему он не обратил внимания.

— Плохо, — сказал Новгородский и встал. — Вы не выполнили мой приказ, лейтенант Огнищев! — Новгородский будто чувствовал, что Володе нужен сильный толчок, и он хлестко бил его резкими словами. — Мальчишество в серьезных делах недопустимо. Это пахнет безответственностью. Мокшин странный человек, а до сих пор вами не проверен. Вы что, ждете новых преступлений? Где фотография этой Анны?

Володя тоже встал, виновато вытянулся.

— Я уже доложил. Фотографию и письма Мокшин уничтожил.

— Безобразие! Люди тысячами гибнут на фронте, а лейтенант Огнищев изволит благодушествовать и играть в псевдоблагородство.

— Виноват, товарищ капитан.

— Виноват… — Новгородский снова сел, этой вспышкой раздражения он как бы окончательно согнал усталость. — Оправданиями теперь ничего не поправишь. А если Мокшин собирается сбежать?

— Как это сбежать?! — изумился Володя.

— Очень просто. Как все сбегают. А по пути прихлопнет добряка Володю, если тот попробует ему помешать, — вставил Клюев, и его узкое, энергичное лицо стало злым.

— Вот что, Огнищев, — тоном приказа сказал Новгородский. — Повадки Мокшина надо проверить обязательно. С Булгакова не спускайте глаз. Собирайте данные о нем и Кунице.

— Вы обещали связь, а ее нет, — заметил Володя.

— Связь будет. Где вы можете разместить портативную рацию?

— На сеновале, — быстро ответил Володя. — Сено корове дает только отец. Больше никто туда не поднимается.

— Какое время всего удобнее для связи?

— Вечернее. Часов с восьми до десяти.

— Добро. Вашему отцу, я вижу, можно доверять. Через него передадим рацию и инструкции. Сажин это устроит. Связь будете держать с Клюевым. В случае его отсутствия с вами вступит в связь центральный узел.

— Ясно.

— Надо бы как-то устроить, чтобы вы могли хоть раз в неделю бывать в Медведёвке. У вас есть там родственники?

— Есть. Дальние… — сказал Володя и оживился. — Я найду убедительный предлог бывать там каждую субботу.

— Какой? — Новгородский пристально посмотрел на Володю.

Тот смешался.

— Какой?

Володе пришлось рассказать о Задориной. Его путаный рассказ развеселил Новгородского. Начавший было зевать Клюев рассмеялся. Володя рассердился и на них, и на свою болтливость.

— Не сердитесь, Огнищев, — весело сказал Новгородский. — Все получается очень здорово. Приезжайте в Медведёвку. Наша беседа не затянется. Обещаю, что весь вечер будете свободны. Надежда Сергеевна прекрасная девушка. Она этого стоит. Правда, лейтенант?

— Точно, — очень серьезно сказал Клюев.

Володя обмяк, посмотрел на них дружелюбнее.

— Итак, сегодня вторник. В субботу жду в Медведёвке, — заканчивая разговор, сказал Новгородский. — Помните. И Булгаков, и Куница должны быть в поле вашего зрения. Мокшин особо. Понятно?

— Понятно! — вытянулся Володя.

— То-то! — сверкнул жемчужной улыбкой Новгородский.

После поездки в Заречье Новгородский повеселел. Похоже, что Огнищев нащупал след… И еще Куница… Кто он? В какой степени связан с Булгаковым и Мокшиным? Необходима срочная проверка.

Но главное было в другом. Надо нащупать вражеского резидента в Сосногорске. Капитану казалось, что письмо Мокшина наведет на верный путь. Поэтому, уезжая из Медведёвки, он сказал Клюеву:

— Не зевай, лейтенант. Письмо не должно проскользнуть мимо нас. Он может переписать адрес или вложить письмо в другой конверт. Ко-всему нужно быть готовым. Гляди в оба!

— И так почти не сплю, — обиделся Клюев. Он был отличным работником и знал, что всем в отделе это известно. — Я боюсь одного, вдруг этот прохвост вздумает опустить письмо на станции — прямо в почтовый вагон какого-нибудь пассажирского поезда. Или нарочным пошлет в Сосногорск.

— В Сосногорске мы примем меры. Дело важное. Костенко нам в помощи не откажет, — заверил Новгородский. — Если убедишься, что на районную почту Мокшин не приходил, сообщи нам. А сам на станцию. Подыщи квартиру для нашего человека. Поближе к вокзалу. Станция — единственное место, через которое можно быстро исчезнуть. Мы должны взять эту лазейку под контроль.

Как только Новгородский вернулся в город, его принял комиссар Костенко. Он внимательно выслушал доклад капитана и, видимо, остался доволен, так как ни разу не перебил, не задал ни одного вопроса. Когда Новгородский кончил, сказал:

— Выходит, сгодились ваши фронтовички?

— Представьте себе, — улыбнулся Новгородский. — Больше того. Они, кажется, входят во вкус и начинают проявлять самостоятельность.

— Ага! — Комиссар весело поиграл карандашом, вращая его в тонких длинных пальцах. — Значит, вы считаете, что начинать надо с Мокшина?

— Безусловно.

— Пожалуй, резонно, — согласился Костенко. Он посмотрел на часы и покачал головой. — Время поджимает. Должен расстаться с вами, капитан. Кто такая Савицкая Анна Михайловна — мы выясним. И человека дадим. Даже двух. С других участков снимем, а дадим. Станцию Хребет надо прочно закрыть. Выделяю в ваше подчинение двух оперативных работников. Инструктируйте и сегодня же отправляйте их на место. А сами займитесь Сосногорском. Дайте нам резидента. Кровь из носу, а дайте! И не вспугните. То главное. — Костенко многозначительно покачал изящным пальцем.

Сделав нужные запросы по выяснению личностей Булгакова, Куницы и Савицкой, Новгородский снова сел за свой стол и положил перед собой три тоненьких папки с личными делами. Подумав, одну убрал. Осталось две.

Через работников одного из институтов Академии наук, эвакуированного в Сосногорск, удалось достоверно проверить мотивы внезапного перехода бывшего сотрудника этого института Пискарева на рядовую работу в Сосногорск.

Мотивы эти оказались серьезными.

В предвоенные годы у инженера Пискарева возникли разногласия с руководством института. Пискарев был не согласен с разработанными институтом рекомендациями по методике поисков месторождений некоторых нерудных полезных ископаемых. Талантливый инженер считал, что в этих рекомендациях недостаточно учтен зарубежный опыт. Это неизбежно снижало эффективность и увеличивало сроки геологоразведочных работ.

В разработке рекомендаций принимали участие некоторые ведущие работники института. Особое мнение Пискарева ставило под сомнение их компетентность и беспристрастность. На Пискарева стали оказывать давление, но он не сдавался. Возникла скандальная ситуация. Спасая свою репутацию, руководство института обвинило Пискарева в «прокапиталистических настроениях». Пискарев, будучи вспыльчивым человеком, перессорился с коллегами, махнул на все рукой и подал заявление об увольнении. Поскольку в Москве в тот момент подходящей работы не оказалось, он согласился поехать в Сосногорск.

Новгородский всесторонне проверил эту историю и убедился, что Пискарев действительно вне подозрений.

Итак, остались двое: Аржанков и Лебедев. В последние дни капитан побывал на нескольких рудниках, где работали специалисты, эвакуировавшиеся из Запорожья. Те, что знали Аржанкова, отзывались о молодом инженере очень хорошо. Лебедева же почти никто не помнил. Слишком мало он там проработал. Новгородский слетал в Магнитогорск, но и там не узнал ничего существенного. Лебедева на руднике забыли. Память о летунах коротка. В имевшихся документах ничего примечательного не оказалось. А вот с сибирского рудника, где Лебедев много лет работал, характеристики пришли самые хвалебные. Чувствовалось, что там очень жалели об опытном инженере, покинувшем насиженное место из-за крайней необходимости сменить климат.