Операция продолжается

БОКСИТ!

Вечером Володя перетащил несколько керновых ящиков, и боль сразу усилилась. Володя делал отчаянные усилия, чтобы не стонать при сотрясениях тепляка. Он полулежал на верстаке в вышке Осинцева и внимательно следил за действиями буровой бригады.

Только что был сделан подъем, и из мокрой колонковой трубы, на конец которой была навернута ощетинившаяся резцами буровая колонка, рабочие выбили длинные цилиндрические столбики породы — керны. В самом нижнем столбце, поднятом из забоя, Володя увидел то, ради чего сидел здесь весь день, превозмогая нарастающую боль. В светло-сером плотном известняке тут и там краснели желваки темно-вишневого диаспорового боксита.

— Брекчия! — обрадованно зашумел Осинцев. — Как и в той скважине. Через двадцать-тридцать сантиметров пойдет чистый боксит!

Володя внимательно осмотрел поднятый керн. Да, это была брекчия — сцементированная' временем и давлением смесь двух различных пород, когда-то раздробленных подвижками земной коры. Будто в гигантской ступе крепчайшие породы были разбиты на мелкие и крупные куски, перемешаны, а потом спрессованы под сверхмощным прессом. Буровая колонка выпилила изящный столбик этой пестро-цветной смеси, он вошел в пустотелую колонковую трубу и был поднят наверх. Володя с волнением осмотрел немого свидетеля древней геологической катастрофы и сказал:

— Да, это брекчия. Теперь будем бурить всухую.

Буровики заботливо уложили поднятый керн в ящики, безоговорочно отключили насос и стали производить новый спуск.

Сейчас Володя смотрел на быстро вращающийся шпиндель бурового станка и думал о рабочих, о Вознякове… Размышления скрадывали боль.

Бурить по руде всухую приказал Возняков. Он боялся, что в боксите могут оказаться мягкие прослойки, которые размоет промывочная жидкость. Володя был вполне согласен с ним. Получить достоверное представление о структуре и составе рудного тела было крайне необходимо. Рабочие же не знали этого. Но они верили Вознякову — и потому без возражений подчинились приказу. Без воды, закачиваемой в скважину через пустотелый снаряд, бурить гораздо труднее. Шлам — мука разрушенной при бурении породы — не вымывается из-под коронки, и потому буровикам приходилось то и дело рычагом проворачивать тяжелый снаряд.

Володя полулежал на верстаке, смотрел, как подменяют друг друга у рычага сменный мастер и старший рабочий и проникался все большим уважением к этим работящим, сильным людям.

Потом Володя думал о Вознякове, который верно предугадал, что скважина Осинцева вскроет месторождение в районе сброса — древнего тектонического нарушения земной коры.

В обед Возняков заезжал на буровую Осинцева. Он был чем-то возбужден, сердит и немногословен. Осмотрел только что поднятый керн, дал короткие указания Володе, Осинцеву — и уехал. Обратно Возняков не проезжал. Володя знал, что он сидит вместо Мокшина на буровой Ушакова. Назар же недоумевал:

— Что ему у Ушакова сидеть? На станцию завернул. Больше негде ему быть. Этакой спектакль состоялся… Как ты думаешь, что там произошло?

— Не знаю. Чего ты ко мне пристал!

— Подумаешь, — обиделся Назар и подменил у рычага уставшего сменного мастера.

Уже стало смеркаться, когда сделали очередной подъем. Осинцев и Володя с волнением следили, как, медленно, столб за столбом, выползал из узкого горла скважины буровой ~ снаряд. Вот, наконец, показалась толстая колонковая труба. Как только наверх вынырнула лоснящаяся полустершаяся коронка, Назар ловко закрыл скважину специальным фланцем. Рабочие оттянули колонковую трубу от станка и, поддерживая тросом на весу, стали бить по ее блестящим бокам деревянными молотками.

«Дон-дон-дон…» — гремело и перекатывалось по вышке. — «Дон-дон».

От очередного сотрясения из трубы выпал сначала небольшой кусок, а вслед за ним вынырнул и уперся в пол тяжелый темно-вишневый столбик породы, при виде которого у Володи сразу пересохло во рту.

— Боксит! — хрипло сказал он, а потом сердито крикнул: — Ящики!

В такой команде нужды не было. Предусмотрительный Назар уже давно распорядился. Буровики один за другим подбирали выползающие из колонковой трубы длинные, похожие на снаряды, цилиндрики боксита, обмывали их теплой водой и в строгом порядке выкладывали змейкой на полу вышки… Когда выполз последний кусок, тридцатисантиметровый пропласток пестрой брекчии, Володя на всякий случай заглянул в колонковую трубу и постучал по ней. Она отозвалась нежным пустым звоном. Убедившись, что в трубе не осталось ни одного кусочка породы, буровики спустили ее и стали менять коронку.

Володя забыл о боли. Он сантиметр за сантиметром описал поднятый керн, бережно уложил его в ящики. Он делал это неторопливо, с тщательностью и оглядкой, как его учил с детства делать любое дело отец. Буровики за это время успели сменить коронку, совершили спуск и снова начали бурить. Когда освободившийся Назар подошел к Володе, то немало удивился.

— Все возишься?

Володя невольно покосился на приятеля. Восклицание Назара показалось ему легкомысленным, неуместным.

— Давай-давай, — снисходительно хмыкнул Назар. — Учись, зелень зеленая… Возись. Это полезно.

— Возись! — Володя рассердился, схватил кусочек боксита, сунул Назару под нос. — Тут не возиться — по стойке смирно вставать надо! Ты знаешь, что это такое? Знаешь?

Осинцев недоуменно вытаращил желтоватые кошачьи глаза.

— Это алюминий! Ты знаешь, что такое для нас алюминий?

— Ну, ты не особенно… — проворчал Назар. — Тоже мне, профессор нашелся!

— Это — самолеты! Это — победа! Тебе — там! — бомбы на голову не сыпались? Ты знаешь, что такое воевать без своей авиации?

Назар стал серьезным, перестал дергать курносым носом.

— Ладно, не сердись, — примирительно сказал он.

В полночь на вышку приехал Возняков. Он был утомлен, грязен, но в то же время очень весел и совсем не похож на того хмурого, отмалчивающегося человека, который приезжал днем.

— Ну, как тут у вас? — перекрывая грохот двигателя и станка, зычно заорал он, едва успев ввалиться в тепляк. — Есть боксит?

— Есть! — поддаваясь настроению начальника, закричал Володя. — Почти десять метров диаспорового да полметра серого.

— Подстилающие известняки вскрыли?

— Чуть-чуть. Еще раз спустились, чтобы вскрыть основательнее.

— Правильно, — одобрил Возняков. — Бурить до утра. Первые скважины должны дать нам полное представление о подстилающих породах. А с утра контрольный замер, демонтаж и перевозка. Ясно?

— Ясно, — сказал Назар.

— А как у Ушакова? — спросил Володя.

— Четырнадцать с половиной метров! — Возняков с энтузиазмом затряс над головой мослатыми кулаками. — Четырнадцать с половиной! Диаспорового! И это в двух километрах отсюда. Вы представляете, какое месторождение мы вскрыли?

Назар передернул шапку на голове, а Володя свистнул.

— Во-во! Свистите! Общеголяли мы с Ушаковым вас! — захохотал Возняков, радуясь своему геологическому счастью. Он был счастлив и не умел этого скрыть. — Теперь вам тянуться да тянуться за нами!

— Везет Мокшину, — завистливо вздохнул Назар. — Опять скажет, что где он — там удача.

Возняков передернулся, будто ему плеснули кипятка за ворот, и выбежал из тепляка. Володя с Назаром последовали за ним.

— Вот что, Осинцев, — срывающимся от злобы голосом сказал начальник. — Ты при мне имени этого негодяя не называй. Понял?

— Да что вы, Олег Александрович! — опешил Назар.

— Этого фашистского гада и его сподручных сегодня утром ликвидировали чекисты. Жаль живьем не взяли… Я б ему за все…

Володя в который раз уже удивился начальнику. Он никогда не подозревал, что этот простодушный, вспыльчивый добряк способен на такую лютую ненависть.

Назар настолько оторопел, что ничего не произнес.

— А вам обоим завтра ехать в Сосногорск, — все еще продолжая волноваться, сказал Возняков. — Утром отберем пробы, погрузим на полуторку — и с ходу в химлабораторию управления! Сдать с рук на руки!

Утром у Володи открылось сильное кровотечение: когда грузились, он поскользнулся и ударился бедром об ящики с образцами. Пришлось обратиться за помощью к отцу. Тихон Пантелеевич туго перевязал рану и, поглядывая в окно на стоящую у ворот полуторку, незнакомым, неуверенным голосом спросил:

— Доедешь ли, сынок?

— Доеду, тятя. — Володю тронуло волнение, которого отец не мог скрыть, и он неожиданно для себя назвал отца, как в детстве — тятей.

— Смотри, Вовка, — вздохнул Тихон Пантелеевич. — Сдается мне, что не на машине тебе сейчас трястись, а в постель ложиться надо.

— Нельзя мне в постель. Сам знаешь. Ничего, до Сосногорска дотяну, а там в госпитале покажусь, — пообещал Володя. Он лежал лицом вниз на сундуке и даже прикрыл глаза от раздирающей поясницу боли.

— Обязательно покажись! — ободрился отец. — А то знаешь…

— Знаю, — сказал Володя. — Все знаю. Ружьишко-то вернули?

— Вернули. Как обыск вчера приехали делать, так и привезли.

— Все у него забрали?

— Всё. Сволочь. За кроватью под половицей тайник держал.

— И что там было?

— А бог его знает.

— В деревне что говорят?

— Всякое. Что надо, то и бают. Говорят, что наш квартирант своих прихлебателей хлопнул, а потом и сам себя решил. Даже свидетели объявились. Как же на деревне без этого! — Тихон Пантелеевич нервно хохотнул, покосился на сына. — Что-то на сердце у меня не спокойно. Не нравится мне твоя болячка. Впрямь доедешь?

— Доеду, — уверил Володя.

Вошли Возняков и Осинцев. Оба веселые, громогласные. Как ни больно было Володе, пришлось вставать и тащиться на кухню. На этот раз он не сумел скрыть хромоту и начальник партии спросил:

— Ты что это еле шевелишься?

— Ерунда, — пренебрежительно махнул рукой Володя. — Вчера ящички потаскал, да ушибся сегодня, вот и побаливает с непривычки. Поездка кстати. Покажусь на всякий случай в госпитале.

— Обязательно покажись, — сказал Возняков. — И садись в кабину.

— Ладно.

— Ну, на дорогу надо выпить! — объявил Возняков и выставил на стол бутылку с уже знакомой Володе жидкостью. — Путь не близкий, а на улице мороз. Да и за наш успех стоит выпить. За будущий рудник.

— Стоит, — охотно согласился Назар. — Чур, мне побольше. Как верховому. Как-никак в кузове ехать.

Возняков стал разливать спирт по стаканам. Он не умел скрывать свои чувства, от волнения у него подрагивали руки.

— Не могу, — счастливо улыбаясь, признался он. — Не могу. Волнуюсь. Ведь первые ласточки отправляем. Не зря, выходит, мучались. Пробы отправляем! Да сразу с двух участков. Здорово! Да?

— Здорово, — согласился Тихон Пантелеевич, забирая у него бутылку.

— Теперь все ясно, — продолжал улыбаться Возняков. — Теперь месторождение у нас в руках. Одно только до сих пор не понимаю — как диаспоровый боксит попал в реку.

— Это красный-то? — спросил Тихон Пантелеевич.

— Ну да.

— А чего тут неясного… — хмыкнул старик, — обвал был.

— Какой обвал?

— А скалы у реки, что возле ручья, видели?

— Видал. Даже осматривал.

— Те скалы раньше аж над самой рекой нависали. Их Волчьими клыками называли. Высоченные… Не то что ныне, с гулькин нос…

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Возняков.

— Как что… — Тихон Пантелеевич степенно погладил тяжелый подбородок. — Когда мы Колчака из Заречья гнали, так каппелевцы на этих скалах пулеметы поставили. Ну, никак к селу не подойдешь. Хоть слева, хоть справа. Мы за рекой были…

— Но что случилось со скалами? — опять перебил Возняков.

— Что-что… — рассердился Тихон Пантелеевич, любивший рассказывать о гражданской войне подробно и неторопливо. — Надоели нам те пулеметы, мы и шарахнули по Волчьим клыкам из шестидюймовок. Цельная батарея беглым огнем. Эти самые Волчьи клыки и обрушились в реку. Вместе с колчаковцами. Село, стало быть, к вечеру освободили.

— Ну, а скалы?

— Скалы… — Тихон Пантелеевич вспомнил о начале разговора. — Скалы чудные оказались. Особо средний клык. Широкий такой утес был. Я в бинокль как раз смотрел и, помню, сам удивился. Камень кругом серый, а пыль при обвале оказалась краснехонькой. Потом разглядел хорошенько, когда дома очутился. Поперек того места, откуда утес отвалился, красного камня пласт, ну, шириной метра в три был…

— Мы ведь там все оползали! — удивился Возняков. — И никакого красного пласта в обнажениях не обнаружили.

— Так как его увидишь, — усмехнулся старик. — Завалило его. В тот же год. Вся щебенка, что наверху была, потом тоже вниз сползла. Дожди, помнится, сильные были. Я по ранению в селе задержался. Так почитай каждый день на тех Волчьих клыках грохотало. Все оползни да обвалы были. Бабы ребятишек туда не пускали. Боялись.

— А где же завал в реке? — спросил Возняков.

— Разобрали. Сразу после гражданской. Всю щебенку и глыбы разобрали. Хороший бутовый камень был. Я тоже для кузницы материал там брал. Помню, красные камни попадались. Мы их не брали. Выбрасывали. Потому порода незнакомая, ненадежная… На фундамент брать рисково.

— И не могли вы обо всем этом мне раньше рассказать. — Возняков протяжно вздохнул. — Мы бы…

— А меня никто не спрашивал, — обиделся Тихон Пантелеевич. — Вы ведь ученые. У вас свои дела, свои планы. Вы с нами о них не говорите…

— Виноват, — улыбнулся Возняков. — Теперь я все понимаю. Все! — Он схватил широкий кухонный нож, постучал ногтем по лезвию. — Вот. Видели? Это рудное тело. Представьте себе, что линия разлома пришлась как раз на кончик ножа. Маленький осколочек месторождения попал за зону сброса и дал знать о себе обломками в реке. Все просто. А мы тыкались вокруг этого осколочка и никак не могли его нащупать. Вы покажете нам, Тихон Пантелеевич, то место?

— Не трудно.

— Пора ехать, — напомнил Назар Осинцев.

— Да-да, — спохватился Возняков, взял стакан. — Пора. Давайте выпьем. Счастливой дороги.

Все чокнулись, выпили. Похрустывая соленым огурцом, Володя поглядел в окно. Поглядел и вздрогнул. По противоположной стороне улицы шла Надя. Она была, как всегда, в полушубке. Надя несколько раз оглянулась на стоявшую у ворот полуторку, замедлила шаги.

— Чего ты там узрел, — заметил Володино оцепенение Назар.

— Да так…

Назар взглянул в окно.

— А! Мокшина нет, а следователи все еще что-то ищут, — сказал он Вознякову. — Уж не вас ли?

— Нет, — беззаботно отмахнулся тот. — Им другой работы предостаточно. Кто-то тес с лесозавода крадет…

Володя поспешил отвернуться от окна.

— Ну, пора в путь! — скомандовал Возняков. — Удачи вам. Зайдешь, Осинцев, к моим, скажешь, что я скоро приеду.

— Когда?

— Скажи, что скоро, — вздохнул Возняков. — Может, в январе.

— Ладно. Совру. Но это в последний раз.

— Ну что ты, Назар! Ей-богу же приеду…

Выйдя из ворот, Володя опять увидел Надю. Она стояла возле одного из домов и внимательно разглядывала новую тесовую крышу на нем. Володе показалось, что делает это она без всякого интереса, а на самом деле ждет, когда он подойдет к ней. Расстояние было невелико, но Володя сразу понял, что проковылять эти двести-триста метров заснеженной дороги ему сейчас не по силам. Перетянутая тугой повязкой рана горела и ныла, от нее растекалась по всему позвоночнику и правой ноге острая, рвущая боль. Дойти от крыльца до автомашины и то стоило больших усилий. Придерживаясь за борт, он помахал Наде. Она не ответила, только чуть склонила голову.

«Подумаешь. Царевна Несмеяна… — обиделся Володя. — Их величество не желают здороваться!» Он сердито рванул дверку и, стиснув зубы, чтобы не застонать, неуклюже полез в кабину.

Когда полуторка тронулась, Володя не удержался, снова помахал Наде. На этот раз девушка вскинула руку над головой и в такой позе замерла на месте, как бы желая остановить машину. Володя вымученно улыбнулся Наде сквозь автомобильное стекло и крикнул:

— Мы в Сосногорск!

Надя ничего не услышала. Она посмотрела на Володю сердитым, недоумевающим взглядом. Шофер дал газ, грузовик лихо рванулся вперед, оставив где-то позади стоявшую на краю дороги девушку. Кабину сильно затрясло, и у Володи от боли сразу потемнело в глазах.

Путь до Сосногорска показался Володе долгим. Заснеженная дорога была ровна, как скатерть, но и на ней попадались выбоины, кочки. Когда ходко шедшая полуторка вздрагивала кузовом — будто каленой плетью обжигало Володю.

Шофер в конце концов заметил его состояние и с сожалением сбросил скорость.

— Болит? Поедем потише…

— Не надо тише… Жми, — глухо сказал Володя. — Теперь все равно.

Ему было действительно все равно. Любой толчок, будь он хоть слабый, хоть сильный, причинял одинаковую боль.

Шофер внимательно посмотрел на побелевшее, усыпанное росинками пота Володино лицо и изо всей силы даванул на педаль акселератора. Разом взвыв мотором, полуторка резко набрала скорость.

Разгружать пробы в лаборатории Володя уже не смог. С этим делом Назар управился один. Поглядев на Володю, он сразу все понял и полез в кузов. Шофер помог ему.

В лаборатории Назар пробыл недолго. Через четверть часа он уже вынырнул из широкой, застекленной двери и крикнул шоферу:

— В госпиталь!

— Отставить! — тихо сказал Володя. — Нам же надо в управление…

— Какое к черту управление! — взорвался Назар. — Ты на себя посмотри. На тебе же лица нет!

— Теперь все равно… — Володя попытался улыбнуться. — Теперь все равно. Час раньше, час позже — один ответ… Растрясло меня. А ты успеешь в техснабе все материалы выписать. Значит, завтрашний день выгадаете. Погрузитесь с утра — и домой. Чуешь?

— Ты что, ошалел что ли? — поразился Назар. Погляди-ка… У тебя штанина от крови промокла, а ты…

— Поехали в управление! — скомандовал Володя.

Шофер только покачал головой.

Но в управление они все же не успели. Рабочий день кончился. Из парадного подъезда выходили усталые, неторопливые люди. Назар суетливо пометался у входа и огорченно махнул рукой.

— Говорил же… — плачущим голосом сказал он Володе. — Впустую гнали через весь город!

В это время Назара кто-то узнал и заговорил с ним. Тотчас к ним подошло еще несколько человек. Все они по-приятельски поздоровались с Осинцевым, и Володя невольно позавидовал товарищу. Вскоре, однако, вокруг Назара собралась такая большая толпа, что Володя стал недоумевать. Что-то непохоже было, чтобы все эти жадно слушающие говорливого буровика люди были его приятели. Володя прислушался и все понял-Узнав, что маленький курносый паренек приехал из Зареченской партии, сотрудники управления хотели узнать подробности.

«Эге! Кажется, здесь уже все знают!» — отметил про себя Володя и не стал торопить польщенного вниманием Назара. Володя прислушался. Если б он мог сейчас улыбаться, то улыбнулся бы.

— Точно! — вдохновенно врал Назар. — Сам видел. Всех троих мертвыми везли. Весь поселок видел. Этот подлюга Мокшин своих холуев прикокал, а как сам в капкан попал, то и себе пулю в лоб пустил.

«Ну и врать!» — удивился Володя, хотя давно знал способности Назара по этой части.

— Точно. Вся деревня знает!.. — заливался Назар-Володя обратил внимание на высокого мужчину, одетого в поношенное кожаное пальто. Тот стоял в стороне, спиной к рассказчику, будто ему не было до него дела, но крупное лицо его было полно напряженного внимания.

«Ишь ты! — подумал Володя. — Любопытный, а солидности терять не хочет. Вроде бы его не касается». Володя пошевелился, и резкая боль снова хлестнула по пояснице. Он хотел крикнуть Назара, но не хватило сил.

— Ишь, охочи до сенсаций! — проворчал шофер. И посмотрев на Володю, заорал, встав на подножку: — Эй, Осинцев! Поехали!

Назар, как подстегнутый, вылетел из толпы.

Полуторка тронулась. Ее затрясло на булыжной мостовой, и у Володи снова потемнело в глазах. Когда он увидел освещенные окна госпиталя, силы окончательно оставили его. Он не выдержал и застонал. Впервые за всю дорогу.