Операция продолжается

ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ

утром Володя проснулся позже всех. Вечером, сильно захмелевшего, отец с Мокшиным увели его спать. И сейчас Володя долго морщил лоб, обдумывая свое поведение. Родившаяся было тревога стала ослабевать. Кажется, он не сболтнул ничего лишнего, не наделал глупостей. Знакомство с Возняковым получилось совсем непреднамеренным. С работой устроилось еще лучше.

Едва мать успела подать завтрак, как в дверь постучали. Ввалился Возняков.

— Ну, проснулся наш герой? — зашумел он еще с порога. — Не забыл за ночь о нашем разговоре?

— Не забыл, — улыбнулся Володя, и пригласил гостя завтракать.

Возняков не стал церемониться, вымыл руки и запросто сел за стол.

— Давай оформляйся. Геологи нам вот так нужны! — зычно гудел он, проводя возле горла вилкой с насаженной на нее картофелиной.

— Сначала надо в районе на учет встать.

— Так в чем дело! — обрадовался Возняков. — Езжай сегодня же. Как раз и оказия есть… — И вдруг помрачнел.

— Что это вы? — простодушно удивился Володя.

— Да так, — поскучневшим голосом произнес Возняков. — Не обращай внимания. Дело тут у нас одно неприятное вышло…

Володя тактично помолчал, а потом сказал неуверенно:

— Только вот как освоюсь — не знаю. Бокситы. Темой моей дипломной работы были залежи массивных медистых колчеданов в метаморфизованных породах.

— А, ерунда! — отмахнулся Возняков. — У нас разрез простенький. Я сам когда-то диплом о касситеритах писал.

Попутчики у Володи оказались молчаливыми. Хмурый, широкоплечий мужчина и розовощекая тоненькая девушка с большими карими глазами — следователи уголовного розыска. Это Володя узнал еще в конторе. Возняков упросил следователей подвезти его до района и отправить, по возможности, назад.

Завалившись в сани, Володя укутался в старый отцовский тулуп и стал разглядывать попутчиков. Девушка, втянув голову в поднятый воротник нового дубленого полушубка, призакрыв красивые глаза, о чем-то размышляла. Володе почему-то было смешно видеть на этом розовом юном лице выражение многозначительной серьезности, и он невольно улыбнулся. Заметив эту улыбку, девушка сердито сдвинула черные густые брови, отвернулась.

Мужчина неумело дергал вожжи, погоняя без того резво идущую лошадь. Вид у него был мрачный, решительный. В каждом жесте чувствовалась сила, резкость, военная выправка. Полушубок был подогнан по фигуре, перетянут широким командирским ремнем. «Кадровый, — решил Володя. — Какой леший занес его в милицию?» На повороте сани резко накренились, и девушка чуть не выпала в снег. Володя успел схватить ее за руку.

— Давайте вожжи, — обратился он к мужчине. — У меня, может, лучше получится.

Тот только зло мотнул головой и еще сильней дернул вожжами. Девушка чуть улыбнулась.

— Характерец однако… — вслух проворчал Володя, смущаясь от этой улыбки.

— Сиди! — простуженным басом огрызнулся возница. — А то прямой наводкой на дорогу вышибу. Пойдешь пехотой.

— Н-да… — ухмыльнулся Володя. — Зла артиллерия. Только лошадь — не пушка. Видать, из корпусной, на механической тяге?

— А ты откуда знаешь?

— Так как же… С лошадкой на вы обращаешься — сразу видно, что не из полковой.

— Фронтовик? Где ранило?

— На Брянском.

— А-а… — голос следователя подобрел. — На тогда эти собачьи лямки. — Он протянул Володе вожжи. — Тебе, видать, привычней. Пехота?

— Нет. Сначала инженерные, потом артиллерийская разведка.

— Ха! — Следователь подал сильную руку. — Тогда давай знакомиться. Стародубцев. Капитан Стародубцев.

Володя ослабил вожжи, подвинулся ближе.

— Нечего ее понукать. Лошадь дорогу лучше нас с тобой знает.

Завязался разговор о фронтовых делах, отступлении, немецких танках, госпиталях и всяких прочих солдатских разностях. Девушка молча слушала их неторопливую беседу и изредка с любопытством косилась на Володю карим лучистым глазом. Под этими взглядами тот — конфузился. Стародубцев это заметил.

— Э-э… лейтенант… Ты что-то того!

— Чего того?

— Да так. Окрутят тебя в твоей деревне в два счета. Шесть месяцев — срок вполне достаточный. Оженят, как пить дать.

— Ну, скажешь… — промямлил Володя и поглядел на девушку.

— А здесь у тебя ничего не выгорит. Ты тут всякие пристрелки брось, — заметил и этот взгляд Стародубцев. — Надежда Сергеевна девушка серьезная. Шуруй в своей деревне, а здесь брось! — Капитан пригрозил Володе увесистым кулаком. — Ишь раскраснелся!

Володя совсем растерялся: не то сердиться на капитана, не то смеяться… Ему стало немного легче только тогда, когда заметил, что Задорина тоже смущена.

— Ты не очень-то, капитан…

— А что мне юлить. Я, брат, прямой наводкой.

Капитан был начисто лишен дипломатических способностей, с ним лучше было не связываться. Испытывая неловкость от затянувшегося молчания, Володя заговорил о другом:

— Ты как же в милицию-то попал, капитан? По ранению списан?

— По ранению. Провались оно пропадом! — сипло буркнул. Стародубцев. — А ты уж не в уголовный ли розыск собираешься?

— Да нет. Я геолог. В партию Вознякова хочу устраиваться. Что мне в милиции делать… А ты до армии юристом что ли был или как сейчас — в милиции?

— Я? Хм… — Стародубцев замолчал, насупился.

— Интересная работа?

— Да чего ты меня допрашиваешь! — вдруг взорвался Стародубцев и снова схватил вожжи. — Больно любопытный!

Володя недоуменно уставился на рассвирепевшего капитана. Задорина чуть улыбнулась и отвернулась.

Всю оставшуюся дорогу путники ехали молча.

В военкомате Володю встретили довольно любезно. Облысевший, большелобый лейтенант, принявший его документы, только коротко поинтересовался:

— Фото с собой есть?

— Есть. — Володя подал заранее заготовленные фотокарточки.

— Погуляйте немного. Через час все будет готово.

Немало удивленный такой оперативностью, Володя вышел из военкомата и стал раздумывать над тем, куда убить час свободного времени. В конце концов решил просто побродить по Медведёвке.

Над селом быстро тускнел недолгий декабрьский день. Сумерки окутали фиолетовыми тенями дома, деревья, большие сугробы. Все было обыкновенно, буднично, как пять и десять лет назад. Безбоязненно засветившиеся электрическими огнями дома выглядели мирно, беззаботно — будто не было ни войны, ни всеобщей тревоги.

Озираясь по сторонам, Володя пошел по узкому, расчищенному от снега деревянному тротуару. Он отошел уже довольно далеко, когда его неожиданно окликнула Задорина. Володя отчего-то заволновался, заспешил обратно. Девушка пошла ему навстречу.

— Ну, как ваши дела? — озабоченно спросила Задорина.

— Лучше, чем ожидал, — улыбнулся Володя. — Через час все будет готово.

— Тогда вам совсем повезло, Володя. Часа через два наша машина пойдет на станцию. Имейте это в виду.

— Спасибо, Надежда Сергеевна! — Что-то такое прозвучало в голосе девушки, от чего Володя снова заволновался. Каким-то шестым чувством он угадал, что выбежала она на мороз не только для того, чтобы сообщить о машине…

— Не зовите меня так официально, — сказала Задорина. — Просто Надя. Мы ведь сверстники.

— Слушаюсь! — весело козырнул Володя. — Когда снова к нам приедете?

— Видимо, завтра, — неуверенно сказала Задорина.

— Почему «видимо»?

— Надо проанализировать документы и показания. Работы много.

— Что, подозреваете кого-нибудь?

— О, вы и вправду очень любопытный! — улыбнулась девушка. — Уж не собираетесь ли вы ко мне в помощники?

— А что! И пошел бы, — рассмеялся Володя. — Не боги горшки обжигают.

— Ладно уж, обжигайте ваши геологические горшки, — продолжала улыбаться Задорина.

От ее откровенной приветливости Володе стало совсем весело:

— А вы, правда, приезжайте завтра. С ночевой. У нас в Заречье клуб что надо. Я, правда, хромой, но потанцуем. Надеюсь, на это-то я гожусь?

Задорина не успела ответить. К ним быстро подошел высокий, массивный человек в белом полушубке и весело захохотал:

— Ай да фронтовик! Это я понимаю. Уже свидание. А я, старый дуралей, по всей Медведёвке его ищу! — Сажин потрепал Володю по плечу и отступил на шаг, рассматривая. — Хорош! Экой мужчина образовался. Как, Надежда Сергеевна, хорош?

Та покраснела, сказала строгим голосом:

— Я просто информировала Владимира Тихоновича, что наша машина идет вечером на станцию. Возняков просил меня отправить его.

— Ага, значит, не свидание, — с шутливым сожалением сказал Сажин.

— Не свидание, — сердито сказала девушка и ушла.

— А я, брат, тебя ищу. Не забыл меня, старика?

— Не забыл.

— Ну и на том спасибо. Пойдем ко мне. Поужинаем.

— Да мне через час надо быть в военкомате.

— Знаю. Все, брат, знаю. Успеем. Пошли! — Сажин по-приятельски подтолкнул Володю в спину и весело прикрикнул: — Слушай, когда старшие приказывают!

Сажин еще с дореволюционных времен дружил с отцом Володи. В предвоенные годы он часто приезжал в гости к приятелю, а в страдные дни весеннего сплава целыми неделями, бывало, жил в Заречье. Володя любил Сажина. Большой, добродушный, он всегда вносил в устоявшуюся жизнь родительского дома праздничную суету и шум. В такие дни суровый Тихон Пантелеевич добрел, становился мягче. Вспомнив об этом, Володя улыбнулся.

Сажин понял эту улыбку по-своему.

— Улыбаешься… Ничего не поделаешь. Пришлось снова в милицию идти. Не берут меня на фронт. Стар стал Порфирий Сажин.

— Здесь дел тоже много, — серьезно сказал Володя. — Не залежишься.

— Это точно… — вздохнул Сажин.

Первым, кого увидел Володя в доме Порфирия Николаевича, был Новгородский. Одетый в штатское, капитан сидел за парадным хозяйским столом и что-то записывал в блокнот. Взглянув на вошедших, он как ни в чем не бывало улыбнулся:

— Добро пожаловать!

Жена Сажина, наскоро поцеловав Володю, быстро накрыла на стол и куда-то ушла. Сажин запер за ней дверь на засов. Новгородский позавидовал его добротному полушубку.

— Красота-то какая! И где вы такой отхватили?

— В управлении. Выторговал десять полушубков, двадцать пар валенок и четырех инвалидов.

Новгородский рассмеялся.

— Ну, и как эти инвалиды?

— Да ничего ребята. Поартачились немного, да куда денутся. Края их оккупированы. Все четверо до войны на оперативной работе были.

— Вам повезло.

— Да. Повезло, — совершенно серьезно сказал Сажин.

За ужином, с аппетитом похрустывая квашеной капустой, Новгородский будничным голосом попросил:

— Ну, рассказывайте, лейтенант, как встретили вас в родных пенатах?

— Да ничего встретили… — Володя покосился на Сажина.

— Рассказывайте, — подбодрил его Новгородский, — тут посторонних нет.

Володя еще раз, уже с удивлением, посмотрел на хозяина дома и стал рассказывать.

— Так-с… — задумчиво проговорил капитан, когда он кончил. — Очень хорошо. Значит, опьянели.

— Да. Как-то нехорошо получилось, — сконфузился Володя.

— Наоборот. Очень хорошо, — оживился Новгородский. — Очень. А что за человек Мокшин?

— Не знаю. Участковый геолог в партии Вознякова. С виду парень хороший. Простой. Без хитрости.

— Т-так-с… Он о чем-нибудь вас расспрашивал?

— Нет. Спросил только о ранении.

— Ага. — Новгородский что-то решил. — Все равно. Обратите внимание — с кем он дружит, понаблюдайте за ним, что он любит надевать.

— Хорошо, — сказал Володя, хотя приказание капитана ему не понравилось.

— Наведите о нем справки у Вознякова. Только осторожно, — продолжал Новгородский.

— У Вознякова?

— Да. Вы в своей работе должны исходить из того, что начальник партии абсолютно наш человек, — пояснил Новгородский. — Если его будет нужно проверить — проверят другие.

— Понятно. — Володя повеселел.

— Теперь вот что… — Новгородский переглянулся с Сажиным. — Вам надо кого-то привлечь к себе в помощь. Самое главное — выяснить, кто брал лошадь вечером второго декабря. Это весьма важное обстоятельство.

— Да, — согласился Володя.

— Самому выяснением этого обстоятельства заниматься не следует.

— Конечно, — опять согласился Володя.

— Следователям милиции выяснить этой детали пока не удалось. Тут нужен местный житель. Не знаете, кто бы мог помочь?

— Не знаю, — подумав, честно признался Володя.

— А ваш отец? Ему ведь можно доверять?

— Отец? Хм… Конечно. Он же…

— Решено, — твердо сказал Новгородский. — Всего ему говорить не обязательно, а задание дайте.

— Задание? — изумился Володя. Сама мысль, что он должен командовать своим властным отцом, была неожиданной.

— Да. Задание. Он ведь бывший чапаевец, военный человек?

— Да.

— Вот и командуйте.

— Попробую, — с откровенным сомнением произнес Володя.

Сажин с Новгородским переглянулись и рассмеялись.

Новгородский приехал в Медведёвку не только для того, чтобы повидаться с молодым геологом. Он привез лейтенанта Клюева, который должен был собрать необходимые сведения о геологах партии. Устроить Клюева удалось быстро, и капитан воспользовался возможностью ознакомиться с результатами следствия.

Результаты были малоутешительны. Выяснить главное— кто из работников партии отсутствовал вечером второго декабря, еще не удалось. Новгородский понимал, что Задорина стеснена в своих действиях инструкциями Сажина, но решил пока ничего не менять. Сама по себе работа следователя давала плоды. У счетовода сохранилась копия авансового отчета и расписка Николашина, что подтверждало полную невиновность Вознякова. Хотя Новгородский ни на минуту не сомневался в честности начальника партии, ему было приятно окончательно убедиться в этом. Задорина очень тщательно проверила документы и, опросив работников, подтвердила подлинность имевшейся копии. Ни один из сотрудников партии не отказался подписаться в дубликатах платежных ведомостей.

А Стародубцев капитана огорчил. Лихой рубака действовал чересчур открыто. Правда, он добросовестно обследовал кернохранилище и точно установил, что никакого взлома не было. В сарай проникли через дверь, открыв замок ключом. Стародубцев проявил такую старательность, что превзошел все ожидания. Он явно спешил, чтобы поскорее вернуться на фронт.

Новгородский не мог без улыбки вспоминать, как изумился бравый артиллерист, когда впервые оказался в его кабинете. Даже рот приоткрыл, узнав в Новгородском своего госпитального гостя. Но быстро пришел в себя и, отругав по привычке все на свете, спросил, что в конце концов от него хотят. Новгородский пояснил: бывшему геологу поручалось под видом следователя уголовного розыска прибыть в поисковую партию и выявить преступника. Капитан дал понять, что причастность начальника партии к преступлению очевидна и потребовал добыть доказательства этой причастности.

Стародубцев не усомнился в подозрениях капитана. Он знал, что фашисты способны на любую подлость, и тут же поклялся «задушить фашистскую гниду». Новгородскому пришлось внушать, что этого делать не следует, что надо быть весьма осторожным. Артиллерист неохотно пообещал выполнить все указания в точности.

И все же Стародубцев действовал слишком неприкрыто. Враг мог понять, что он лицо подставное, действующее для отвлечения внимания. Новгородскому пришлось вызвать к себе неудачливого «следователя».

Разговор происходил на квартире у Сажина. Стародубцев только что приехал из Заречья и с удовольствием принял приглашение выпить чашку чая.

— Мне не нравится ваша неосторожность, — напрямик сказал Новгородский. — Действуя так, вы испортите все дело.

— Я стараюсь, — простуженно просипел Стародубцев, сердито дуя на дымящийся чай. — Не знаю, как еще можно сдерживаться, когда тут вот кипит! — Он постукал себя увесистым кулаком в грудь. — И так слишком миндальничаем… Его пристрелить мало, а тут изволь величать его по имени-отчеству.

— Но ведь еще не доказано, что Возняков враг! — воскликнул Новгородский. — Документально это не подтверждается.

— Ну и что! Он и не собирался красть деньги. Ему нужно было уничтожить керн. А финансовая непорочность нужна для отвода подозрений. По-моему, ясно.

— Зачем же Вознякову понадобилось тогда вместе с керном уничтожать авансовый отчет?

— Он прекрасно знал, что проверка финансовой деятельности закончится полным его оправданием, — уверенно отрубил Стародубцев. — Эти фашистские ублюдки не дураки. Уж я-то знаю. Познакомился на фронте лицом к лицу. Да.

— Положим, это так, — более миролюбиво сказал Новгородский, — но нам нужны не предположения, а доказательства.

— А где я их возьму, если их нет? — рассердился Стародубцев. — Я не следователь. Всяких юридических финтов не знаю.

— Но зато вы геолог! — веско произнес Новгородский. — Мы потому и надеемся на вашу помощь. Ведь могли бы вы поговорить с Возняковым по-хорошему. Поинтересоваться хотя бы методикой поисков месторождения. Может быть, здесь, как специалист, вы и найдете ключ. Ведь не может быть, чтобы он не затягивал поисковые работы. Найдите, если можно так выразиться, геологический криминал — и ваша миссия будет выполнена.

— А ведь это мысль! — Стародубцев перестал дуть на чай. — Правильно. Я, пожалуй, займусь этим.

— Очень хорошо, — одобрил Новгородский. — Только постарайтесь поговорить с ним по-дружески.

— Еще что! — изумился Стародубцев.

— А вы постарайтесь! — настойчиво повторил Новгородский.

— Хорошо. Постараюсь.

— Вот так-то лучше, — облегченно вздохнул Новгородский. — И вообще старайтесь, чтобы как можно меньше бросалось в глаза людям, что вы человек военный. И думайте. Над каждым фактиком думайте.

— Я и так думаю.

— Это хорошо. Когда вы осматривали кернохранилище? Днем?

— Днем.

— А я бы пришел ночью и подумал: в какую сторону удобнее в темноте нести или отвозить похищенные ящики. Встал бы возле дверей, осмотрелся и представил себя на месте врага. Иногда помогает.

— Хм… — Стародубцев с интересом посмотрел на Новгородского, подумал, а потом чуть улыбнулся. Улыбка эта у него получилась кривой, неумелой, и Новгородский невольно пожалел смелого артиллериста, разучившегося за время войны улыбаться. — Актер из меня, ясное дело, плевый, но постараюсь. Как это… перевоплощусь.

— Вот и добро, — похвалил Новгородский. — Главное— осторожность. Кто знает, может быть, враг где-то со стороны наблюдает за вами.

— Я это учту, — пообещал Стародубцев.

Побеседовав со Стародубцевым, а затем с Огнищевым, Новгородский стал собираться. Надо было спешить в Сосногорск. В его сейфе лежали личные дела номенклатурных работников Сосногорского геологического управления. Где-то в этих бумагах пряталась разгадка вражеского резидента.

— Проснулся? — приветливо улыбнулся Мокшин, когда Володя соскочил со своего сундука.

— Вроде того! — Володя потянулся, сделал несколько взмахов руками и стал одеваться. — Разбаловался в госпитале. Сплю, как пожарная лошадь. На фронт вернусь — долго привыкать придется.

— Привычка — дело наживное. Отсыпайся, пока есть возможность.

Мокшин сидел за письменным столом розовый, свежий после умывания и рылся в полевых книжках. Белая шелковая майка плотно обтягивала широкую мускулистую грудь. Володя невольно позавидовал атлетической красоте его тела.

— Значит, едешь в Сосногорск? — спросил Мокшин.

— Еду, Василий Гаврилович. Дневным поездом.

— Давай, — одобрил Мокшин. — Да не задерживайся, буду ждать. Хоть малость облегчишь мое положение. А то замотался.

— Не задержусь, — пообещал Володя. — Оформ-люсь — и домой. — Он увидел на столе женскую фотографию и с любопытством потянулся к ней. — Это что за девушка? Какая красивая! Что, невеста?

— Бывшая невеста, — нахмурившись, невесело уточнил Мокшин.

— Вот-те на! Неужто погибла? Такая красавица!

— Не погибла. — Мокшин спрятал фотокарточку. — Замуж вышла.

— За кого? — изумился Володя.

— Чудно спрашиваешь… — Голос Мокшина стал тихим.

Володе стало жаль загрустившего геолога.

— Как же это она… — с сочувствием сказал он. — Жалко. Такая красивая! Муж, наверное, тоже красавец…

— Красавец… — Мокшин поморщился. — На двадцать лет старше ее.

— Не может быть! — поразился Володя.

— В жизни все может быть. — Мокшин стал сердито натягивать рубаху.

— И что же вы?

— А что я?.. Встретились с ней снова, да поздно. Пишу вот изредка…

— И она что?

— Тоже иногда отвечает.

Володя с жалостью смотрел на медленно двигающегося по комнате Мокшина. Потом вздохнул:

— Что же… Вы теперь, выходит, просто как товарищи?..

— Выходит.

— Н-да… И не обидно?

Мокшин промолчал.

— Конечно, обидно, — решил Володя. — Коль такое дело, взяли бы да и отрубили концы совсем. Зачем себя никчемной перепиской расстраивать?

Мокшин не ответил. Он засунул в полевую сумку блокноты, накинул пиджак и вышел из комнаты.

«Невезучий», — с сочувствием и симпатией подумал Володя. Когда во дворе стукнула калитка, он встряхнулся и стал торопливо одеваться. Надо было переговорить с отцом.

Они разговаривали на кухне. Мать ушла доить корову, в доме царила дремотная утренняя тишина. Тихон Пантелеевич сидел за столом, внимательно слушал и пытливо смотрел на сына. Он быстро справился со своим удивлением, но, видимо, не знал, как теперь себя держать.

— А зачем это тебе надо знать? — спросил он наконец.

— Надо! — отрывисто сказал Володя, и Тихон Пантелеевич только качнул головой, поняв, что большего ему знать не положено.

— Очень желательно установить это поскорее, — повторил Володя. — Но без шума и осторожно. Чтобы внимание не привлекать.

— Не маленький, — хмыкнул Тихон Пантелеевич, продолжая разглядывать сына с возрастающим уважением. — Разведаем аккуратно.

— Не сомневаюсь.

Тихон Пантелеевич о чем-то поразмыслил, потом уверенно сказал:

— Ясное дело, лошадь они брали в колхозной конюшне. В партии-то всего шесть голов. А в колхозе под сотню. Уследи попробуй, какая лошадь притомилась, ежели из них половина на работу не выходит. Сбруи не хватает. Да и порядка нет.

— Пожалуй, — согласился Володя и улыбнулся: — Ты вроде бы заранее думал над этим? Успел обмозговать кое-что?

— А что, мы дурнее вас, молодых, что ли! — приосанился Тихон Пантелеевич. — Ясное дело, как слух прошел про Николашина, так мужики и давай на свой манер прикидывать, что к чему.

— Ну, коль так, давай действуй, — сказал Володя. — Считай это фронтовым заданием. Приеду из Сосногорска — доложишь.

— Ишь ты, молокосос! — весело изумился отец.