Операция "Берег"

Глава 18

18. Вокруг и около короля

9 апреля 1945 года Кёнигсберг,

район площади Гезекусплац.

16:51

Брошенная расчетом немецкая гаубица 105-мм.

Хотелось спать. Последние дни штурма и бесконечных передвижений группы прикрытия Олег вроде и отдыхал, но как-то вполглаза. По сути, оказался командиром основной ударной силы группы, все время то с боеприпасами напряжение, то с заправкой. Тылы ОМГП старались «догнать и обеспечить», но сложновато это в городе, где и ориентироваться почти невозможно. Это контрразведчики неплохо Кёнигсберг знают, вон, главный переводчик даже во время войны тут работал-разведывал. Но на машинах обеспечения контрразведчиков нет, добираются водители почти наугад, а как зампотеха ранило, так и вообще… Им бы кого особо ловкого, вроде старшины Тимы. Впрочем, все равно доберутся, найдут, пусть чуть позже.

Старшего лейтенанта Терскова волновало состояние «ноль-четвертого», что-то там с трансмиссией нехорошо, ещё встанет танк в самый нужный момент. Нет, дело даже не в ответственности — ответим, чего уж, просто обидно, если машина в решающий момент выходит из строя.

Приближался решающий момент, по всему чувствовалось — близко. Громыхнуло орудие невидимой «тридцатьчетверки», залязгали траки — «ноль-четвертый» отходил под прикрытие здания. По второму этажу простучали снаряды немецкой пушки-автомата, цела, зараза, вот никак ее не разглядишь. Броню фрицевская скорострелка не пробьет, но гусеницу повредить может. И главное, пехоте досаждает.

Королевский замок высился рядом, штурмовали его уже не первый час, нашей пехоты было не так густо, и главное, имелся приказ — «бить замок точечно, не рушить[1]». А как к нему подойдешь, если навстречу лупят, патронов не жалея?

Вообще-то действия замкового гарнизона не производили особого впечатления. Фрицы там упорные, и стрелкового оружия у них хватает, «фаусты» имеются, но пользуются этим арсеналом немцы так себе. Говорят, есть там специальный нацистский офицерский отряд, только, видимо, этот отряд на иное дело натренирован, Еще фольксштурм, но те тоже не особо… Вот артиллеристы натренированные, того не отнять. Где же эта гадина двадцатимиллиметровая спрятана?

— Да что ж вы, «коробочки»⁈ — закричал со второго этажа пехотный капитан. — Опять мажете, как…

Заключительные слова заглушили пулеметные очереди, но и так понятно.

— А ты пушку видишь? — сердито заорал Олег.

— Да как ее отсюда увидишь? — возмутился капитан. — Вы же напрямую выезжаете.

— Так мы тоже не видим. Садись со мной, покажешь эту сволочь, сразу и раздолбим.

Нет, садиться в танк капитан не спешил. Вернулся к своим автоматчикам, было слышно, как в голос ругается.

Да понятно, у пехоты в батальоне человек пятьдесят, до замка с этой стороны уже разок дошли, но закрепиться не смогли, пришлось отскочить. Эх, сюда бы батарею «зверобоев», раскатали бы замковую стену за десять минут, потом хоть на танке во двор этому прусскому Королю въезжай. Но тяжелые САУ заняты в ином месте, да и приказ…

«Историческая ценность, музей будет». Только немецких музеев нам и не хватало. С другой стороны, если всю культуру порушить, мирная жизнь скучнее пойдет.

Из люка «ноль-второго» выглядывал Грац, физиономия полна нетерпения — охота немецкую скорострелку изничтожить и напрямую в замок рвануть.

Олег отмахнулся — спешить не будем, не мальчики.

«Ноль-четвертый», сдававший задним ходом, остановился, окутался выхлопом. Откинулся люк, выглянул командир машины, отрицательно помотал башкой в танкошлеме. Да уж понятно, не нащупали заразу. Олег жестом показал чуть правее, может там, ближе к углу?

С «ноль-четвертого» ответили неопределенным жестом, поводили ладонью перед глазами — «обзор некудышний». Тоже понятно.

Возможно, проще было подойти и поговорить. Но пулеметы трещали непрерывно, хрен их переорешь. Можно по рации, но там наглядности мало, не хватает. Олег показал — «думайте-соображайте, зря снаряды тратить не будем». С «ноль-четвертого» согласно закивали, указали куда-то в тыл. Олег оглянулся — о, контрразведка на бронетранспортере прикатила, вообще ничего в этой пальбе не слышно.

С бронетранспортера спрыгнул старший лейтенант Земляков — даже издали видно, что злой. Видимо, не совсем то, что искали, в подлодке нашли.

— Держатся, суки? — сходу поинтересовался переводчик.

— Не то чтоб особо держатся, скорее, у нас силенок маловато, — самокритично признал Олег. — Вот нас пехоте временно придали, а то тут совсем некому…

— Да понятное дело. Людей везде не хватает, — Земляков вздохнул. — Вы не особо напирайте, поддавливайте, но с осторожностью. И сдаются уже фрицы потихоньку, и приказ на капитуляцию им скоро будет. Это если рассуждать логически.

— Угу. У нас тоже приказ есть. Взять штурмом.

— Приказ не отменяется, это да. Позывные у вас те же? — уточнил штабной старлей. — Может, новости по замку будут, радируем. Мы тут, понимаешь, планируем перехватить персоны, оттуда драпающие. Вдруг разговорятся.

Земляков спросил, как к Лебенихтской кирхе проехать попроще, дабы не напороться. Терсков об этой кирхе впервые слышал, но глянули на карту, оказалось, знакомое место, проходили, просто не знал, как она называется.

— Хрен его знает что выйдет, но попробуем, — несколько нервно сказал Земляков, застегивая планшет. — Экспромт, конечно, но что делать.

— Ты, главное, херни не наделай, — осторожно посоветовал Олег. — Может, с товарищем Мезиной посоветоваться? Она вообще где?

— К начальству вызвали. С начальством и посоветуемся, только нужно обстановку прощупать, — пояснил переводчик.

— Вот-вот, прощупай и доложи. А там-то что, с потопленным «тюленем»? Ну, если не секрет?

— Да почти ничего там. Ты вот мертвецов любишь допрашивать? — сердито поинтересовался Земляков.

— Не пробовал, но вряд ли люблю.

— Вот именно. А из мертвецов утопленники так вообще не самые лучшие собеседники, — пояснил расстроенный Земляков и уехал.

Размышляя о том, что война дело очень сложное, и чем тут только не приходится заниматься, Олег пошел в дом. Имело смысл еще раз переговорить с пехотным капитаном и осмотреть подходы к замку. Ну не невидимка же немецкая скорострелка? Должны углядеть.

На лестнице неосторожно прошел мимо дверного проема — пулю не услышал, только присел с опозданием. Глянул на стену — на штукатурке свежая отметина, еще кирпичная пыль облачком «дымится». Снайпер стукнул и совсем чуть промахнулся. Нет, нужно осторожнее. Этак и до конца штурма не доживешь, не то что до Победы. А хотелось бы после войны сюда заново приехать. Может, даже с невестой или женой. Вот — в музей сходить, раз он будет, в Королевский замок. Неужели правда культурное образовательное место сделают?

Глянул осторожно — возвышались закопченные, исклеванные осколками и пулями стены, торчала крепко подбитая, жутко шаткая даже на взгляд, башня-колокольня. Да нет, какой из «Короля» музей? Одна полуразваленная рыцарская мрачность. Хотя архитектура, тут же нужно тонко разбираться.

Старший лейтенант Терсков в архитектуре разбирался плохо. Даже хуже, чем в девушках. С девушками — так хоть Олю в тот раз случайно провез. Обессиленную, больную, но в общем-то симпатичную. Вспоминалась почему-то. Как она там, в Орше? Отъелась хоть чуть-чуть? Все таки тыл, почти мирная жизнь. А вот если взять и заехать после войны? Хотя глупо. Что скажешь-то? «Здрасте, вот я вспомнил случайно».

Олег напомнил себе, что до «после войны» еще дожить нужно, и заорал:

— Товарищ капитан, ты где? Давай думать будем…

9 апреля 1945 года. Кёнигсберг.

Лебенихтская кирха.

17:43

Горькой гарью воняло густо, словно в ад заглянули — весьма остывший, сырой и опустевший, но определенно адский. Хрен его знает, как тут засаду делать.

— Товарсталнант, да тут завалено всё. Кончило попов на месте, видать, сами нагрешили много, — поддержал религиозное направление мыслей сержант Сконкин.

— Нормальная атмосфера, бомбануло, так это Кёнигсберг, а не что-то там, — напомнил очевидное Евгений. — Осматриваемся осторожно, но тщательно.

Бойцы сдержали вздохи, разошлись.

В высокие выбитые окна и провал в перекрытии проникало достаточно света, но казалось что темновато, будто и снаружи уже сумерки. Игра воображения и минорного настроения.

Земляков обошел заваленные обломками камней обгоревшие скамьи, оглядел колоннаду у алтаря в стиле рококо — левая часть обвалилась, справа стройные закопченные колонны чудом устояли. Белела выцарапанная по саже надпись на немецком — «О, Барбара, ты…» далее неприлично. Богохульствуют бывшие прихожане, потеряли веру в Святую Барбару, да и в иные германские идеалы.

Угольную черноту спаленной кирхи накрыл мощный рев — над прорехами крыши промелькнули силуэты штурмовиков. Низко прошло звено, окончательно увял уже зенитный огонь кенигсбергского гарнизона, спокойно дорабатывают «ИЛы» по заказным целям.

Самолеты исчезли, а кирха еще слегка вибрировала, где-то упало стекло, жалко звякнуло.

Конец кирхе святой-Барбары-на-горе в Лёбенихте[2], в XVIII веке выгорала, отстроили кёнигсбергцы, вот опять… на нас, конечно, позже всё свалят, все века и пожары.

Евгения потянуло сплюнуть на головешки, но сдержался — все же религиозное, пусть и насквозь чужое место.

— Товстарлейнант, там вот почти цело! И обзор хороший.

Левее кафедры действительно было почти нетронуто, хотя и закопчено. Устроились ближе к углу, ненавязчиво, но на возвышении, бойцы принесли спинку скамьи, хоть сесть можно.

— Там дохлый фриц лежит. В форме. Кажется, сам себя кончил, — сказал сапер.

— Пусть лежит, это вряд ли наш клиент, — пробормотал старший лейтенант Земляков, расстегивая планшет.

План кирхи имелся, ну как план… общий-архитектурный, естественно, без указания подвалов и тайных ходов-выходов. Саму кирху — ее остатки — снесут в 70-х, исследованиями не особо станут заниматься. Выводил ли именно сюда легендарный подземный ход из Королевского замка, или это откровенный миф — непонятно. Насчет ходов из замка имелись три основные версии: западный ход, выводивший к горе Ролльберг, северный — к подвалам Альштадской кирхи, и здешний — Лебенихтско-Барбарский. Точных сведений нет и не будет, выбора тоже нет — смутное представление о реальных возможностях перехвата беглецов только на здешнем направлении имеем. Практически без шансов.

А откуда шансы? Все иссякло: оперативные версии, время, силы личного состава, да и сам личный состав. Вроде полноценны и боеготовы были — и «Линда», и ОМГП, а несколько дней боевой работы и всё растворилось, рассосалось — и прикрытие опергрупп, и техника, и сами оперативники. Нет, погибших не так много — все же не в передовых штурмовых группах шли, просто растрепалась система, всему отдых нужен и ремонт. У самого товарища Землякова наличных сил — четыре бойца и «бэтэр», да и те, можно сказать, случайно достались. Дорабатывают в городе опергруппы, но переформированная «Север» уже двинулась в направлении Пиллау, остальные дочистят здесь, подтянутся следом. Хотя еще есть шансы разыскать и взять знающих немцев здесь, в Кёнигсберге — но невелики, откровенно говоря, те шансы. Сейчас даже сами горожане город и себя не узнают, да и бои еще продолжаются. Эх, тоньше нужно было работать, точнее…

Все же возлагались определенные надежды на перехват проводников, вот он, выход на «Кукушку» — практически в руках был. Был, да сплыл. В смысле, не совсем уплыл, выловлен и поднят, но толку…

Евгения слегка передернуло. Изыскания в «зеехунде» произвели крайне неприятное впечатление. Выковыривать трупы подводников пришлось лично — просто больше никто и поместиться в тесную подлодку не смог. Наделают миниатюрной дряни, мать их сумрачную, германскую… Ладно, не будем о следственном процессе.

Из весомых достижений имелся лишь шифро-блокнот подводников. Отправлен специалистам, расшифровка — дело небыстрое, да и результаты сомнительны. Едва ли там могут найтись точные координаты Портала, ранее в личном общении с проводниками и утопленниками стало понятно, что «Кукушка» предусмотрительна до омерзения — никто там не знает картину целиком и полностью, нити легко рвутся.

Ладно, данные требуют осмысления и тщательного анализа. В полевых условиях это затруднительно. Может, из Москвы что-то подскажут. Катерина уже там, доложит, обсудят. Товарища Мезину, кстати, за не очень-то успешную операцию не так сильно взгреют — все же на особом положении она, удачно к начальству откомандировали.

… Стрельба недалеко от кирхи опять разгорелась. Дважды бабахнуло орудие… кажется, из самоходки наши убеждают. Группа немцев прорывается или еще что-то?

Вообще-то сидеть в Святой Барбаре было бессмысленно. Кирха достаточно большая, даже если сюда из замка проскакивать начнут, не факт, что на глаза попадутся, выходов может быть несколько, где-то рядом. Вот к примеру, старый Новый рынок по соседству, там вполне удобно выход устроить. Правда, здание рынка тоже порядком разнесли, завалы… В общем, импровизированная засада единственное реальное, что сейчас можно предпринять. Начальство одобрило без особого воодушевления, обещало прислать подкрепление, как только опергруппа «Юг» перебазируется. Не верят в успех, что вполне справедливо. Но у Ролльберга и Альштадской кирхи ловить вообще нечего — там только общий район известен. Тут вроде бы при деле сидишь, отдыхаешь…

— Товарищ старший лейтенант, мы надолго тут? — прошептал второй радист. — Я к тому, что поужинать бы. Ночь натощак сидеть тяжко.

— Ладно, иди к машине. Перекусите по-быстрому, потом смените Сконкина и младшего сержанта. И что там на связи, доложите. Только тихо, не греми.

Радист ушел, довольно неслышно. Опытные люди, хорошие специалисты. Но не совсем тот профиль. Радист, он на рации сидеть должен, а не в засаде. Сконкин — он пулеметчик с бронетранспортера, младший сержант — отличный минер. Собственно, и сам товарищ переводчик… Та еще группа захвата. Нет, не выйдет ничего хорошего. В лучшем случае впустую просидим, над жизненными неудачами размышляя.

Спина начала стыть, ноги затекать, одновременно в сон тянуло — вот такой разносторонне одаренный у нас товарищ Земляков. Надо бы размяться.

Евгений осторожно прошелся у кафедры. Хоть с этим порядок — двигаться умеем скромно, малослышно, все же тоже опыт какой-никакой.

Опытный толмач-оперативник дошел до упомянутого покойника. Немец лежал лицом вниз, камуфляжная куртка, расстегнутый ремень с амуницией валяется рядом. В руке «парабеллум». Бахнул себе в висок и кончились проблемы. Может, это он на колонне и выцарапал крик души? Местный уроженец, наверное, что-то личное у него с Барбарами. Так хороший покойник — даже по затылку видно, свежий. А то пролежат в воде…

Земляков замотал головой, отгоняя крайне неприятные и навязчивые воспоминания, прошелся обратно. Бойцы сидели в полной тишине, тускло поблескивал кожух потертого МГ. Да уж, пулемет есть, гранаты наготове, в самый раз тактично гостей встречать. Которые приходить и не собираются.

А было бы неплохо и еще кого-то важного взять. Пойманные Вагнер и Кох — некоторое оправдание неудачной работы опергрупп. Но в эти дни немало нацистских чинов в городе бесследно исчезло — есть мнение, что заранее готовились, дали деру, и не обязательно через «Кукушку». Гады тут заправляли-руководили отъявленные, в хитрости и уме не откажешь. Есть списочек, пусть внеплановый, к основной задаче опергруппы эти наци едва ли имеют отношение, но вдруг…

Евгений осторожно сел на обломок скамьи — пулеметчик в двух шагах, сапер чуть дальше. Так, конечно, засады не выставляют. Подойдут еще наши люди, можно будет толком выходы из кирхи перекрыть. А так… ну, лучше хоть какая-то засада, чем никакой.

Звук! Земляков сначала машинально повел стволом ППС, потом сообразил — наверное, бойцы от «бэтэра» возвращаются. Со стороны выхода и стукнул камень. Шумновато, товарищи…

… нет, явно кирпичи снова постукивают, возится там кто-то.

Евгений взглянул на пулеметчика — ствол уже нацелен. Как бы не опередил события. Прошептал:

— Только по команде! Или прикрывая. Я обойду, туда, ближе…

Сконкин кивнул, не отрываясь от пулемета.

Старший лейтенант Земляков успел проскочить в обход остатков кафедры, но дальше пришлось замереть — смутные фигуры появились из-за завала, донеслось приглушенное немецкое ругательство. Пришельцы торопливо и нелепо затоптались у стены. Сначала Евгений вообще не понял, что они делают, но когда забелели бледные ноги (вновь неприятно напомнившие об утопленниках), сообразил — переодеваются. Вот, определенно то светло-серое и жамканное — плащ гражданского образца. Что ж, прекрасный момент для вступления в переговоры. Земляков приподнялся, махнул своим невидимым бойцам. Поймет Сконкин или нет?

Пулеметчик прекрасно понял — МГ выдал внушительную очередь. Кирха, даже поврежденная, сохранила прекрасную акустику — прогрохотало так, что уши заложило. Прижатые прошедшей над головами очередью немцы мгновенно попадали в головешки.

— Камрады, стыдитесь! — крикнул по-немецки Евгений. — В этот тяжелый для фатерлянда час вы дезертируете, по-крысиному, без приказа покидаете позиции и военную форму. Позор! Борьба еще не окончена! Но мы победим без вас. Встать, и к стене! Умрите мужчинами!

— Вы спятили… — перепуганно отозвался вжавшийся в угли немец, но его прервал спутник:

— Спокойно! Мы действуем по заданию командования. Нам нужно выйти в тыл русским…

— И для этого маневра вы меняете кальсоны? — сухо поинтересовался Земляков. — К стене, живо!

— Я уполномочен лично генералом Ляшем… — нервно отозвался «особо-диверсионный» фриц. — Могу предъявить приказ.

Совсем немцы ошалели — на секретные задания с приказом командующего ходят. Никакой склонности к импровизации, тупят жутко. Впрочем, кому сейчас легко.

— Генерал Ляш начал преступные переговоры о капитуляции, он будет смещен и казнен в самые ближайшие часы, — решил до конца проявить истинно арийский характер камрад Земляков.

— Переговоры — военная хитрость, нам необходимо протянуть время, — гнул свое немец. — Есть секретный приказ из Берлина…

Нет, просто смешно — чего им не скажи, на все приказ есть. А сами лежат полураздетые.

Приказы и полуголые ноги задержанных Евгения абсолютно не волновали. Вот третий фриц… этот и молчал, и вроде переодеваться не собирался — лежит, почти невидимый в своем фельдграу… и руки нехорошо держит.

— Встать! Без оружия, руки над головой. Я проверю приказ, и если вы лжете… — пригрозил суровый Земляков, беря на прицел безмолвного немца.

Задержанные завозились, приподнимаясь. Один пытался поднять руки, одновременно придерживая локтем незастегнутые брюки, что получалось плохо. «Форменный» задержался, характерно повернулся на левый бок… автомат у него!

День выдался и так тяжелым, шансов взять в кирхе клиента, причастного к «Кукушке», откровенно говоря, не имелось, да и вообще старший лейтенант Земляков был в скверном расположении духа. Так что дал очередь, не раздумывая.

Короткая строчка ППС слилась с грохотом пулемета — пули одновременно прошили лежащего немца, развернули тело на спину. Трусливые партнеры покойника попытались присесть — чисто инстинктивно.

— Встать! Руки выше! — рявкнул Земляков, не опуская автомата.

Встали, куда им деваться.

Евгений приблизился, стараясь не перекрывать сектор обстрела пулемету. Немцы смотрели с явным недоумением — начиная от каски и кончая грязными кирзовыми сапогами Земляков выглядел стопроцентно русским солдатом.

— Вот так выглядят и воюют истинные «вервольфы», — грозно сообщил, задавая новый поворот мыслям задержанных, Земляков. — Никакой пощады предателям! Какие факты для своего оправдания вы собирались представить?

— Не уверен, что обязан… — начал высокий немец, с сомнением вглядываясь в закопченное лицо противоречивого автоматчика.

«Нужно было очки надеть — в них всегда убедительнее» — с опозданием догадался Евгений. Ладно, иными методами убедим.

Бить коротким ППС было не очень удобно, но камрад Земляков был зол — врезал по зубам от души. Слишком подозрительный немец заткнулся и схватился за подбородок.

— Тоже хотите что-то сказать? — поинтересовался Евгений у второго немца, что был пониже ростом.

— Нет! Но готов ответить на любые вопросы, господин…

— Я обер-лейтенант и не собираюсь отказываться от этого невысокого, но честного звания, — не без пафоса сообщил Евгений. — Ваше имя? Звание? Кто ваши соучастники? Цель дезертирства?

— Клянусь — я не дезертир! — поспешно заявил коротышка. — Мне приказали идти проводником, и я повиновался приказу. Я обербаурат… оберст-лейтенант Feuerschutzpoizer[3] Шульц…

— Вот как? Можете застегнуть брюки. Рассказывайте…

Достойный пожарный чиновник поспешно приводил себя в порядок и попутно докладывал обстановку. Немного трусоват, что в данной непростой ситуации отчасти обоснованно, но формулирует внятно — очевиден изрядный опыт в написании докладных и пожарных инструкций.

— А это точно прикомандированный полковник, причем берлинец? — уточнил Земляков, кивая на сидящего на черной балке высокого «говоруна» — тот по-прежнему держался за подбородок, между пальцев капала кровь.

— Он! — с жаром заверил Шульц. — Отправляясь на вылазку, мы спрятали документы и оружие в галерее. В смысле, мы спрятали, а господин майор…

Господин майор остывал на полу, толку с него не было никакого. Но Евгений уточнил:

— Майор? Выглядит более серьезным чином.

— Определенно он, господин обер-лейтенант. Мы хорошо знакомы по славным довоенным временам, он служил в управлении полиции, в Кёнигсберге его многие знают, — пояснил Шульц.

— Печально. Какая бесславная смерть, а мог бы подбить русский танк и пасть настоящим героем, — сухо сказал Земляков. — Я обязан проверить ваши показания. Идем за документами.

— Обратно? В галерею? — несколько оторопел достойный пожарный оберст-лейтенант.

— Если бы вы носили документы с собой, не пришлось бы ходить. А в чем дело? Вы не можете вернуться в галерею? Ее что, снаружи не открыть?

— Нет, я могу. В конце концов, это моя служебная обязанность. Я служил в пожарной охране Королевского замка с 1928 года — с некоторой гордостью сообщил Шульц. — Но там заминировано.

— Давайте сразу уточним, оберст-лейтенант: там есть мины или там нет документов, подтверждающих вашу личность? — с угрозой вопросил Евгений. — Учтите, я имею право расстреливать дезертиров любого звания на месте.

— Я всего лишь выполнял приказ! — нервно напомнил Шульц. — Пойдемте, документы спрятаны. Если нужно, я возьму свой служебный пистолет и пойду в открытый бой с русскими. Но мы же шли с важным заданием.

— Мы разберемся с вашим заданием, — пообещал Евгений. — Отойдите вон туда, ждите. Отдам приказание своим людям, и немедля займемся вашей проверкой.

Евгений пошел к кафедре — сапер уже сдвинулся навстречу. Старший лейтенант кратко обрисовал ситуацию.

— Да куда же вы один⁈ — ужаснулся боец. — Туда ротой нужно идти, не меньше.

— Роты у нас нет, и ждать ее некогда. Немец может опомниться, потом его долго трясти придется. Схожу, гляну, пока проводник есть готовый. Гранатами поделись, дай еще пару. Нашим передашь — осторожнее, там мины. Да, второго пленного прими. Это важный чин, берлинский полковник, запомнишь? Слегка битый, но дерзкий. И вход под землю глянь, его, наверное, потом не найдешь. Кстати, мне бы тоже слегка имидж подправить.…

…Самоубийца окоченел, от куртки-парки высвобождаться не хотел. Евгений подумал, что с покойниками ему сегодня категорически не везет, но тут неподатливое тело отпустило куртку. Встряхивая камуфляж, Земляков двинулся к немцам. Боец, идя сзади, прошептал:

— Товстарленат, вы же подумайте — ну куда там на авось лезть?

— Продуманно мы уже лезли, результаты не блестящи, — пробурчал Евгений. — Да, ты теперь из власовского РОА, харю сделай соответствующую.

Шульц при виде бойца сильно побледнел — щетинистый сапер в стальном нагруднике, обвешанный обтрепанным снаряжением, был русским и советским стопроцентно убедительно.

— Вот, господин оберст-лейтенант, берите пример — солдат армии Власова намерен бороться с большевизмом и нашим общим врагом до последней капли крови! — грозно сообщил Земляков.

— Хайль Гитлер! — отозвался догадливый сапер и глухо щелкнул стоптанными каблуками.

Талант, однако. Нужно будет отметить в наградных. Если, конечно, вернемся.

Пожарник явно не совсем поверил, пребывал в откровенном смятении, но автоматный ствол, подтолкнувший в спину, сомнения заметно приглушил. Двинулись к тайному месту…

Да, найти вход было бы сложно. Казалось, какая-то укромная ниша должна быть, а тут наоборот: практически на виду, разве что по кирпичным, слегка раздвинутым под стеной обломкам слегка заметно.

— Лезьте, оберст-лейтенант, я сразу за вами, — пообещал Евгений.

Шульца пришлось слегка подсадить, пожарный, подбирая полы плаща, вполз в квадратный узкий проход. Евгений многозначительно глянул на сапера — заблокируй лаз! — двинулся следом.

Оказалось, выпрямиться можно почти сразу. Галерея была чрезвычайно узкой — рукава парки, накинутой поверх телогрейки, обметали черный старинный кирпич стен, но голова рослого старшего лейтенанта свод не цепляла — насчет этого строители оказались молодцами.

— Осторожнее, посветите ниже — здесь заряд, — предупредил Шольц.

Луч фонарика выхватил темную проволоку, натянутую на уровне колен.

— Разумно — одобрил Земляков. — Надеюсь, заряд достойный?

— Я не специалист, но обещали, что галерею надежно завалит — успокоил пожарный. — Но нам углубляться не придется, здесь рядом.

Действительно, ниша оказалась шагах в двадцати: стоял автомат, валялись магазины и фонари. Документы, с немецкой педантичностью упакованные в специальный резиновый пакет, нашлись припрятанными в расщелине между кирпичей и припорошенные пылью. Шульц поковырялся, попросил у «вервольфа» нож, с трудом извлек.

— Отлично! — сказал Евгений, бегло скользнув по удостоверениям лучом фонарика. — Вы оправданы, оберст-лейтенант. Хотя и частично. У меня остаются некоторые сомнения. Идем дальше.

— Куда? — шепотом спросил Шульц.

— В замок, естественно. Я обязан поговорить с пославшим вас комендантом, уточнить детали. Я ответственный офицер.

— Вы сошли с ума, обер-лейтенант? Русские ворвутся и нас убьют. Или расстреляют эсэсовцы Хельвига. Вы знаете, кто это такой?

— Камрад Отто Хельвиг[4] тоже здесь⁈ — восхитился Евгений. — Хоть какие-то радостные неожиданности в этот нелегкий день. Идемте же быстрее!

Шульц довольно отчетливо сглотнул:

— Господин обер-лейтенант… или кто вы на самом деле. Вас раскроют. И убьют. А я не собираюсь кончать самоубийством. Это грех!

— О самоубийстве даже речи нет, — заверил Земляков, с намеком обтирая испачканный клинок ножа о лацкан плаща пожарного. — Даже не беспокойтесь. Берите фонарь, идите вперед.

— Вы не понимаете. Вас раскусят с первого же слова. И меня как соучастника, как предателя…

— Так вы предатель, дезертир, или просто идиот? Определитесь, идите вперед и не взрывайте мне мозг.

— Хорошо, пусть я идиот. Но давайте хотя бы вход в галерею закроем, — взмолился Шульц. — Сквозняк нас выдаст.

— Сквозняк нас окончательно простудит. Лишний повод двигаться энергично и не особо тормозить. Вперед, оберст-лейтенант, смелее!

Временами становилось узко до жути, стены сдавливали, даже автомат не развернешь. Впрочем, в оружии пока необходимости не возникало — проводник шел не оглядываясь. В полной тишине шуршание одежды и звук шагов казались нестерпимо громкими, давили на нервы. Когда донеслось журчание воды, стало даже как-то легче. Миновали вертикальный колодец: неширокий, но постоянный поток падал почти отвесно. Шольц предупредил жестом — ага, еще одна мина…

…Опять кирпичная узость, тень спины в грязном плаще, шум воды угас где-то далеко позади. Уже, наверное, час шагали или полтора, может, наверху уже всё кончилось, сдался замок, и вообще немцы капитулировали? Вполне может такое быть, пока тут туповатые старшие лейтенанты в тупик упорно прутся и насчет времени тупят. Евгений глянул на часы — да, совсем недолго шли, это атмосфера такая. Нужно о чем-то отвлеченном поразмыслить. Вот к примеру, Янтарную комнату, коллекцию майсенского и русского фарфора, мебель графини Кайзерлинг определенно не этим путем перепрятывали, тут-то и налегке застрянешь. Что, кстати, за знаменитая графская мебель? Вот не поинтересовался, тупеешь, Евгений, никакого культурного развития…

Кирпичная толща давила. И сквозняк далеко остался, плохо без него. И вот зачем ты, старший лейтенант, в этот темный ад полез? Даже и не найдут. А у тебя жена молодая, срочных отчетов куча, и книгу на пенсии писать обещался, ничего же и не начал, жить бы и жить…

Шульц притормозил:

— Впереди лестница. Выход в нижний ярус «Блютгерихт». Господин обер-лейтенант, я бы хотел попросить…

— Мины есть?

— Да, стоит заряд. У самого входа. Вы знаете «Блютгерихт»?

— Еще бы. Сколько раз сидел с друзьями. Вкус здешнего красного вина — это незабываемо!

— Да, вы правы. Послушайте, оставьте меня здесь. Я очень прошу. Можете связать.

— Шульц, да вы в своем уме? А если я не вернусь?

— Вы непременно вернетесь! — взволновался пожарный оптимист. — Если вдруг задержитесь, ничего страшного. Я потихоньку освобожусь, подожду, пока все окончится. В конце концов, это мое место службы, я тут все знаю.

— В подвал выведете, потом посмотрим.

— Господин обер-лейтенант, прошу, нет, требую, расстрелять меня прямо здесь! Вы не имеете права отдавать меня эсэс. Вы же приличный военный человек, а там… Нет, я не пойду.

Королевский замок. 19:22

Открыв узкую дверь, Евгений чуть не задохнулся. Нет, Шульц предупреждал, что наверху был пожар, ликвидированный героическими усилиями пожарной команды и под личной командой достойного оберст-лейтенанта, но благоухало просто убийственно. От пожара в верхнем ярусе тысячи бутылок, хранившихся ниже, лопнули, вино вытекло и, э-э… выпарилось — насчет точного названия процесса товарищ Земляков не был уверен, с химией у него было так себе. Но в голову шибануло прямо сразу, тут запросто упадешь и задохнешься.

Евгений пытался дышать осторожнее, прикрытая дверь в тайный ход осталась позади, луч фонарика прыгал по штабелям ящиков и черному месиву под ногами — густой жижи было выше щиколотки, под сапогами хрустело стекло бутылок. Старший лейтенант побыстрее устремился к лестнице. Тут стало чуть легче — дверь наверху распахнута, тянуло спасительным сквознячком. Мотая головой и пошатываясь, одуревший разведчик поспешно поднялся. Голова кружилась всё ощутимее, ступеньки плыли под ногами. Опять проклятый алкоголь, нужно было все-таки плотно пообедать. Но кто знал?

Дурящая винная тьма осталась позади, старший лейтенант Земляков остановился, отер лицо. Сверху доносилась стрельба — стрелковка, но вот слегка тряхнуло — взрыв. Воюют. Ладно. Евгений оправил камуфляжную парку, снял советскую каску, повесил на стенной крюк — на обратном пути заберем. Остальное придется оставить на себе, хотя вид неуставной, тут с какой угодно стороны фронта посмотреть — все равно неуставной. Под курткой бронежилет, кобура ТТ и остальное советское, ну, этого не видно. Сапоги… сапоги после винной жижи вообще того… на выброс. Русский автомат сомнителен, ну, допустим трофей, это случается. Вот галифе… советские, они как трофей маловероятны, да еще на левом колене, как назло, прорвались, клок ткани эксцентрично болтается. Это уже в подземелье зацепился, сгубил форму одежды. Зашить бы хоть наскоро.

Нет, портняжить Евгений категорически не мог — голова все еще кружилась. Ограничился извлечением из полевой сумки футляра с очками. Живы окуляры, золото на носу — признак принадлежности к высокопоставленному штабному обществу, заведомо симпатии не вызывает, но принуждает соблюдать осторожность в общении, поскольку…

…Мысли продолжали заметно путаться. Черт, да что же за операция такая — алкогольно-изнуряющая⁈

Евгений потер лоб, понял, что только размазал сажу, и решительно толкнул тяжелую дверь…

Следующее помещение подвала оказалось начисто выгоревшим, пришлось перебираться через завалы. Земляков, бормоча грубые немецкие ругательства, преодолевал препятствия. Сверху сквозь пробоину в перекрытии дуло, стреляли, казалось, прямо над головой. Зато в мозгах стало чуть яснее — отравленный подвал уже не действовал.

Евгений погасил фонарик, поднялся по остаткам ступеней очередной лестницы, и немедля поцарапал руку. Дверь впереди была распахнута, долетали обрывки разговора. План контакта у старшего лейтенанта имелся — проверенные документы офицера связи при себе, в конверте приказ о капитуляции за подписью генерала Ляша — вполне настоящий приказ, даже лучше настоящего, поскольку точно такой же, но на несколько часов опережающий свое время. Вполне может проскочить импровизация.

Перед дверью Земляков поправил очки, больше ничего дельного не предпримешь — каков есть офицер связи, таков и есть.

Двое немцев сидело за ресторанным столом, снаряжали лентами пулеметные барабаны-«кексы». Ближайший обернулся на шорох, изумился явлению из замковых глубин.

— Мне нужен старший офицер, — сходу заявил Земляков.

Немец разинул рот, дернул щетинистым подбородком. Выглядел солдат не особо адекватно (все они тут паров вина надышались, что ли?). Взгляд блуждающий — с очков пришельца перешел на куртку и ремень благоразумно сдвинутого за спину автомата, ниже, потом опять на очки, опять на ноги — на проклятую дырку на колене.

— Ты пьян? — поморщился Евгений. — Где старш…

— Русские! — заорал солдат и нелепо упал с массивной лавки, кинувшись к стоящему у соседнего стола карабину.

Его товарищ наконец поднял взгляд от снаряжаемой ленты, мельком глянул на Евгения, с удивлением оглянулся на камрада, продолжающего на четвереньках рывок к оружию.

— Михель, что…

— Это русский! — прохрипел панически настроенный камрад, хватаясь за карабин.

«Психи кругом» — подумал Земляков, перекидывая автомат из-за спины.

Нервный (но на удивление догадливый) Михель уже дергал затвор «маузера». Пришлось срезать короткой очередью.

— О господи! — заорал немец за столом, отшвыривая пулеметный «кекс» и пытаясь нырнуть под массивную крышку стола.

Пули «Судаева» разнесли солдату череп.

… «нехорошо пошла импровизация» — успел подумать Евгений, но тут в его собственную голову прилетело…

… попали бутылкой, хорошо, что только на треть полной, хотя все равно крепко двинуло. Швырнул третий солдат — видимо, он до этого лежал на лавке за соседним столом и нагло дрых. Сейчас тянулся за карабином на столе…

… подвешенная над столом лампа раскачивалась, а контуженного Землякова и так качало, причем вместе с «Cудаевым» — стрелял, сначала попал немцу в поясницу — тот страшно закричал, вторая очередь пересекла спину…

— Что случилось⁈ — в подвал бежали сверху.

— Русские просочились! — в ответ проорал Евгений, не очень осознанно падая на пол. Успел схватить немецкий карабин…

— Где они⁈ — в дверь ввалились плечом к плечу здоровенный фельдфебель и худощавый тип в камуфляжной куртке с «Штурмгевером» наготове.

— Там, ниже! — ответил Евгений, вскинул карабин, пальнул в неповинный дверной проем, уводящий в винные недра.

Камуфляжный автоматчик тут же поддержал огонь щедрой очередью, фельдфебель выдернул из-за ремня «колотушку», но тут фельдфебельский взгляд неприятно задержался на лице Евгения:

— Ты кто?

— Там русская разведка! — несколько не в такт и весьма нервно ответил Евгений, передергивая затвор — тот, весьма некстати, шел туго. Совершенно они тут за оружием не следят, что ли⁈

Фельдфебель потянулся к кобуре, но ему мешала граната. Товарищ Земляков успел первым — упрямый карабин все же пальнул, всадив пулю в грудь немца. Немец завалился, его камуфляжный камрад уже поворачивал автомат в сторону Землякова…

— Предатель!

…«Вообще не угадал» — подумал Евгений, укатываясь под стол, поближе к своему «ППС».

…Наверное, мечущийся свет лампы виноват. Или ядовитые пары нижнего подвала. Старшему лейтенанту Землякову еще никогда не орали «предатель» столь выразительно. «Глаза вспыхнули ненавистью» — вот вроде очень книжная фраза, а верная, прямо ярче лампы полыхнул взглядом упоротый фриц…

…пули «Штурмгевера» колотили крышку стола. Евгений Земляков был лучше воспитан, мебель и чужой труд привык беречь, поэтому нашел стволом автомата ноги немца — прошил сразу обе голени…

… камуфляжный фриц рухнул, попытался приподняться на локте, развернуть автомат, но Евгению те полыхающие взгляды уже надоели, добил врага расчетливой строчкой…

… наверху кричали, кто-то хрустел ножищами по головешкам и кирпичам на ступеньках…

… оставаться внизу не дело — живо гранатами закидают. До двери в тайный ход тоже уже не успеть…

…Евгений рванулся к ступеням — наверх, там свобода маневра есть. Предательские очки долой с мордасов — что-то они тут вообще не срабатывают, только имидж портят…

Поздно.

— Русские в подвале! — орали наверху. По ступеням навстречу Землякову закувыркалась «колотушка»…

…Ситуация сложилась прямо сказать — дерьмо. Нет, гранатами Евгения не доставало — успевал залечь между столами или за колонной. Разок двинуло по ребрам, но там был бронежилет, если и задело, то вскользь. Но фрицы словно ошалели, лезли упорно, будто целая штурмовая группа в подвал ворвалась, вот прямо жжет, как нужно контратаковать и выбить. Дело осложнялось невеликим выбором средств обороны подвала. Сложенные под стеной минометные 80-миллиметровые мины применить было сложно, а вот нервировала их возможная детонация изрядно. Патроны имелись в бешеном количестве — ящиков на батальон хватит. Тут бы пулемет, второго номера, и пару заряжающих. Хрена с два — ничего нет, только винтовки, весьма нескорострельные. Евгений заряжал и пулял, в основном в простенок выхода наружу — чисто чтобы сунуться остерегались. В запасе имелся полноценный, по последний «рожок» родного автомата. Эх, больше магазинов нужно было брать, кто же замки с неполной сотней патронов штурмует?..

… достанут. Евгений знал, что это лишь вопрос времени. Осознают, что невелика численность прорвавшегося противника, и достанут. Фрицам пока суета мешает и собственные гранаты — швыряют хаотично, и в этот зал, и в соседний закидывают сквозь верхний провал. Громыхает, визжит, осколки лупят, стекло бесконечно лопается. Если кто считает, что выдерживать осаду в кабаке — верх удачи, так нифига — сплошные осколки посуды и бутылок, никакого удобства, только цирковому йогу и понравится.

… последнюю лампу таки сшибли. Упала, загорелось у стола, Евгений бросил на пламя немецкую шинель, но погасить вряд ли удастся. Патроны набивались в магазин винтовки крайне неловко — пальцы чувствительность потеряли. И каска на голове болталась — успел снять с камуфляжного покойника. Хорошая каска, в чехле, но что это за размер ненормальный⁈ Но мозг нужно беречь, все шутил, что у штабного работника между ушей самое ценное, вот и дошутился. Обидно, между прочим, погибать, когда до победного окончания штурма всего несколько часов останется. Тут, в замке, даже раньше сдадутся… это если теоретически

…Очередная граната запрыгала по ступенькам. Евгений уже привычно зажал ладонями уши — пальцы липкие, все в вине и говне, но по ушам взрыв бьет очень больно. Вроде и оглох уже, но не окончательно. Нужно уходить, попытаться проскочить до подземного хода, тут точно добьют. Евгений нашарил ППС, и пытаясь расслышать — не катится ли следующая «колотушка»? — перебежал к двери в выгоревший зал…

… Обошли таки — тени лезли навстречу. Эх, слух подвел — вроде и слушал, не спускаются ли через пробитый потолок, да не расслышал. Евгений вскинул автомат…

… не то. Движения характерные — так бойцы в кирасах двигаются, к тяжести стального нагрудника сколько не привыкай, сказывается… Вот тень вскинула оружие — дала очередь вверх, в пробоину потолка. Характерный разносторонний факел — из ППШ бьет.

— В меня не стрелять! Свои! — поспешно закричал Евгений, и сам себя не особо услышал.

…— Охренел, Земляков⁈ Ты куда полез⁈ Мы на подходе были. Это что — лично начальник Отдела за тобой бегать должен, разыскивать⁈ — громыхал Коваленко. — Подожди, ты у меня получишь по полной программе и даже с доливом в дополнительные баки.

— Почти не слышу, товарищ подполковник, — кротко признался Евгений. — Крепко оглушило.

— Ты мне дурака не включай! Я тебе четко сказал!

У лестницы с шипением блеснуло — ушел наверх заряд «фауста», зал наполнился удушливым дымом выхлопа, но знающие саперы и оперативники заранее попрятались. Стрелять с такой позиции было опасно, хотя в «Линде» имелись истинные виртуозы.

Атаковала штурмовая группа одновременно и мгновенно, без лишних слов и команд — знали свой маневр бойцы. В соседнем зале успели обустроить подъем к пролому, сначала полетели дымовые шашки, потом взметнулись саперы — немногочисленные, зато профессиональные до изумления. Мгновенно сбили замешкавшихся немцев, захватили часть стены и остатки сгоревшей Рыцарской галереи…

Старший лейтенант Земляков в атаку не ходил, лежал рядом с пулеметчиком Сконкиным. Строчили прямо из дверей ресторана — ответный огонь был слаб, запаниковал замковый гарнизон — извне их тоже атаковали, ревели за стеной танковые двигатели, сквозь лязг доносились обрывки азартного мата пехоты…

— Вот вы, товарищ старший лейтенант, нас оставили, а заявился ваш подполковник, так чуть душу из нас не вытряс, — намекнул Сконкин, не отрываясь от прицела.

— Это да. Меня тоже чуть не удавил. А что я сделаю? Шел спокойно, присматривался. Осторожная, почти культурная разведывательная экскурсия. Потом раз — фрицы зажали, и обратно уже не получилось.

— Так оно и бывает. Мы тоже — щемимся по этой кирпичной кишке, щемимся… Обратно уже и не развернешься. Жуткое подземелье в этом замке, я вот на всю жизнь запомню, — пулеметчик выпустил несколько коротких очередей по окнам в углу двора — там еще кто-то сопротивлялся.

— Да, замки — это для специалистов, не каждому понравится, — согласился Евгений. — Экскурсовод мой, в смысле этот, Шульц, которого мы переодетым взяли — жив?

— Что ему сделается? Нашли в подвале, сразу начал показывать, где мины, куда вы ушли, и что он предупреждал. Очень доходчивый фриц. Его сейчас ваша докторша в подвале пытает.

— Господи, и Варлам здесь?

— Прибыла с подполковником. Орет «я иду, я право имею, у вас медиков нет». По-моему, она к вам, товарищ старший лейтенант, неровно дышит.

— Не дай бог! Пусть лучше меня подполковник сразу придушит.

Стухли немцы — прекратился огонь, сразу и в окнах, и в пробоинах, и даже на едва держащейся, треснувшей сверху донизу замковой часовой башне появились белые флаги — не иначе, заранее заготовили. Вот же германская дисциплина — есть команда, стреляем, кончилась команда, сдаемся. Ордунг, мать его.

9 апреля 1943 года Кёнигсберг

20:54

— Кажется всё, осознали фрицы, что капут, — сказал капитан-пехотинец.

— Может, время тянут? — предположил Терсков.

— Куда уж дальше? Тут по связи проходило — их Ляш парламентеров выслал.

Да, как-то разом начало стихать. Наблюдатели закричали, что видят на стене белый флаг — немцы в двух местах выставили. Внутри замка еще дрались — но так, малыми очагами вспыхивало. Даже непонятно, с какой стороны наши внутрь просочились, с этой стороны — от площади — так особо и не пошло. Выбивали танкисты и пехота потихоньку немецкие огневые точки, но дело, казалось, затянется. Вредную 20-миллиметровую скорострелку так и не нащупали, хитрая зараза оживала лишь изредка. Может, и снаряды у нее заканчивались.

Из верхнего люка «ноль-второго» высунулся Иванов:

— «Особая» передает — «прекратить огонь, наблюдать, принимать пленных, соблюдать осторожность, возможны провокации».

— Вот, подтверждают ваши, — обрадованно сказал капитан. — Хорошая связь. А у нас опять провод какая-то гадюка перерезала. Связисты немца-сопляка поймали, глазами так и сверкает. Провокации, когда же без них.

Совсем стихло в округе, пехотинцы орали ободряющее и призывное немцам — оттуда отвечали на жутко ломаном русском. Фрицы, что посмелее, выбирались из развалин, задирали руки, пытаясь не ронять шинели и котелки — в плену очень пригодятся.

— Нужно бы сходить, посмотреть, где все ж скорострелка пряталась, — пробормотал Олег.

— Сходи, командир. Чего не сходить, раз любопытно, — усмехнулся Иванов. — И пушку, и вообще замок. Все же рыцарский, прямо как в кино. Только раздолбили его здорово, вряд ли теперь музей получится.

— Это его еще до нас попортили, авиация. А ты свое зубное вооружение скаль не скаль, пойдешь со мной, для связи и оценки орудийного укрытия. Потом остальной экипаж глянет. Это пока нас не сдернули.

С позицией скорострелки оказалось хитро — прямо настоящий капонир, с возможностью откатывания орудия за угол какого-то старинного цоколя. Оттого и не доставали — воронки рядом, довольно точно, а орудие не разбили.

Иванов пнул сапогом едва возвышающийся над землей ствол:

— И калибр ничтожный, а сколько возни.

— Кого-то мы все ж достали, — отметил Олег, глядя на лежащие на дне траншеи тела — убитых явно оттаскивали с основной огневой.

— Скромно, — дед похлопал по прикладу висящей на плече винтовки — один снайпер мог побольше положить, была бы позиция ловкая.

— Что-то я не слыхал, чтоб фрицы перед снайпером белый флаг поднимали, — проворчал Олег. — У нас броневое давление, мы убедительные.

— Это конечно, тут не поспоришь, — признал Иванов.

Вместе с шустрыми пехотинцами пролезли в пролом, прошли через ободранный, загроможденный частично до головешек обгоревшей мебелью зал, выбрались во двор. Гаркал по-немецки жестяной рупор — деловитый майор политотдела призывал немцев к понятному — «выходить и не дурить». Довольно просторный двор замка был густо изрыт воронками, захламлен обломками, сгоревшими остовами машин и прицепов, тут еще дымилось. Немцы собирались в дальнем углу, молчаливо сворачивали шинели, опять же цепляли котелки, строились в очередь на личный обыск и оформление. Всё как будто не в первый раз, уже наработано.

— Все же дисциплина, — одобрил Иванов. — А что же здесь в замке у фрицев в мирное время имелось? Учреждения или тоже музей?

— Да хрен его знает. Рассказывали, да я не очень помню, — признался Олег.

Немцы выволакивали из здания раненых, укладывали у сгоревших грузовиков. Доносился пронзительный голос — знакомая очкастая военфельдшер распределяла-готовила раненых к отправке. Наших раненых уже грузили. Мощный «само-бронированный» листами металла тягач с буквой «Л» на кабине успел распихать баррикаду и металлолом в проезде, дал дорогу санитарному грузовику.

— Работают все, одни мы бессмысленно любопытствуем, — сказал Олег. — Пошли к танку.

— Да пошли, чего тут… Стой! Глянь, нашего переводчика опергруппы покарябало.

Переводчик Земляков сидел на ящике, выглядел крайне сумрачным — обе его кисти пронзительно белели свежими бинтами.

— Пальцы-то все целы? — с сочувствием осведомился дед.

— А… привет танковым, — пробурчал Земляков. — Пальцы на месте, можно было перевязочный материал и не изводить. А то перевели на инвалидность.

Переводчик нехорошо глянул в спину занятой военфельдшерице. Сложные у них отношения, наверное, что-то личное.

— Да брось ты, раз царапина, так под бинтом и обработанное вдвое быстрее подживет, — утешил Олег.

— «Подживет»… а писать мне как? У меня же отчетность, чтоб ей… Слушайте, дайте закурить.

— Ты же не куришь вроде? — удивился Олег, доставая из нагрудного кармана под комбинезоном портсигар.

— Да бросил. Давно уже. Но сейчас что-то потянуло. Облажался, да еще руки… Ого, красота какая! — восхитился Земляков портсигаром. — Только у тебя там последняя сигарета, себе оставь.

— Товарищ командир для особых случаев курево держит, мы потом ему еще папиросок хороших найдем, — пояснил Митрич, доставая спички. — А чего с руками-то? Ожог?

— Не так обидно было бы. Порезал стеклом. Главное, и не заметил, — Земляков вздохнул и неловко затянулся ароматным дымом. — Ух ты, не иначе колумбийский табак, отборный? Эх, угораздило меня полезть не туда. Прижмет меня начальство по полной, и заслуженно. У нас же служба — сущая канцелярщина. А я теперь того… безрукий, непонятно, как с галифе при нужде справляться.

— Справишься, — заверил Митрич. — По госпиталю знаю: раз большие пальцы остались в оттопырку, значит, боеспособен.

— Ну, утешил… — переводчик хотел еще что-то сказать, но тут от санитарной машины истошно завопили:

— Старший лейтенант Земляков! Вам отдельное приглашение⁈ Немедля в машину, в санроту на обработку. Воспалятся пальцы, ампутируют, будете знать!

Переводчик прошептал нехорошее, и немедля встал — курить под вопли военфельдшера Варлам мало у кого мужества хватит.

Машина с ранеными двинулась к воротам, сидящий на борту Земляков махнул белой лапой.

— Живо оправится, — заметил дед. — Пустяки. Перестраховывается злопамятная медицина, некоторые там слишком мстительные, вот непременно клистиром лечить возьмутся.

— А тебе смешно?

— Чего нет-то? Дело молодое, у военфельдшеров свои знаки внимания, характерные. Докуривать памятную будешь?

Больше ничего ядовитого Митрич не добавил, не подшучивал. С чувством докурили на двоих заморскую сигарету, продолжая разглядывать замковый двор. Здесь уже и начальство появилось. Что-то показывал здоровяк-контрразведчик, старшие офицеры задирали головы, оценивали подбитую башню-колокольню. Медицинский офицер, добродушный начальник Варлам, забрался на кабину тягача, азартно клацал фотоаппаратом, снимая белые флаги и появившийся на стене победный красный.

— Заканчивается здесь война, — сказал Олег. — Но продолжается наша служба. Пошли, дед, нужно экипаж пустить глянуть.

— Так идем. Только война не очень-то кончается, — невесело усмехнулся Митрич. — Мне тут намекали. Вовсе не всё мы сделали. Еще эта самая — Земландская группировка, к морю нужно выходить.

Таяло в серых сумерках прусское небо, доносился оттуда зуд самолета — кружились листовки с немецким текстом приказа Ляша[5]. Приказ о капитуляции еще далеко не до всех немецких войск дошел, огрызался местами Кёнигсберг. Но уже почти стихла артиллерия.

Около 19 часов к нашим бойцам вышли под белым флагом два немецких офицера: полковник Хефке и подполковник Кервин, имевшие полномочия для начала переговоров о прекращении боевых действий.

Чуть позже подполковник Кервин провел в штаб немецкого гарнизона начштаба дивизии подполковника Яновского, капитанов Федоренко и Шпитальника — они передали официальный ультиматум.

В 22:45 генерал Ляш отдал приказ о немедленном прекращении сопротивления.

Ночью на некоторых участках сопротивление продолжалось — не до всех немцев дошел приказ, и не все ему поверили. Последними — уже 10 апреля — сдались гарнизоны башен «Врангель», «Дона», форта № 7 «Герцог фон Гольштейн», бастионов «Грольман» и «Штенварте».

Т-34–85 (и примкнувший к ним броне-велосипед) в центре Кёнигсберга

В Кёнигсберге все было кончено. Но война продолжалась.

В течении 9-го апреля авиация Краснознаменного Балтийского флота наносила очередные бомбово-штурмовые удары по кораблям противника на подходах к Пиллау, в самом порту, и в иных районах боевых действий. В этот день в результате атак авиации были потоплены и повреждены шесть транспортов, эскадренный миноносец, танкер и три вспомогательных судна.

[1] Определенно линия «К». В те дни подобного приказа не было, и быть не могло.

[2] Один из старинных исторических районов Кёнигсберга. Назван по протекавшему ручью Лёбе — Липовый.

[3] Сие длинное и красивое название означает «пожарную полицию», сформированную в 1938 году. Как всегда у немцев, была сложной, запутанной, постоянно реформируемой структурой. Данный персонаж имел звание, приблизительно равное пожарному подполковнику.

[4] Отто Хельвиг — группенфюрер СС, возглавлял штаб оберабштабнита в Кенигсберге.

[5] Линия «К» — события идут с опережением на несколько часов. Переговоры о капитуляции комендант Ляш начал лишь около 19 часов, советские представители прибыли в его бункер позже, официальное время отдачи приказа о капитуляции гарнизона — 22:45.