Операция продолжается

ЛЮДЕЙ У НАС МНОГО!

На совещании у комиссара Костенко Новгородский кратко изложил свои соображения. Сообщив о собранной информации, он констатировал, что вражеская агентура стремится сорвать или хотя бы затормозить развитие сырьевой базы оборонной промышленности.

— Случай с Николашиным надо рассматривать, видимо, только как частный трагический эпизод в этой широко задуманной программе, — сказал Новгородский.

— Да, — подтвердил Костенко. — Есть сведения, что и в других районах страны немецко-фашистская агентура заметно активизировалась.

— Неоспоримо, что в системе Сосногорского геологического управления действует несколько агентов немецкой разведки. Сколько их — пока определить трудно, — продолжал Новгородский. — Безусловно, один из них окопался в аппарате управления и имеет допуск к секретным документам, определяющим целевые геологические задачи полевых партий. Именно он направил своих помощников в партию Вознякова, как наиболее перспективную. Без хорошего знания общей геологической обстановки такой точный выбор сделать трудно, даже, я бы сказал, невозможно. Ведь партий в управлении более ста.

— Резонно, — согласился Костенко.

— В Заречье, очевидно, находятся, как свидетельствует акт судебно-медицинской экспертизы тела Николашина, два или более агентов. Они действуют самостоятельно, согласно ранее полученных инструкций, ибо даже начальник управления не знал, когда и кого пошлет Возняков нарочным в Сосногорск.

— Правдоподобно, — согласился Костенко.

— Следовательно, считаю, что наша основная задача сводится к выявлению вражеских агентов как в партии, так и в аппарате управления.

— И каким образом?

— Самое главное — нащупать каналы связи, которыми пользуются периферийные агенты с Сосногорском.

— Согласен. — Костенко что-то записал себе на память.

— Посторонних радиостанций на территории Медведёвского района пока не обнаружено, — проинформировал один из сотрудников отдела.

— Хорошо. Значит, остаются: почтово-телеграфная связь, телефонная или личные встречи. — Новгородский покосился на комиссара, который выжидательно смотрел на него, и добавил: — Эту работу надо поручить особой группе сотрудников.

— Ого! — Костенко откинулся на спинку стула. — Не лишка ли по нынешним временам?

— Но, как минимум, один опытный работник должен взять контроль связи на себя, — твердо сказал Новгородский.

— М-да… Подумаем. — Комиссар нахмурился. — Продолжайте.

— Агентов скорее всего надо искать среди тех, кто командирован из управления или принят на месте, но не является жителем Заречья. Для проверки этих людей необходимо иметь в штате партии своего человека.

Он же должен выяснить, кто из сотрудников выезжал второго декабря вечером на станцию Хребет или вообще отсутствовал.

— Так. А как вы мыслите дезориентировать противника? Ведь после того как пропажа рудного керна стала известной, враг будет настороже. Он не может допустить, что наша разведка не заинтересуется этим происшествием, — сказал Костенко.

— Безусловно, — согласился Новгородский. — Я думаю, что работа сотрудников Медведёвской милиции сослужит нам хорошую службу. Пусть продолжают следствие. Помимо того, надо специально послать с проверкой обстоятельств пропажи керна двух или трех человек. Эти проверяющие…

— Не много ли? — опять насупился Костенко.

— Ну, пусть проверяющий, — неохотно уступил Новгородский, — должен создать в партии и управлении впечатление, что на подозрении Возняков. Как это лучше сделать — надо подумать.

— Решено. — Костенко продолжал хмуриться. — Хоть и жалко Вознякова, но своим легкомыслием он заслужил наказание. Нельзя же в конце концов быть таким растяпой… Отправлять ценнейшие пробы с одним человеком. Без сопровождающего! Это послужит ему уроком. Что у вас еще есть, капитан?

— Основное я доложил, — сказал Новгородский.

Комиссар разрешил ему сесть и долго молчал, постукивая карандашом по столу. Его бледное лицо выражало глубокое раздумье.

— Вот что, капитан, — наконец сказал он. — Задачу вашей операции ограничиваю ликвидацией вражеского гнезда в партии Вознякова. Предупреждаю. Это гнездо может быть разгромлено лишь после того, как будет расшифрован немецкий резидент, окопавшийся в системе Сосногорского управления. Его до поры до времени брать не будем. Вы хорошо меня поняли?

— Так точно.

— Уничтожение зареченской шайки не должно вспугнуть его. Что вас еще интересует?

— Люди.

— Людей я вам не дам! — хмуро сказал Костенко.

— Как же…

Комиссар опять что-то долго соображал. Потом решился.

— Дадим вам в помощь лейтенанта Клюева. И все.

— Но для успешного проведения операции нам нужен хоть один работник с геологическим образованием… — растерянно сказал Новгородский. — Я же не специалист!

— Нет у нас свободных людей! — жестко повторил Костенко. — Нет, Вы это знаете.

Новгородский знал.

— Но без человека со специальным образованием нам не обойтись — пришел он к неутешительному выводу. — Кого пошлем в партию?

— Ищите. Думайте, — сурово сказал комиссар. — Больше опирайтесь на массы. Помогает же вам медведёвская милиция!

— Разве подыскать подходящих людей в геолого-управлении… — неуверенно предложил Новгородский.

— Табу, капитан! Табу! — энергично стукнул костяшками пальцев по столу Костенко. — Запрещаю.

Новгородский безнадежно махнул рукой и вдруг вспомнил разговор с Сажиным.

— А если в госпиталях поискать, товарищ комиссар?

— В госпиталях? — Костенко с интересом посмотрел на него.

— Ну да. Ведь есть же среди выздоравливающих люди с геологическим образованием!

— Это хорошая мысль, — оживился комиссар, окидывая взглядом сидящих в кабинете. — Мы плачем, а ведь у нас действительно много людей. Да каких! Обстрелянных. Это мысль. Одобряю. Действуйте, капитан.

Выбор Новгородского пал на двух человек: лейтенанта Огнищева и капитана Стародубцева. Оба они были геологами по образованию, и оба готовились к выписке. Нашлись еще горняки и геологи, но все они показались Новгородскому малоподходящими.

Разговор со Стародубцевым сначала удивил Новгородского. Он сам ненавидел фашизм, но никогда не думал, что эта ненависть может быть такой исступленной.

— В военно-строительную организацию? В тыл? Не пойду. Дудки! — сразу заявил Стародубцев, едва его представили Новгородскому.

— А может быть, все же передумаете? — доброжелательно сказал Новгородский. — В тылу тоже очень много важных дел.

— Брось болтать, капитан. Пустое говоришь. Мои счеты с фашистами еще не кончены!

— Счеты с ними можно сводить по-разному.

— Да что ты меня уговариваешь! — рассвирепел раненый. — Сказал — и точка. За кого ты меня принимаешь! Это после всего-то…

Стародубцев с времен финской кампании служил в артиллерии. В нем чувствовался кадровый военный. Движения крепкого мускулистого тела и сильных рук были резки, четки. В могучем басе то и дело звучали властные нотки. Это был прирожденный солдат-командир, и он, как никто другой, подходил для роли, которую сразу определил для него Новгородский.

— Вам все же придется подумать, — дружески сказал он. — Война идет везде, и везде нужны солдаты.

— Знаешь, пошел ты к черту, капитан! — огрызнулся Стародубцев. — Чего ты ко мне привязался! Какой из меня сейчас геолог. Я — солдат. Артиллерист. У меня, брат, семья где-то в неметчине бедствует. Понял?! — выпалил он. — Мне с тобой не по пути. Прощевай!

Новгородскому так и не удалось в тот раз удержать злого артиллериста. Стародубцев ушел, с треском брякнув застонавшей дверью.

Разговор с лейтенантом Огнищевым происходил в кабинете комиссара госпиталя. Молоденький лейтенант стеснялся. Новгородскому то и дело казалось, что перед ним сидит обычный школяр-мальчишка, ожидающий выволочку за очередную проказу.

У Огнищева была на редкость простодушная физиономия. На ней сама природа устроила все так, чтобы подчеркнуть это простодушие. Румяный, круглолицый, с пухлыми девичьими губами, над которыми весело топорщился широкий, усыпанный веснушками курносый нос, Огнищев глядел на капитана синими доверчивыми глазами, и недоумение так и лучилось из всех пор его добродушного лица.

Новгородскому даже совестно стало, что он должен был поручить этому мальчику-воину сложное и рискованное задание. Но выбора не было. Огнищев был уроженцем Заречья и такой удачи капитан упустить не мог. И притом физиономия… Эта простецкая вывеска могла обезоружить самого подозрительного черта. Новгородский с первого взгляда понял, что ему в руки дался бесценный клад. Вот к этакой-то наружности, да добрый бы, твердый характер! Но характера у Огнищева, к великому огорчению капитана, не оказалось. «Вывеска» воистину оказалась зеркалом души.

— Вы кончили Свердловский горный институт?

— Да, с грехом пополам…

— Это почему же?

— Напортачил в дипломном проекте малость. Пришлось переделывать.

— Так. Когда кончили?

— Нынче летом.

— И успели на фронт?

— А как же… Все пошли добровольцами, а я что — рыжий?

Новгородский посмотрел на белесые, срыжа вихры лейтенанта и с трудом подавил улыбку.

— Кем же вы служили?

— Командиром взвода в инженерно-строительном батальоне.

— Ага. Укрепления возводили.

— Да нет. Попросту драпали. На правах пехоты. От Могилева до Брянска. Там нашему батальону и конец пришел.

— Что, был уничтожен?

— Да нет. Постепенно усох до полуроты. Потом расформировали.

— Куда же вас направили?

— Толкнули в артиллерию. При штабе полка болтался. Потом в артиллерийскую разведку сбежал.

— Зачем же?

— У них рации.

— Ну и что?

— Как что! Рации надо кому-то ремонтировать… Да и радистов не хватало…

«Никакого самолюбия» — огорченно подумал Новгородский.

— Вы разбираетесь в радиоаппаратуре? Умеете работать ключом?

— До войны в радиоклуб похаживал. Получалось…

Новгородский ободрился. «Очень кстати».

— И с шифровальным делом знакомы?

— Нет. Не знаком.

— Где же вас ранило?

— Да уже под Ливнами, когда из брянского котла вырвались.

— И куда?

Огнищев сконфузился, ткнул пальцем на ягодицу. Новгородский только сейчас заметил, что молодой лейтенант сидит на краешке стула.

— В самое бюрократическое место.

— Кость задета? Ходить можете?

— Задета чуть-чуть, но к выписке готов. Хоть сейчас!

— Так. Что ж… Придется, товарищ лейтенант, поработать в тылу.

— В тылу? — Огнищев озадаченно сморщил лицо. — Это почему же?

— Так ведь и в тылу кому-то воевать надо.

— Ага… — В голосе молодого человека зазвучала обида. — Это что? Я для войны рожей не вышел, да?

— Почему же…

— А как же. Все после ранения снова на фронт, а я не подхожу. Так что ли?

— Поймите, лейтенант. Кому-то надо работать и здесь.

— В тылу… Не-е… — Огнищев, как капризный ребенок, замотал круглой головой. — Я в тыл не могу. Нет! Ребята там, а я здесь… Не могу. Вот в следующий раз на поправку привезут — тогда пожалуйста. Тогда — я согласен.

«И это говорит фронтовик. Человек, побывавший в окружении. Святая простота! Ребенок. Абсолютный ребенок! — окончательно огорчился Новгородский. — Ну куда я с ним! Это дитя все дело провалит!» — А вслух сказал сурово:

— Придется подчиниться, лейтенант.

— Что ж, прикажут — подчинюсь, — добродушно ухмыльнулся Огнищев. — Только ведь я все равно сбегу. И на что я вам нужен? Мало ли геологов. У меня и опыта никакого нет. Можно сказать — ни дня не работал.

«Нет, у него, кажется, есть характер!» — ободрился Новгородский. А Огнищев, по-своему оценив задумчивость капитана, с воодушевлением продолжал:

— Вас же самих на смех поднимут, если меня возьмете. У меня ведь физиономистика — во! — Он поводил ладонью перед лицом. — Смехота сплошная. Ребята на фронте все удивлялись: отчего я в комики не пошел, в артисты.

— Главное не в наружности, а вот тут! — Новгородский постучал себя по груди. — В содержании — главное.

— Оно, конечно, так… — мягким баском проворчал Огнищев. — Только я к вам не пойду. Мне с фронта ребята пачками письма шлют. Все назад в полк ждут. Даже командир полка написал. Велел сообщить, где буду, чтоб меня затребовать можно было.

Новгородский не усомнился в его словах. Этот мальчик мог быть любимцем у фронтовиков. Капитан и сам поймал себя на мысли, что ему очень нравится этот большой ребенок с ясным, безоблачным взглядом. Заставив себя быть строгим, он, однако, безапелляционно сказал:

— Итак, решено. Придется, товарищ лейтенант, на время остаться в тылу.

— Вот-те и дела… — скис Огнищев.