Операция "Берег"

Эпилог

Эпилог

(На фото Пиллау апрель 1945-го)

21 апреля 1945 года Москва

16:32

— Выглядит как-то несолидно, — генерал Попутный разглядывал фото вдребезги разбитой и полузатонувшей на мелководье баржи «стартовой площадки». — А ведь сколько хлопот с ней было. Практически обманул нас хитрый враг, так, товарищи офицеры?

— Так точно, под носом стояла, а мы не видели, — признал старший лейтенант Земляков.

— И все же важнее итоговый результат, — генерал вновь посмотрел на крупные фото.

От второй баржи вообще мало что осталось, разве что фрагмент кормы над водой. Штурмовики бомб не жалели, повторными заходами отработали из пушек и «эресами». Тимка рассказывал, что чудом удрал — вжучил на броневичке прямиком вдоль берега, лишь бы подальше от барж.

— Итак, летчики награждены, «стартовой» больше нет, опергруппа порадовала нас замечательными по художественной выразительности фотоснимками. Операция «Берег» закончена, результат положительный, — подвел итог генерал. — В связи с чем предлагаю не наказывать товарища Землякова, ограничиться устным выговором. Насчет попытки переговоров с немцами — это вам на месте было виднее, этот эпизод я опускаю. Допустим, имелись на то некоторые основания, а подобное предложение противнику сдаться всегда рискованно в реализации, но мы частенько используем шанс. Допустим, так. Но с Королевским замком, со штурмом… Евгений, я был неприятно удивлен.

— Виноват, товарищ генерал. Вроде сохранял дистанцию, контролировал ситуацию, но вот… Увлекся, — печально признал товарищ Земляков.

— Ладно, вижу, анализировал, сделал выводы, — генерал кивнул адъютанту, тот принялся убирать фотографии в папку и незаметно подмигнул Евгению.

Да, «разбор полетов» — момент тонкий, тут всегда прилетает, сейчас относительно легко проскочили. Далее генерал спросил о предложениях и уточнениях «по итогам», товарищ Земляков передал служебную записку и список отличившихся бойцов и командиров из групп обеспечения. Сказал несколько неформальных слов по персоналиям — генерал это любил.

…— Рядовой Тяпоков, говоришь? Учтем, отметим. Умные-думающие, образованные, да еще с личным боевым опытом, эти кадры у нас на вес золота, — одобрил генерал. — Слушай, Евгений, а как у тебя с востоком? В географическом и культурном смысле? Ты, к примеру, модной там у вас мангой увлекался? Девушек в кимоно любишь?

— Я жену люблю, только не очень часто вижу, — сказал Евгений, предчувствуя самое нехорошее.

— Жена — это замечательно, привет Ирине Кирилловне непременно передавай. Но тут у нас возник маленький неприятный вопрос. И возник он в материалах работы наших — ваших — основных оперативников, когда они уже без тебя у остатков «стартовой» отрабатывали, — генерал вновь кивнул адъютанту, тот раскрыл другую папку.

Конечно, фото было неприятное. Старший лейтенант Земляков и раньше лицезреть мертвецов не любил, а после недавней работы в проклятой подлодке так и окончательно покойники разонравились. Данный конкретный труп на фото изрядно пострадал от взрыва, но лицо уцелело — азиатское, так сказать, откровенно дальневосточного фасона, очень узкоглазое.

— Японец? — с некоторым сомнением спросил Евгений.

— Он. Специалисты подтверждают. Там еще отмечены остатки татуировок, на, гм, остатках рук, но это детали для разбора особо увлеченным патологоанатомам. Вопрос в ином. Тебе-то этот замечательный человечек случайно не знаком?

Знакомых японцев у Землякова имелось крайне мало. В институте одногруппник был, но тот только отдаленно похож, поскольку казах. Да и вообще с японцами не сложилось. С другой стороны, чем-то знаком покойничек.

— У него темных очков при себе не было?

Генерал многозначительно взглянул на адъютанта — красавец Артур только восхищенно развел руками.

— Ты, Женя, профессионально растешь, — сдержанно похвалил генерал. — И это несмотря на идиотские закидоны со штурмами. Очков не нашли, но специалисты рассмотрели характерные следы на носу и ушах убитого — носил он очечки, но вряд ли в них нуждался. Видимо, твой коллега по псевдо-интеллигентской маскировке.

— Глаз я его не видел, больше по одежде запомнил. Будучи живым, терся у барж, от натуральных немцев чем-то отличался. Правда, анализировать времени не было.

— Ну, это как раз простительно, учитывая ситуацию. Что ж, что-то проясняется. Глазки характерные скрывал наш красавец. Очечков не нашли — нашим штурмовикам дай волю, так все улики разнесут, есть у них такая склонность. Японцем займутся специалисты по данному региону, но ты, товарищ Земляков, будь готов подключиться.

Видимо, Евгений среагировал вслух, поскольку генерал глянул крайне насмешливо и спросил:

— Вот что это за слово сейчас прозвучало, отчасти нам знакомое, но совершенно немыслимое в этом кабинете, а, товарищ Земляков?

— Это, товарищ генерал, характеристика группы японо-рюкюских языков, достаточно сложных в изучении, но необходимых для работы в упомянутом регионе.

— Ах, в этом смысле, в лингвистическо-академическом. Тогда конечно. Ладно, «Берег» мы завершили. Переходим к насущному. Работы у нас море, товарищи офицеры. И у нас, и у вас, а конкретно тебе, Евгений, раз уж так попал, придется заняться административной частью. Подполковник-то ваш слегка учудил — опять ранение. Вот хороший мужик Коваленко, но постоянно выбывает из строя. Хорошо хоть «легкое» схлопотал…

Обсуждали текущие дела, Евгений делал пометки в блокноте. Дел предстояло… конца и края не видно. Оперативные группы «Берега» — те, кто остался в строю, расформировывались, кто-то отправлялся домой в «нулевой» мир, кто-то оставался в «длительной командировке», кто-то прибывал новенький. А кто-то из «здешних» отправлялся туда — в ту Москву, на учебу, для согласований и уточнений. Понятно, предстоял огромный объем работ, совершенно не «переводческого» профиля, но пока придется помогать налаживать нормальный упорядоченный ритм. Имелись и специфические задачи культурного плана, кои предстояло помочь решить именно тов. Землякову, как офицеру «хоть и склонному к матерщине, но имеющему определенную боевую репутацию, воспитание и некий уровень интеллигентности».

…— В общем, поезжай в Кёнигсберг, побудешь там пока представителем и координатором, благо город и многие персоналии тебе хорошо знакомы. Понимаем, устал, но надо. В качестве моральной поддержки — дней через двадцать идешь в отпуск, проезд и полное отстранение от забот за счет нашего управления. Намек понял? Срок учитываешь? Повезло, встретишь праздник в кругу боевых товарищей, а это на всю жизнь. Ну а потом переведешь дух, отдохнете семейно.

— Так точно. Только отпуск, это вряд ли. У нас там не очень отпускное время, и…

— Начальству всегда виднее. Усвоишь ты эту элементарную истину когда-нибудь или нет? С твоим непосредственным руководством, кстати, уже договорено. А насчет отпускных времен… Чисто отпускных и курортных времен у нас в обозримом, да и отдаленном будущем, не будет. Но организму и, — главное! — голове нужно давать отдых. Поскольку свежая голова нам необходима для организации оперативной работы и планирования штурмов. Планирования! Уловил, Женя? Поскольку совсем иным людям суждено подниматься в атаку с автоматом наперевес и минным зарядом в зубах, да, иным людям — героическим и бесстрашным, талантливым и замечательным. Но у них таланты самые разнообразные и сияющие, а у нас узкий скучный талантец, неочевидный, памятника не заслуживающий. Поскольку наша задача — чтобы это они — заслужили славу, передали опыт, чтобы гибло их как можно меньше, чтобы их дети при папках-мамках росли, и становилось тех детишек как можно больше. Артур, что ты слушаешь, как в первый раз? Да, повторяется генерал, он же занудный, как старый скрипучий граммофон. А ты доставай, доставай, все же завершили мы операцию…

…Стопки коньяка, вид из окна на московский центр — уже светлый, в огнях, без затемнения и особых признаков войны. Но она еще идет — здесь на дальнем европейском западе, а в «той» Москве — на близком юго-западе. Да, всё смещается, почти гаснет война, но тлеет, тлеет и вспыхивает…

— Ну, за Победу, товарищи…

Евгений с содроганием проглотил — благо и стопка символическая, и коньяк истинно генеральский.

Генерал усмехнулся:

— Не особо идет? Наслышан, наслышан. Что ж, специфика службы, Женя. Завязывай и бросай. Если только пригубишь в генеральском обществе, простят. Это если генералы умные. Но поскольку я генерал средненький, не удержусь и спрошу. А как оно там — в совсем ином мире?

— Откровенно говоря, я не понял, — признался Евгений. — Посидел там, несколько свободных минут имелось, специально запоминал, и все равно не очень понял. Если кратко — очень там странно. Интересно, того конечно, не отнять. Но долго я бы, наверное, не выдержал.

— Вот это верно — долго мы там не можем, поскольку нас здесь чувство долга держит, — сказал генерал и поморщился. — Каламбур и мысль так себе, записывать не буду. Но суть верная, мы же не волшебные, как Катерина-свет-Георгиевна, у нас радости и горести прямо по месту службы приписаны. И это хорошо, это нас радует. С другой стороны, без волшебства чуть-чуть скучно и тоскливо. Так, Артур?

Красавец-адъютант заметно порозовел:

— Да хватит вам, товарищ генерал. Ничего такого у нас не было.

— Как не было⁈ И полное взаимопонимание у вас с товарищем Мезиной имелось, и работали вместе удачно, сделали много полезного. Прямо приятно было на вас глянуть, хотя мне, конечно, некогда приглядываться и любоваться. Да, так вот, о волшебстве и иных мирах… Нам с вами, товарищи офицеры, и здесь — в наших содружеских временах — задач — делать, не переделать. Но нельзя забывать о соседних мирах и реальностях, пусть и кажущихся на первый взгляд чуть сказочными, фантастическими и не нужными. Но раз они существуют — пусть и умозрительно — значит, имеют ценность. А раз существуют и ценны, значит, являются театром возможных военных действий. Следовательно, не можем мы их оставить без присмотра — должна работать там наша разведка, полевая и интеллектуальная, должны ходить наши люди и возникать пусть не наши официальные, но дружественные поселения, форты и замки. Иначе непременно вопрется туда какая-нибудь беспонтовая голливудская натовщина и прочая алчная дрянь. Война, товарищи, она идет по всем фронтам и направлениям — таково ее непременное свойство. Так давайте еще «по капле» — за наши правильные сказки, за Катерину, ее друзей и родных, которые пусть и с чужими именами, непростыми привычками-характерами и, — как точно отметил Евгений — порой очень странными по форме ушами и небесами— но тоже нам не чужие. За сказку!

Апрель-май 1945-го

Всё еще Кёнигсберг

Опять тот же кабинет в комендатуре, тот же заслуженный «Опель-кадет» — молодцы комендантские служаки, сохранили ценную транспортную единицу. Тысяча запланированных и внезапных дел — со всеми справиться невозможно, но в целом как-то управлялись. Еще шли бои — и там, в центральной Германии, Чехословакии и Австрии, да и здесь недалеко, на косе Фрише-Нерунг, но уже был взят Берлин, наши совладали с трудным Пиллау. Погиб майор Лютов, человек суровый, строгий, очень честный, дело знающий и образованный — там, у Пиллау, вместе с бойцами и похоронили. Впрочем, какой Пиллау? Все уже знали, что город будет назван Балтийском, уже и среди местных немцев о том, как о деле решенном, слух прошел.

С немцами Евгений общался часто, поскольку знающих переводчиков катастрофически не хватало, комендатура постоянно призывала на помощь. В остальном… встречи и проводы командированных, координация, — в общем, рутина. Экстренно восстанавливалось хозяйство города и окрестностей, прибыли специалисты по восстановлению электростанции «Косе»-ТЭЦ-1, объекта, хорошо знакомого оперативникам. Собственно, технический специалист из опергруппы и возглавил инженерную команду. Люди прибыли в основном глубоко штатские, их инструктируй не инструктируй, просто кошмар, в некотором отношении наивны как дети. Евгений лично выдавал инженерам надежные «наганы» — ну, на всякий случай, до полного спокойствия в городе было далеко.

Берег залива (это юго-западнее Кёнигсберга, район Бальга)

Людей не хватало, опергруппу «Город» хоть формально и пополнили, но вечно все бойцы и офицеры чем-то по горло заняты, отсутствуют. Товарищу Землякову, урывками сочинявшему итоговый отчет, приходилось самому за водой ходить и кофе варить. Вот вообще никаких привилегий у старшего по должности. Отвлекать сидящего за машинкой и лупящего по клавишам со скоростью спаренного пулемета Тяпокова было как-то неудобно. Впрочем, хоть младший сержант Тяпка и слегка заматерел, засиял новеньким орденом «Красной Звезды» на гимнастерке, варить кофе он все рано не умел. Жаль ароматный бразильский продукт портить — банку презентовал проскочивший по делам товарищ Тимка — вот кто метался, так метался.

Кофе и записки от любящей жены — вот и весь допинг товарища Землякова в тот непростой служебный момент. Отчет урывками, сон урывками, телефон все время зуммерит, чего-то требует. А ведь раньше, бывало — едешь в какой-нибудь Штадхаус, кругом враги, а ты да группа сами себе хозяева — надоел кто, взяли да и на месте шлепнули. А тут хрен кого шлепнешь, хотя порой так достанут…. Но ждем, надеемся, верим…

Вечером пятого мая сопровождал с аэродрома автобус с командированными — на этот раз ленинградцами, на Кёнигсбергский танкоремонтный завод прислали. Встречали их с новым «импортным» инженером, мужиком увлеченным, уже немолодым, наверное, поэтому вникшим в дела мгновенно. Планов у человека имелось — просто улет в космос. Начали вводить прибывший инженерный состав в курс дела прямо в салоне, чего время терять. И тут затарахтело вокруг — стрельба, активная, бурная, как будто вновь штурм начался.

Схватив автомат, старший лейтенант Земляков вылетел наружу, присматривая укрытие для подопечных. Но странновато пальба выглядела — взлетали трассеры прямо в сумеречное небо, туда же выдавал длинными зенитный пулемет, и кричали бойцы что-то хором. Пронесся по узко расчищенной улице «Виллис», стоял, уцепившись за ветровое стекло, колобок-капитан из городского отдела гужевого снабжения, бахал в небо из громадного «маузера».

— Победа! Ура! Земляков, брат, победа! Фрицам своим скажи! Всё! Ура, товарищи!

Обнимались и плакали заводчане-ленинградцы и инженер, стрелял из карабина в небосвод водитель автобуса. Евгений сел на подножку, потер лицо ладонями. Вот оно как, все же пораньше пришел этот долгожданный день, этот вот вечер. Прав был генерал: «предсказывать не будем, но хоть на сутки раньше, пусть на день, даже на час — это большое дело».

Очень верная постановка вопроса. Если кто знает, как войну одним взмахом лихой шашки завершить на год-два пораньше, как проявить тонкость ума и мощь внезапного интеллекта — так это воссияет не в нашей «кальке». Успеха им — шустрым диванным генерал-адмиралам. А у нас так — только работой, потом и кровью.

Не было в тот момент рядом с Женькой Земляковым старых боевых товарищей, живых и павших. Не было Катерины, взявшей винтовку почти в самый первый день войны, не было танкиста Бориса, навсегда оставшегося под Севастополем, погибшего связиста Лехи, не было сурового Михася — он-то узнает о Победе только утром и не сдержится, заорет во все горло в весеннее небо. Не было профессионалов «Отдела»: майоров Васько и Варварина, старшего лейтенанта Василька, иных офицеров-специалистов. Не было навсегда оставшейся юной латышки Линды, не было живой и вечно сердитой десантницы Марины Шведовой. Не было штурмовых саперов, катерников, летчиков и пехотинцев. Эх, скольких хороших, знакомых и незнакомых людей не было рядом. И все же они были — живые и павшие, они делали одно дело с Евгением Земляковым, верили, работали и дрались не жалея себя, и вот она — Победа!

Вечер торжества, порядком перешедший в ночь и отчасти утро, старший лейтенант Земляков провел на боевом посту — организовывая, присматривая, тактично контролируя, и отсекая всякие опасные уклоны празднования. Как сказал под утро изнемогший дежурный помощник коменданта: «нам с тобой, Женя, за эту ночь по ордену „Суворова“ положено. И по вагону французского коньяка.»

О французском, да и любом ином коньяке старший лейтенант думать без содрогания не мог. Посему слегка поспал, взял в столовой ведро соленых огурцов с рассолом, ящик немецкой минералки, и поехал в госпиталь. Хотел взять с собой Тяпокова, но младший сержант хоть уже и сел за пишмашинку, буквы и нюансы реальности едва ли различал.

— Запомни, Тяпа, алкоголь — яд! — нравоучительно напомнил Евгений, налил человеку стакан рассола и отбыл.

Улицы Кёнигсберга были пустоваты, на Ланггассе на только что восстановленных столбах горели два первых электрических фонаря — вот обормоты энергетики, с таким трудом воскресили освещение, пусть и самое начальное, а уже забывают отключать вовремя. Впрочем, сегодня слегка простительно.

В госпитале народ дрых, но в офицерской палате уже пробудились, негромко смеялись и постанывали.

Евгений стукнул в дверь, зашел:

— С праздником, товарищи подбитые! Спирт и восторг вас не доконал?

— Женя, друг, это чем пахнет⁈ Неужто спасешь? — застонал героический военврач ОМГП…

Хрустели огурцами, пахло медициной и праздником. Заходил медперсонал, просил огурчик — палата уже давно заимела статус слегка штабной и лекционной — командированный военврач едва-едва начал вставать, но обмен лекарским опытом шел уже давно, приходили хирурги и терапевты, медсестры и начальник госпиталя. Нескучно тут жилось. Вот и попавший в ту же палату старший лейтенант Терсков много полезного узнал как по медицинской части, так и по части специфического лекарского юмора.

…Евгений посидел, посмеялся вместе с ранбольными и медиками, потом был вызван в коридор хозяйственником госпиталя. День-то прекрасный, спору нет, но бытовые заботы никуда не делись. Капитан-хозяйственник был человеком серьезным, симпатичным, да к тому же земляком. Но хорошие отношения вовсе не от того завязались, просто как-то в случайном разговоре о военфельдшере Варлам вспомнили — обоих передернуло, как от самого паршивого коньяка.

…— Идею понял. Намекну начальству.

Вообще, насколько знал товарищ Земляков — медицинская отрасль шла в контактах со «старым» миром приоритетной-головной, конкурировала разве что с усилиями по части модернизации связи и прочей сложной прогрессивной техники. Впрочем, особо много старшим лейтенантам знать не положено, и так дел хватает.

— Вот намекни, а? Понимаем, мы не одни, госпиталей много, всем нужно. Но и мы же не последние… — капитан прервался. — О, красота пожаловала. Везет же товарищам танкистам.

По коридору госпиталя — широкому, сводчатому — шла девушка-дюймовочка, не столько красивая, как чрезвычайно симпатичная своей сияющей юностью и огромными глазами. Солдатская форма, накинутый белый халат, лихо сдвинутая на затылок кубанка…

Увидев офицеров, старательно откозыряла:

— С посещением. К старшему лейтенанту Терскову. Вы же меня знаете, товарищ капитан.

— Как же не знать, коллега, — улыбнулся хозяйственник. — Вы к нам через день забегаете, попроведать. Благо соседи.

— Вообще-то вы меня, товарищ Оля, тоже знаете, — сказал Евгений. — Начальнице вашей, младшему лейтенанту, привет передавайте, очень достойная командирша.

— Ой, это вы, товарищ контрразведчик⁈ Извините, не узнала сразу. Спасибо вам большое за адрес и вообще…

Примерно так оно и завершилось. «Спасибо за сделанное и вообще». Оставались у старшего лейтенанта Землякова в городе Кёнигсберге-Калининграде очень хорошие знакомые и друзья, но пора было возвращаться к основному месту службы. Закончилась война, но отнюдь не иссякли поставленные служебно-боевые задачи, а только множились и множились. Но имелись и приятные новости: ждали товарища Землякова жена, домашняя ванна с душем и шампунем, и краткий, но, видимо, интересный отпуск. Чего скрывать, всего этого Евгению весьма не хватало.

9 апреля 1965 года. Уже Калининград.

12:15

Экспозицию музея молодые люди уже осмотрели: залы функционировали еще не полностью — полное восстановление и оформление шло не очень быстро. Но в целом музей произвел приятное впечатление — и атмосферой, и подбором уникальных экспонатов.

А во дворе, на свободе, так и вообще было хорошо — солнечно, почти по летнему. Прошли к кафе «Замковый подвал», тут имелась и наружная открытая неподвальная часть: стояли вынесенные во двор столики и стулья, большинству семейных посетителей здесь нравилось куда больше — несмотря на смену названия ресторана, в живописных, но мрачных подвальных помещениях не только детям становилось слегка не по себе. Собственно, солидные блюда в меню, а особенно вино, там были дороговаты. Ну и правильно — алкоголь и кровавые суды чужды здоровому советскому образу жизни. Но внутрь Ирина все же заглянула — оценила знаменитый дизайн. Большая часть обстановки сохранилась, что, конечно, правильно и поучительно.

Иришка в модном коротком пальто была обворожительна, да и вообще отличный выдался денек. Выходным он не считался, но для города уж точно праздничный. В замковом дворе постепенно собирался народ, в летнем лектории рассказывали о подробностях штурма города, и усиленные микрофоном голоса разносились меж аккуратно покрашенных замковых стен.

— Любопытно: до войны был замок одного цвета, во время войны другого, а ныне совсем уж третьего, — отметил Евгений, пригубливая кофе из чашечки с витиеватой надписью «Общепит».

— И какой цвет лучше? — поинтересовалась Иришка, с чувством наслаждаясь ароматным марципаном.

— Сложно сказать. Но средний вариант мне категорически не понравился. Собственно, там и что-то разглядеть трудно было — стоял сплошной дымище. Казалось, всё напрочь выгорит.

— Я бы тоже могла тут быть, — сказала жена, озирая восстановленные окна верхнего этажа. — К примеру, надежной радисткой вашей опергруппы.

— Несомненно. Но лучше не надо. У меня здоровье слабое, не хватало еще, чтоб я за сердце хватался. У меня же нервы уже не те, я, между прочим, копьем тяжко контуженный.

— Небрежностью к здоровью ты контуженный. Руки порезал, копьем ткнули, да еще простудился.

— Простуда — это от кондиционера, это уже по возвращению. Отвык я. Тогда-то здесь как-то обходилось.

— То-то и оно. Чуть отвлечешься — и готово, поврежден организм. Пей кофе, грейся, тут тоже свежо, хоть и солнечно, — напомнила жена.

Евгений скептически посмотрел на чашку.

В замечательном городе Калининграде было много хорошего: и новые светлые улицы, сплетающиеся с кварталами уцелевшей мрачноватой, но интересной прусской застройки, и памятники, и остров Канта, и новенький Океанский музей. И обкомовская гостиница «Октябрь», славная дивной звукоизоляцией. И вот знаменитый душистый марципан. Но кофе… В принципе, неплохой оригинальный напиток, пить вполне можно, не отравишься, но зачем же его именно «кофе» называть?

— Еще хорошо, что твой организм избирательно слабину дает, — с некоторой сварливостью продолжила молодая жена, планомерно уничтожая марципаны. — Вот и с алкогольным токсикозом очень удачно получилось. Большая экономия в семье.

Евгений указал в сторону микрофонного голоса:

— Как очень точно говорит оратор, «мы шли вперед, невзирая на снаряды и иные удары врага».

— Ну, под копье не обязательно было подставляться.

— Копье — знаковое оружие, предназначалось только для избранных, я не мог упустить редкий случай. Но я не о том. Просто я оратора знаю.

Ирина с интересом глянула на выступавшего с лекторской трибуны участника давних боевых событий. Ветеран был весьма моложав, импозантен, с правильно поставленной манерой речи. Наверное, у себя на производстве или в совхозе состоял на немалой должности, привык по делу речи толкать, убеждая и настаивая. Да и вообще мягкая шляпа, чуть тронутые сединой усы и начищенные награды товарищу Грацу весьма шли.

…— Приходилось рисковать, наша машина неоднократно выходила вперед, уничтожая орудия врага — под стенами замка фашисты вкопали батарею скорострельных крупнокалиберных пушек. Но броня у наших «тридцатьчетверок» была отличная. Опять же маневр, скорость! — движения ладони оратора наглядно демонстрировали хитроумие танковых маневров. — Командир командует «выстрел!» и мы бьем — раз! — только колеса от той пушкенции полетели…

— По-моему, насчет колес он несколько преувеличивает, — заметил Евгений. — Не очень просто дело шло.

— Но интересно повествует, слушают-то как.

Действительно слушают: на первом ряду мальчишки сидят, рты пооткрывали. Да и взрослым интересно, и ветераны с женами слушают, хотя и чуть улыбаются.

Может, так и надо? Маневр, натиск, надежная броня, повержен враг в лихом бою? Это потом, попозже, мальчишки узнают насчет сложности подготовки атаки, о тщательном просчете риска и осторожности решений? А пока главное — мы осилили, победили.

Окончилась здешняя война. Чудовищно тяжелая, которую здесь помнят почти все, кроме вот этих мальчишек. Двадцать лет прошло, уже у юных наводчиков усы седеют, что-то забылось, а что-то и вспоминать не хочется. Мальчишкам — вон, совсем иные войны предстоят, им уже не на славных «тридцатьчетверках» в бой идти, иные танки осваивать, на новых самолетах взлетать, мощные ракеты запускать, неуловимые беспилотники на вражескую броню рушить. Новые нелегкие времена, иная стратегия и тактика. А фундамент тот же. И прав красноречивый Грац — летели колеса от вражьих пушкенций. Правы и другие рассказчики — не сразу с теми пушками легко пошло, тяжко мы учились, нарабатывали опытом и кровью, и временами почти невыносимо, очень больно и тяжело приходилось.

Именно опыт — вот что остается навсегда. Нельзя забывать, никак нельзя. И прорыв из обреченной Лиепаи, и колеблющуюся, отвернувшуюся от нас удачу под Дубно, и трагедию 35-й батареи на Херсонесе, и изрытые траншеями развалины заводов Сталинграда, и размашистые прорывы в Белоруссии… И Харьков, Одессу, Изюм и Синевку…

Опыт и память. Без них нельзя. Чуть отвлечешься, заглядишься на новенькое, модное, нарядное, легковесное и одноразовое — и готово, поврежден организм, потекли сопли, как абсолютно верно указывает умная Иришка. Так что допиваем, гм, кофе и сосредотачиваемся на текущих делах.

…— Оно ведь, ребята, ничего и не кончилось тогда, — рассказывал Грац мальчишкам и всем присутствующим. — Кёнигсберг уж наш был, на замке красный флаг развевался, а фашист все упирался, отходил, но огрызался всеми своими ядовитыми зубами-клыками. Довелось нам схватиться с самыми мощными танками — их «Королевскими тиграми». Это уже там — под Пиллау, что ныне очень верно называется городом Балтийском. Неравная вышла драка, в наступлении такое случается, — у них «Тигры» и самоходки, у нас только неполная танковая рота и друзья-пушкари. Как попрут на нас, прямо колонной — на последний безумный нацистский прорыв. Я, ребята, преувеличивать не буду. С середины боя оставался в резерве, имелся мне такой приказ. Но все видел. У нас, товарищи, солдат геройский. Умный солдат, расчетливый, но если надо — и в лоб пойдет. И командиры были — замечательные! Вот у нас командир роты и моей боевой машины был — герой! Замечательный человек! Крепкий, суровый, всё-всё в бою видел. Собственно, почему был? Он и есть! Я к нему в гости заезжал, вот как сюда по приглашению к вам ехал. Наш командир привет славному Калининграду передает. Он и сам бы прибыл — юбилей все же. Но семейные обстоятельства — младшая дочь школу заканчивает, нужно поддержать, это момент нелегкий, тоже штурм, товарищи.

Слушатели засмеялись, зааплодировали, мальчишки особенно — видимо, начальные школьные штурмы им тоже давались непросто…

Гости города возвращались в гостиницу. Спускался весенний сумрак на асфальтированные улицы, на мосты и реку, ставшую нежной Преголей. Отчего-то в эту весну не так уж и сыро здесь было. То ли с погодой повезло, то ли вообще уже не прусский климат, а наш, русский и советский в широком смысле этого понятия.

— Заканчивается отпуск, — вздохнула Иришка.

— Оно и к лучшему. Хорошие дни, но слегка стыдно. Наши-то там… глубоко в деле.

— Это конечно. Ничего, мы сразу включимся. Не забыли.

И опять была права опытная сержант Ирина. Отдых и марципан — это тоже нужно, без этого нельзя. Но там — во всех временах и регионах — обстановка не очень-то благоприятная, сложная обстановка. Кое-где так и вообще громыхает война без всяких оговорок. Нужно помочь. Мается, лечится и спешит выздороветь в госпитале подполковник Коваленко. Заступают на смену связисты, не спят аналитики и конструкторы. И всё непросто, поскольку просто в таких делах не бывает. Но есть и резервы.

Непременно появится где-нибудь под Клещеевкой командированный майор Васюк, живо войдет в курс дела, вызовет по рации нужного товарища и душевно спросит: «Кальмар», это «Линда» беспокоит. Друг, а что у нас с «восьмыми»? Как не знаешь? Да ты уж напрягись, оно очень надо'.

Нащупает капитан Терсков, сидя с коллегами над планшетом, лучший маршрут для выхода танков на рубеж атаки. Выйдут и ударят точно.

А где-то рядом Янис посоветуется с умным парнем-электронщиком, они поковыряются, и таки заведут трофейную «Бредли».

Собственно, вовсе и не обязательна официальная командировка. Они — те бойцы и командиры — давно здесь, никогда не исчезали, всегда были с нами в самые сложные моменты жизни и боевой работы, оказывали неоценимую помощь. Чаще незримо, но некоторым нашим товарищам повезло — оказались лично знакомы.

— Что-то у тебя физиономия, муж, очень довольная, — заявила бдительная Иришка. — Так отпуск надоел?

— Еще чего. Отпуск, между прочим, заслуженный. А доволен я, поскольку хороший фильм вспоминаю. Там герой сказал: «напишу на стене — развалинами Рейхстага удовлетворен». Это очень верно, они там летчики, они лихие и прямые, у них истребительная функция. А у нас специфика, так что когда на пенсии книгу буду писать, сформулирую — «сохраненными кварталами Калининграда горжусь». Ведь тоже неплохо так, а?

— Хвастун. Ну, строго говоря, работали мы не зря. И над сохраненными кварталами тоже. Я хоть и тыловая связь, но тоже чуть-чуть причастна. Но вот про самые оригинальные события ты не досказал. Как ваш зубастый боец? Жив?

— Иванов-то? Жив, конечно. Работает.

Вот где работает Митрич, товарищ переводчик не очень-то и знал. Имелись предположения, но откровенно смутные. С Ивановым ведь не угадаешь. Может, где-то под Пятихатками жужжит шуруповертом, обшивает фронтовой блиндаж листами ОСП, а может, на заводе мудрит с запаренными инженерами, строит из реек и распечатанных 3D-деталей пробную модель глубоко секретного планирующего модуля. А может, шагает с обрезом по тропе таинственной планеты, присматривает местечко, где первую избушку можно поставить. Да, и такой вариант исключать нельзя. Это же Иванов — очень нужный, вечный человек, без Ивановых вообще нельзя, без них ничего не получается.

Эх, жизнь. Вечно меняющаяся, в чем-то повторяющаяся, в чем-то неповторимая. Прямо как отпуск. Возвращался к делу товарищ Земляков, ждали его отчеты и работа по составлению нового штатного расписания, и иные унылые бумажные дела. Это, конечно, не замки штурмовать и незнакомые планеты разведывать, но тоже нужное дело.

Вот так и закончилась история «Отдела 'К» (второго формирования). Остались на своем месте кабинеты, стартовые площадки, стенд с фотографиями и памятными пистолетами, но уже иначе назовут обновленную структуру, новые поставят перед ней задачи, перестроят и расширят «стартовую». И придут в Отдел новые талантливые люди. Напишут удивительную хронику тактических неудач и стратегических побед, новых и небывалых. И прочитаем когда-нибудь мы с Ивановым о тех событиях в газетах и новостных порталах, и только головой в восхищении покачаем — во хлопцы дают!

Всё будет, но не сразу. Такая уж непростая штука эта наша жизнь.

Конец