Операция "Берег"

Глава 21

и21. Канал

17 апреля 1945 года

Кёнигсбергский морской канал

6:43

Ничего не видно — Евгений опустил бинокль. Нет, в смысле, видно — клочья серого тумана, угадывающаяся вода, смутные берега — но ничего не понятно. А ведь места знакомые, сколько раз их на карте видел, на аэрофотоснимках… гм, сейчас — с воды — вообще не то. Не был готов к морским прогулкам товарищ Земляков, оттого явная смутность в организме. Волнение небольшое, но подташнивает слегка, и аппетита нет. Кстати, непонятно — это уже морская прогулка или еще речная? Вышли из устья Прегеля или еще нет?

Грузилась оперативно-тыловая группа в некоторой спешке. Катер должен был подобрать прямо в городе, по ориентиру моста, место понятное, но в темноте, да с полуразрушенной набережной… Луч прожектора только слепил, опасались рацию и батареи окунуть, но окунулся раззява Тяпоков. Ну, у бойца никакого десантного опыта, отчасти можно понять…

Впрочем, все это было позади. Тяпка сушился в машинном отделении, рация суха и работоспособна, да и вообще светает, как-то легче…

Евгений подумал — а не убрать ли ненужный бинокль в чехол? — оптика чужая, инженер опергруппы позабыл, когда их группа из Кёнигсберга выдвигались. Ну, сейчас вернем. Если благополучно доплывем, конечно.

На палубах боевых катеров Евгений бывал редко и успел отвыкнуть. Конкретно эта палуба — символически бронированная, в свежих отметинах от осколков и пуль — особого доверия не вызывала. Бронекатер не совсем исправен, был поврежден. Едва встал на ремонт, как его спешно сдернули — переправляй контрразведчиков, им «спешно, немедленно, срочно». Команда особого энтузиазма не выказывала — не выспались товарищи краснофлотцы. Да и пассажиры не в восторге. Между прочим, уважающие себя опергруппы если и грузятся на катера, то на полностью исправные и вооруженные. Хорошо, что у данного «БК-199»[1] проекта 1125 двигатель вполне исправен, ну, судя по движению и ровному звуку двигателя. Из очевидных недостатков имелось нерабочее орудие в основной башне — ствол пушки максимально опущен, довольно нелепо танковая башня, «повесившая нос», выглядела. Ну ничего, нам не так далеко — до Циммербуде и сойдем.

— Любуетесь берегами, товарищ контрразведчик? — крайне корректно, но отвратительно-намекающим тоном поинтересовался командир катера, стоящий в двери катерной невысокой боевой рубки.

Лейтенант носил красивую фамилию Одинцов, было ему двадцать четыре года, и, судя по единственной медали, характер лейтенант имел непростой.

— Погоду пытаюсь определить, — миролюбиво пояснил Земляков. — Но тут непривычно, все по-морскому. Что там с прогнозом-то?

— Переменная облачность, волнение… собственно, зачем вам волнение в баллах? — сумрачно уточнил командир.

— Нет, волнение мне не обязательно, — признал Евгений. — Волнение я и так ощущаю.

— Именно. Вы прогуливайтесь по палубе осторожно, у нас не прогулочный катер, можно и за борт соскользнуть.

— За борт — это вряд ли. По Черному морю доводилось ходить, с катеров высаживался, до сих пор обходилось без соскальзований, — пояснил старший лейтенант Земляков, слегка меняя тон.

— Ага, тогда понятно, — командир поправил туго затянутый под подбородком ремешок фуражки. — Опыт, значит, имеете? Извиняюсь, с виду-то не сразу понятно.

— Если с физиономии офицера-контрразведчика вся биография разом считывается, то что это за контрразведчик? — улыбнулся Евгений.

Командир и сигнальщик-наблюдатель засмеялись.

— У моста впопыхах слегка ругались, так это дело понятное. Нас вчера слегка побили, орудие вышло из строя, только на ремонт встали, вооружением занялись, весь вечер возились, а тут «сниматься немедленно, в Циммербуде выходить», — с примирительными нотками пояснил Одинцов. — Определенная полундра получилась, команда третьи сутки без отдыха. Да еще без основного вооружения сейчас идем. Мало ли…

— В том и тайный смысл полундр, — вздохнул Евгений. — Мы вот тоже направлены без основных сил и по полундре. Приказ. Так что забудем про ругань, товарищи героические катерники, на войне без ругани, как и без полундры — редко получается.

— Очень точно говорите, — покосившись на командира, подтвердил сигнальщик. — Всякое бывает.

— Не отвлекайся от наблюдения, старшина, — сурово, но не чересчур, приказал Одинцов. — А вы, значит, товарищ старший лейтенант, сопровождаете, э-э… служащую? Или она подконвойная?

— Это товарищ Мезина — подконвойная? — удивился Евгений. — Да с чего это? Опытный специалист, проверенный боевой офицер. А что из кубрика не выходит — так спать завалилась. Рационально использует минуты отдыха. Говорю же — опыт.

— Вот оно как. Еще раз извиняюсь, видимо, не в свое дело лезу, — справедливо предположил лейтенант Одинцов.

— Да обычное дело. Товарищ Мезина, она такая — вызывает непременные вопросы. Все подряд интересуются. Но насчет подконвойной — это ты, лейтенант, оригинальную версию выдвинул. А вы где вчера воевали-то? Если опять же не секрет?

Оказалось, «199»-й ходил на перехват конвоя, наши катера утопили два судна с немцами — «сплошь офицеры, в черной форме, сдаваться не хотели».

Насчет «офицеров в черной форме» старший лейтенант Земляков кое-что знал, поскольку участвовал в написании служебно-оперативной ориентировки о «предполагаемых мероприятиях по пресечению эвакуации противника». Не столь «сплошь офицеры» на тех судах были, как сплошь танкисты из 5-й танковой. Перехватили, значит, не прошляпили[2].

— Это правильно. Нужно пресекать, а то будут драпать, — одобрил Земляков недлинный военно-морской рассказ. — А позже ваши катера конвой перехватывали?

— Да куда же немцы полезут? — удивился командир катера. — Видят, что топят без долгих разговоров. Проще на суше сидеть и сдаваться.

— Это да, проще, — согласился Евгений.

Что-то со вчерашнего дня все не очень по плану шло. Углом «калька» выперла. Должны до последнего немцы конвои отправлять: к остаткам фатерлянда драпать, а то и в соседние, теоретически нейтральные страны, надеясь на благополучное и почетное интернирование. А тут сплошные новые вводные поперли. Ничего, через час сеанс связи, узнаем, как дела у оперативников и на электростанции. Собственно, скоро сами в Пайзе будем. Хотя туман… и как речные катерники этак на ощупь ходят? Это же не Ока, и даже не Волга, вообще чужие малознакомые берега…

Моряки прислушивались:

— Кажется, артогонь, товарищ командир? — сказал сигнальщик.

— Похоже, — лейтенант Одинцов не отрывался от бинокля.

Лично старший лейтенант Земляков — офицер сухопутный, но на слух не жалующийся — кроме рокота двигателя и плеска воды ничего не слышал. Специфика, однако, да еще туман звуки глушит.

От непонятности как-то не по себе становилось, даже подташнивание и головная боль усилилась.

— Радиограмма, товарищ лейтенант! — закричали из скрытой в тесных броне-недрах радиорубки.

Евгений переглянулся с сигнальщиком. Было понятно, что что-то случилось.

— Сейчас развернут нас, — глухо сказали из-за брони рубки — там за штурвалом стоял рулевой, слышавший разговор, но невидимый. — А я говорил — с таким авралом выходить — толку не будет.

Слова рулевого-пессимиста не замедлили подтвердиться. Взлетевший наверх командир гаркнул:

— К бою!

Старший лейтенант Земляков наблюдал за приготовлениями — собственно, разбегаться с молодецким топотом по своим башням, торпедным аппаратам и отсекам моряки не могли, поскольку «199»-й был компактен, башен имел всего две с четвертью — танковая и две открытые пулеметные, — а торпедный аппарат и вообще отсутствовал, да и команда была численностью всего в семь человек[3], плюс суровый лейтенант Одинцов.

Следовало сходить в кубрик и взять личное оружие. Едва ли ППС способен сыграть заметную роль в морском бою, но если срочно высаживаться на берег, то вполне пригодится. Кстати, хорошо, что не открытое море, тонуть в широких соленых водах Евгению совершенно не понравилось, имелся опыт. Но сейчас хотелось бы узнать, что стряслось. Соизволит Одинцов сообщить или это ниже его командирского достоинства?

Одинцов изволил:

— Извиняюсь, товарищ контрразведчик, прежде всего у нас идет проверка боевого порядка. Ситуация складывается такая: наш дозор обнаружил конвой противника, атаковал. Согласно приказа все катера дивизиона выдвигаются к месту боя. Нам тоже приказано поддержать огнем и маневром, но со второго эшелона. Собственно, у нас иного выхода и нет. Немцы в канале, почти рядом с Циммербуде, высаживать вас сейчас опасно. Могу продемонстрировать карту, места для маневра тут немного. А у меня четкий приказ. Между прочим, боевой…

Вот же вредный характером лейтенант — по-любому достанет.

— Твою… Одинцов! — зарычал корректный и интеллигентный переводчик. — Ты мне что тут лепишь⁈ Я от тебя требую от боя уклоняться? Или в катерные дела вмешиваюсь? Приказано — выполняйте. А карту я получше тебя знаю, и, кстати, мы не к теще на блины едем. Морского волка он тут строить будет. Я, к твоему сведению, Кёнигсберг с автоматом насквозь прошел, когда вы еще на подходе по тинам Прегеля болтались.

— Я вообще не то имел в виду… — сбавил пафоса Одинцов.

— Что вы тут напрягаетесь? — поинтересовалась неслышно возникшая на палубе Катерина.

Товарищ Мезина была чуть румяна со сна, приглаживала встрепанность светлых волос. Прямо боевая русалка с расстегнутым, свежеподшитым воротом гимнастерки. Понятно, что лейтенант Одинцов окончательно онемел и стушевался.

— Да про карту дискутировали, — пояснил Евгений. — Тут срочная вводная: впереди катерники ведут бой с конвоем противника. Нам приказано поддержать, а уже потом следовать по маршруту.

— Поддерживаем, и сразу идем к месту, — пробормотал Одинцов, отводя взгляд. — Приказано не рисковать.

— Ага, понятно. Сейчас личному составу сообщу, будем готовы, — сказала Катерина, и одергивая гимнастерку, двинулась в кубрик. Со спины представительница контрразведки производила на непривычных людей тоже сильное впечатление.

— Старшая лейтенант — семейная, — сообщил Евгений даже с некоторым сочувствием. — Но человек она очень проверенный и надежный. Лейтенант, мы чего собачимся, а? Дел иных нет?

— Дурю чего-то, — неожиданно искренне признался Одинцов. — Наверное, с недосыпу. Подумалось, конвоируешь ты девушку. Я ее в Москве видел, когда в театре были, мы от дивизиона на экскурсию ездили. Её, генерала.… Подумал, сослали на фронт, вот ты и везешь.

— Вот ты чудак. Романтик. Какое там «сослали», обычная оперативная работа, Катерина у нас ведущий специалист. А с генералом у нее ничего такого, просто дружат еще с довоенных времен, они тогда вместе служили. Какие тут фантазии? Сплошная проза жизни.

— Иной раз напридумаю, со мной бывает, — признался лейтенант.

— Всё, забыли. Меня Евгений зовут. Вообще-то, по специальности я переводчик.

Лейтенант пожал протянутую ладонь:

— Виноват. Всё недосыпание, голова как чугунная.

Кратко обсудив действия и обязанности пассажиров в предстоящем бою, Евгений двинулся в кубрик. Чуть задержался у броне-двери — стрельба над морем, удары орудий и стрекот пулеметов стали очевиднее, хотя двигатель все равно заглушал. Наверное, где-то недалеко воюют, просто ветер и шумы заглушают.

Речной бронекатер проекта 1125

Опергруппа сидела в тесноте кубрика, проверяла вооружение, Звягин осматривал свои гранаты — по саперской привычке боец был весьма запаслив.

— Вот с карманной артиллерией торопиться не будем, — предупредил Евгений. — По боевому корабельному расписанию мы в резерве, сидим вот здесь, ждем команды. Командир катера тут крут, у него не забалуешь.

— Вообще зверь. Наверное, боевые поэмы в свободное время сочиняет, — кивнула Катерина, закрывая затвор карабина.

— Не исключено, — признал Евгений. — Боевые поэмы и штурмовые сонеты, да. С фантазией человек. Рядовой Тяпоков, ты чего бледный? Предбоевое волнение вполне естественно, для бойца нормально. Вот в воду больше падать не надо, второй раз вообще не смешно будет.

— С падением случайно вышло. А так я готов, — заверил боец, деловито протирая очки. — Бледность, это не от трусости, а от волны, слегка укачивает.

— Прав Тяпка, меня тоже мутит, — признался радист. — Побыстрее бы на сушу.

— Морская болезнь тоже вполне нормальна для сухопутных военнослужащих, почти все ей подвержены. У нас только товарищ старшая лейтенант к морю привычна.

— Да, пришлось порядком поплавать в последнее время, чуть привыкла. Но на сушу я тоже хочу, мне там больше нравится, — сказала Мезина, критически оглядывая личное оружие.

Карабин был у нее временно — на время дороги, пока до старшины Тимы и ящика с дорогой сердцу СВТ добирается. Теперь понятны чувства и настроения былой начальницы: вроде ничто не предвещало, просто очередной переезд, а теперь вот — как нарочно, бой и внезапная неопределенность, а самозарядки нет. Как тут суеверным не станешь?

Катерина рассказывала о необыкновенном спасительном военно-морском сыре, соленом и действенно снижающем неприятные последствия качки, рядовой состав слушал, но неизбежно отвлекался на звуки извне. Кроме команд из рубки «199»-го, была слышна стрельба — уже совсем близкая, странно искажаемая водой и броней корпуса.

— Выгляну, оценю обстановку, — не выдержала Катерина.

— Нет уж, у меня контакт с командой, я пойду, — сказал Евгений, вешая на шею автомат.

Выбрался на палубу, и немедля весьма даже неинтеллигентное слово сорвалось. Глазам поверить трудно: впереди было полно судов, катеров и всяких иных плавсредств. Буксиры и лодки, баркасы и баржи, плоты из бочек, какая-то неуклюжая каракатица непонятного назначения, похожая на землечерпалку[4] — вся эта бомжеватая немецкая эскадра рассыпалась практически во всю ширину канала.

Возможно, даже почти наверняка, отходя от берега, немецкий караван пытался соблюсти некий порядок движения. Но вряд ли это было возможно даже теоретически при столь разношерстом составе. Когда ночной туман рассеялся, и караван был обнаружен парой советских дозорных бронекатеров, все мигом смешалось…

Конвой был обнаружен в 7:10. Радиосообщение было отправлено немедленно. Первым делом бронекатера атаковали БДБ[5], прикрывавшие караван. Завязался бой. Из Циммербуде уже шла группа поддержки…

Нашим катерам удалось быстро поразить одну БДБ, через 25 минут района боя достигли основные силы дивизиона. Четыре немецкие береговые батареи, расположенные у Пиллау, отчаянно пытались накрыть снарядами советские бронекатера. Но наши верткие катера сразу сократили дистанцию, сосредоточенным огнем потопили вторую быстроходную десантную баржу. К 8 часам утра конвой остался без прикрытия…

Еще стреляли куда-то в сторону немецкие батареи. Бить точнее они не могли — опасались попасть по своим судам и лодкам. А советские бронекатера шли прямо среди немцев…

…Колотила, заглушая все на свете, спарка ДШК в башенке. Евгений, сжавшись на корме за низким бронированным «бруствером», стрелял короткими очередями, и сам не слышал своих очередей. С палубы стреляли все, кто мог… немцы были рядом, до ближайшего баркаса можно было допрыгнуть — прямо на спины лежащих, прошитых пулями солдат, кто-то там шевелился, дым с пылающего буксира несло по воде, казалось, мертвые и живые на воде и в лодках одинаково корчатся, пытаются нырнуть, исчезнуть из этого ада…

…Из дверей рубки стрелял из своего ТТ лейтенант Одинцов, стрелял из винтовки старшина-сигнальщик. Главная — ныне маломощная — башня «199»-го разворачивалась, пульсируя спаренным с пушкой ДТ…

— Сдавайтесь! Сдавайтесь, идиоты! — кричал по-немецки Земляков, вставляя в автомат очередной магазин.

На корме баржи — короткой и неуклюжей — наверное, тоже речной — размахивали чем-то белым, тряпочным, привязанным к веслу или багру, кричали хором — баржа была набита немцами теснее банки шпрот. Сдавались. И одновременно с носа баржи кто-то вел автоматный огонь, строчил длиннющими очередями, то ли сойдя с ума, то ли спеша выпустить все оставшиеся магазины — вспышки двух автоматных стволов пробивали завесу дыма.… В середине баржи разорвался снаряд — ударил не «199»-й, врезал кто-то из идущих параллельным курсом бронекатеров…

…Хрустели, уходили под воду лодки, сминаемые форштевнем бронекатера, пытались отплыть с курса головы-буйки, волны укачивали то ли убитого, то ли живого немца, неподвижно висящего в спасательном круге и светлеющего нижним бельем.

…Бронекатер проскочил мимо самоходной баржи с двумя надстройками — оттуда хаотично стреляли, контрразведчики прятались за рубкой и башней, сапер Звягин успел метнуть две гранаты на огрызающийся огнем борт немецкого корыта…

…В клубах дыма промелькнул силуэт соседнего дивизионного бронекатера — скользил старший собрат «199»-го — «проекта 1194», две его развернутые танковые башни попеременно всаживали снаряды в длинную баржу с обрубленными буксирными концами. Баржа вздрагивала от попаданий, почти так же вздрагивал бронекатер от отдачи орудий, и снова бил…

…На корме «199-го» ранило Звягина, пуля попала в кирасу, срекошитировала в шею. Раненого поволокли в люк кают-компании, сапер хрипел, что останется, стрелять еще может.

— Уймись! — приказала Катерина. — Без тебя флот управится, мощь имеется.

Тащили раненого по усыпанной гильзами бронепалубе, всего два шага, а того и гляди поскользнешься.

В люке товарища подхватил Горнявый — радисту высовываться на палубу запретили категорически, сидел, снаряжал магазины.

— Братцы, у нас боекомплект кончается. Патронов последние две пачки.

— Поэкономим. Перевязать человека сможешь?

— Я же курс проходил. Щас в лучшем виде… держись, Звяга.

Внизу уже лежал раненный краснофлотец, скрежетал зубами — пуля колено раздробила…

…Корпус катера вздрогнул — протаранили плот, фонтаном взлетела вода… в волнах по обоим бортам кричали по-немецки, взывали к богу и проклинали. Старшему лейтенанту Землякову было не по себе — лучше бы язык разучился понимать. Да как в такое вообще поверишь? Ад на волнах. Но ведь продолжают стрелять, в упор стреляют, с обломков плота, прямо из воды. Вот опять звякнула по броне пистолетная пуля…

…Уже умолкли прожорливые ДШК — кончились патроны. А по катерной броне все щелкали и щелкали пули — стреляли с небольшой шхуны — нос ее пылал, а с кормы продолжали вести винтовочный огонь и кричали «Für Führer und Vaterland!»[6]. С огибающего шхуну «199»-го отвечали матом, за приоткрытой дверью боевой рубки лейтенант Одинцов набивал магазин ТТ, ронял патроны…

…Ведя огонь двумя «дегтяревыми» — башенным и с установки на рубке, «199»-й вновь прошел мимо шхуны — она была великовата для таранного удара. Вонзались в дым трассирующие очереди, и Земляков тоже стрелял — короткими экономными очередями, находя вспышки выстрелов, угадывая фигуры с оружием в руках. И неизбежно цепляя пулями соседей стрелков — шхуна была набита солдатами. Стонал и скрипел ее деревянный корпус, стонали немцы.… Сколько их там было? сотня? полторы?

…откуда-то бил немецкий пулемет — часто дробило по бронерубке.

— С катера, с катера лупит! — кричала Катерина.

Ведя ответный огонь, «199»-й устремился на малую посудину, уже потерявшую ход. Но с носа — обводы изящные, наверное, когда-то скоростным был, старательно лакированным, гордостью богатого хозяина — всё строчил пулемет, старый MG-13, было видно, как немец рядом держит наготове магазин…. Вот прервались, меняют магазин…

Рядовой Тяпоков, подправляя запястьем очки, стрелял из автомата одиночными, и после каждого неудачного выстрела бормотал одинаковое неумело-матерное.

— Спокойнее, никуда не денутся, — прохрипел Евгений. — Патроны экономь.

Пулеметчика свалила Катерина — заново перешедшая на карабин, к нему патронов еще хватало.

Бронекатер подмял изящную посудинку, раздавил ей нос — катерок-игрушка ушел под воду почти мгновенно. «199»-й обогнул полузатопленный баркас. Стихала стрельба, в воде было полно голов плавающих людей. Да, фрицев, фашистов, но все же, если без оружия, наверное, уже людей…

— Кончено, кажется, — пробормотала Катерина.

— Нужно как-то организовывать. В смысле, спасать.

К 9 часам утра с караваном было покончено[7].

Гаркал по-немецки в жестяной рупор старший лейтенант Земляков, шел «199»-й малым ходом, волок на буксире баркас, оттуда немцы цепляли багром, помогали выбраться из воды утопающим. Не очень-то много подбирали — вода залива в апреле холодна, многие пловцы сразу ко дну идут. Наверное, оставался кто-то живой на тонущих лодках, снял катер трех офицеров, сжимающих в поднятых руках светлые носовые платки. Проходили между горящими корпусами и обломками другие катера, тоже поднимали кого-то…

… Больше всего старшего лейтенанта Землякова поразило молчание. Оставшиеся в строю катерники работали молча, молчали спасенные немцы, молчали пулеметы, доносился только ровный гул двигателей, плеск волн и стоны раненых. Молчала Катерина, занимающаяся ранеными. Только сам Евгений хрипел в бесчувственную жесть рупора, нарушая ту засмертную тишину. Что делать, должность такая, лингвистически-бесчувственная…

Уходили катера, буксируя уцелевшие шлюпки и баркасы, набитые немцами. Сидели немцы и на палубах, под охраной краснофлотцев с винтовками[8]. За кормой оставались дымы, еще торчащие над водой мачты и борта, плавающие на спасательных кругах и поясах мертвецы.

Бронекатер прошел мимо потопленной БДБ — над водой возвышалась мачта и хобот 88-миллиметрового орудия.

— Упокоилось сучье корыто. Вот денек-то начался, — Катерина, отмывала окровавленные руки — сливал из ведра старшина-комендор. — Вроде воюем мы, воюем, а случается, как в первый раз охреневаешь.

— Это да, — вздохнул старшина. — Жуткое дело.

— Ужас, — срывающимся голосом подтвердил Тяпка, подавая полотенце.

— Война. С нее частенько хочется глаза закрыть и сблевать. Непростой тебе первый бой выпал, товарищ Тяпоков.

— Первый раз, да? — глянул катерник. — Ничего держался. Хоть с виду и очкастый.

Евгению жутко хотелось курить, да еще голова болела. И вот совершенно напрасно Катерина о «блевать» напомнила. Здоровье и нервы и так расшатаны. Вот же, действительно, денек.

Перешедший с рацией из переполненной кают-компании в малозадействованную орудийную башню и вышедший на сеанс связи, Горнявый высунулся из откинутого широкого люка:

— Товарищи командиры, тут пришло… секретно.

С секретами на крошечном катере было так себе — сидящие на носу немцы-пленные — и те всё видят. Правда, им не до секретов — замерзают в мокрой одежде.

«Немцы на электростанции. Опергруппы ведут бой. На 10:00 ситуация критическая. Предполагаем подготовку попытки старта. Вашу группу встретят на пирсе, ориентир — часы на здании».

Катерина вернула листок шифровки и кратко охарактеризовала ситуацию.

— А я что-то такое чувствую, — признался Евгений. — Башкой и желудком. Предстартовое. Думал, от нервов.

— А от чего еще? Старт — это такое, опять же нервно-интуитивное. Ладно, узнай, когда мы к тем таинственным часам можем прибыть.

В тесной боевой рубке лейтенант Одинцов глянул на карту:

— А, часы на здании в Циммербуде[9] я знаю, проходил уже. Дойдем быстро. Но там наших не так много. Запросто наткнетесь на немцев.

— Нас встретят.

Катерина стояла в заляпанной кровью, уже совершенно нестоличной форме, с карабином за спиной, смотрела за корму. Вполне вписывается в стиль палубы: словно с каких-нибудь дремучих 20-х годов так и плывет побитая броня и сумрачная дева, а может, и раньше в поход отправились.

Евгений отмел ненужные и посторонние мысли, сказал главное:

— Вот будет номер, если «Кукушка» стартанет. Так сказать, прощально, нам на радость. Интересно, что с нами тогда начальство сделает.

— Не дури, Жень. Вовсе неинтересно. Ничего нам не сделают. Мы себя обгадившимися будем чувствовать, этого вполне достаточно. К делу. Что имеем на текущую минуту? Готовится Старт, немцы пытаются взять под контроль электростанцию, прорваться в район крупными силами, действуют, несомненно, согласованно.

— Но в Пайзе и Циммербуде они вроде бы так и не прорвались. Непонятно, откуда на электростанции взялись. Хотя могли группу в городе оставить. Для этого и не стали Пайзе оборонять, ушли сами.

— Логично. Если Старт запитывался со здешней электростанции, ничто не мешало отправить последнюю эвакуационную партию еще вчера-позавчера. Вернее, мешать могло одно…

— Ждали кого-то? — озвучил уже не раз обсуждавшуюся версию Земляков. — Вполне вероятно. Отсюда и попытка прорыва через силы ОМГП. Хотя это мог быть отвлекающий маневр.

— Вполне вероятно. Давай карту…

Сели под башню, ветер норовил вырвать развернутый лист, рядом присели радист и Тяпка, придержали углы карты.

— Остается единственный вариант — Пайзе и округа… — Катерина вела по карте недлинным, но идеально оформленным, хотя уже и запачканным ногтем. — Но тут всё изучено и просмотрено. И опергруппы с ночи здесь. Стартовая площадка громоздкого немецкого типа — не иголка. Опять же электропитание, мощные кабели, всякое прочее.… Но они где-то здесь, это же очевидно. Вот же полный шмондец! Все маневры противника понятны, всё сюда сходится, а мы не видим. Электростанция, прорыв колонны…

— Извиняюсь, может, они и морем сюда прорывались? Ну, те, кого мы перетопили? — шепотом спросил Тепка.

— Нет, конвой шел по основному плану, это никак не связано, и курс их в иную сторону, к Пиллау… — начал Евгений и притормозил: — Но почему они с опозданием пошли? Где-то почти на час позже…. Тоже скоординировано? Растягивают наши силы?

— Может, это они и были? «Кукушка»? — затаив дыхание, предположил Тяпка. — Вот прямиком и плыли?

— Они же не сюда метили, не в Пайзе. К Пиллау норовили прорваться. Со временем странно, конечно, получается, рассвета они дожидались, лодки-баркасы, — тут Евгений встретился взглядом с зеленющими глазами былой начальницы и осознал. — Думаешь, морская Стартовая? Да нет, мы же вариант прорабатывали. Технически невозможно. Да и не было в конвое этом, в караване ничего солидного, подходящего по техническим требованиям. Может, до нас утопили… нет, ерунда, там из крупного только БДБ были, а они все проверенные. Хотя, отчего именно в конвое? Если Стартовая морская, они ею рисковать не станут.

— Женя, что здесь крупное на воде болтается? Танкер какой ненужный, лесовоз крупный? — Катерина хищно прищурилась, изумруд глаз засиял еще ярче.

— В Пайзе ничего нет. Исходя из того, что Кёнигсберг мы проверили, приличные суда могут быть только в Пиллау. На канале разве что только затупленное, старое.

— Аэрофото смотрим?

— Это легко. У меня есть всё по датам, — Евгений полез в полевую сумку.

…Снимки хорошие, для здешней авиационной фотоаппаратуры и возможностей так просто идеальные. Вот Пайзе… пристани, берег, канал, черточки судов и кораблей идентифицированы и пронумерованы, впрочем, товарищ Земляков и так все помнит. Фото марта, начала апреля, потом каждые два дня наши разведчики летали, снимали, проверяли…

…— Эта мелочь, моторно-парусное, этот удрал… вот «Карлсберг» сторожевик — он в Пиллау ушел, там бомбанули… из старого… буксир «Стилла», давно затонул, немцы его подвигали, да он и маленький, 85 брт[10]…. Плавучий кран, проверено, разведчик специально снимал сбоку — там над водой только стрела торчит. Дальше парусник, наши спалили, он на отмели, вне фарватера. Баржа нефтеналивная, пробит трюм, не подходит… баржи угольные, брошенные, стоят, там отмели, подъезда нет, берег неудобен. Рухлядь полузатопленная. Собственно, они маловаты, там старт не разместить, мы просчитывали минимальное водоизмещение морской стартовой площадки. Да и стоят они как стояли, на всех фото местоположение неизменно.

— По-моему, вот ту, что западнее стоит, развернуло. У нее люки несимметричного размера, заметно, что поменялись. Может, течением повернуло, — осторожно предположил вдумчивый и усидчивый Тяпка.

— Течением и прибоем это вряд ли, судя по осадке, она корпусом в песке сидит. Но она все равно маловата для оборудования старта, — пояснил Земляков, окончательно начиная нервничать. Неужели действительно проглядели и упустили?

— А если они эти корыта вместе сводят? Они же сидят почти рядом, отбуксировать и сплотить — дело пары часов. Мы так импровизированную гм, артиллерийскую площадку создавали, — сказала Катерина.

— А энергопитание? Их же запитать нужно.

— С берега. Вывели кабель, спрятали, а у берега углубили дно. Сволакивают баржи, подключают — и готово. Ну, или как-то так. Я же не морская инженерша.

— Можно подумать, я адмирал-конструктор. Но быстро-сборная площадка — интересная идея.

— Так, запрашивай немедля. Пусть специалисты подумают, свежие снимки глянут. И по коду «29». Давай, Горнявый, выходи на связь, не подведи, радиокудесник.

Бронекатер проходил мимо островной дамбы, чуть подсохшие пленные немцы со слабой надеждой смотрели на приближающийся берег, причалы, дома и деревья. Дома, оно всегда легче. А может, звуки отдаленной перестрелки фрицам надежды подавали.

Некогда было на пленных смотреть старшему лейтенанту Землякову — шли энергичные радио-переговоры. Названый код дал приоритет, теперь все доступные каналы — от корпусного до армейского — в первую очередь занимались делами крошечной оперативной группы, слушали и дублировали маломощный «Север», дан новый уровень, заработала ВЧ-связь. Садятся по кабинам штурмовиков летчики резервной, дожидающиеся именно этого момента, эскадрильи. Уже наверняка дошло до Москвы, подскочили со своих мест специалисты аэрофотосъемки, заметались девушки-аккуратистки, навечно пропахшие канцелярским клеем, склеившие десятки километров фотографий, поднял телефонную трубку и слушает экстренные новости генерал Попутный, оторвались от своих дел и обратились мыслями к далекому Пайзе иные высокие чины и должности…

И не дай вам боги ошибиться, опергруппа «Город»…

— Подходим! Слышите, товарищи старшие лейтенанты, подходим! — кричал из боевой рубки лейтенант Одинцов.

— Жень, сворачиваемся, — сказала Катерина, закидывая за спину карабин.

— Ты на ходу слушать можешь? — спросил Евгений у радиста.

— Так батареи же.… Вот-вот сядут, — виновато напомнил радист.

— Придется выжать до последнего. Момент такой. Позже нам связь уже не очень интересна, нам и так навтыкают, вполне очно, — усмехнулась Катерина.

Евгений заглянул к раненым, крикнул Звягину и остальным, чтоб держались, скоро будет медпомощь.

Приближались причалы, не особо выдающаяся постройка, оказавшаяся знаменитой «с часами». Опергруппа поспешно прошла на нос катера, Катерина знаком показала фрицам, чтоб раздвинулись, Горнявый сосредоточенно поправлял лямки рации — еще замочить связь в такой момент не хватало. Катер примерялся к причалу, сбавлял ход…

— Долговязая русская шлюха, — с ненавистью процедил по-немецки сидящий на палубе пленный, снизу-вверх глядя на рослую контрразведчицу.

— Ты, свинья, у меня первым на допрос пойдешь! — немедля гавкнул тоже по-немецки Земляков. — Осмелел, крыса моченая.

— Хамит? Про меня? — понимающе уточнила Катерина. — Вот же низкая нацистско-мизогиническая душонка. Двинуть бы его прикладом промеж глаз. Но я в это время дня очень гуманная.

Ударила Катерина без размаха, даже не ударила, а слегка лягнула ногой, не особо сильно, но точно угодив каблуком в белобрысый лоб. Немец хрюкнул от неожиданности, остальные пленные отшатнулись от дурака.

Всё — Евгений больше не отвлекался. На пару с Катериной спрыгнули на пирс, подхватили-приняли громоздкого радиста, приноровившийся к посадкам и высадкам Тяпоков сиганул сам — с грацией молодого козленка, но уверенно.

— Ох, товарищи командиры, а нас Тима встречает! — закричал радист. — Прям на душе полегчало, сейчас дело само пойдет-поедет.

Действительно, перепрыгивая через ящики и канаты на причале, навстречу несся мелкий и крайне незаменимый старшина Лавренко, призывно махал рукой.

— Действительно, просто праздник какой-то, — восхитилась Катерина. — Может, мне даже самозарядку отдадут.

— Едем, товарищи! У меня тут «броня», только она сюда не протискивается, завалено все — сходу закричал Тимка. — Наши электростанцию штурмуют, вон она.

— Трудно ее не заметить, — Катерина еще раз глянула на пару высоченных труб совсем недалеко от причала. — Только спокойнее, без суеты. Нам сейчас метаться, время терять никак нельзя.

Тима докладывал обстановку: немцы засели на электростанции, от здания управления их выбили — там наша опергруппа удержалась, подмоги дождалась. Но машинный зал работает, здание там толстостенное, серьезное, без артиллерии не возьмешь. У ОМГП два танка осталось, сейчас где-то на подходе, от дивизии гаубичную батарею направили, но тех раньше чем через два-три часа не ждать…

Над заливом пронеслись два краснозвездных истребителя — ушли вдоль берега. Старшему лейтенанту Землякову очень хотелось верить, что это разведка, и строго в интересах текущей оперативной работы…

Пока опергруппа рысила за склады, Тимка завершал доклад по обстановке:

…— а майорская опергруппа погибла. Они как раз у машинных залов были, там, где трансформаторы или как их там…. По ним первым немцы огонь и открыли. Сейчас наши саперы пытаются в кабелях разобраться, взорвать нужный. Но тут же хозяйство огромное…

Опергруппа выскочила к бронетранспортеру — легкому, колесному — с борта смотрели бойцы с оружием наготове.

— А «Додж»-то твой где⁈ — ужаснулась Катерина.

— Так говорю же — прижали нас там у развилки, воевать пришлось. Побили наш «додж», водителя ранили. Но твою… вашу винтовку я прихватил. Магазины, снаряжение, все есть. Думаю, нужно забрать на всякий случай, упрут же.

— Тима, ты прекрасен!

— Господи, да потом любезничать будете, — взмолился Евгений. — Сейчас главное связь. Тимка, ты случаем, запасные батареи для «Севера» не взял?

— Взял. Радиста мне не дали — много побило наших. А батареи дали. Только это… давайте к своим, на электростанцию доедем. Тут небезопасно — немцы шныряют, частью переодетые, вообще ничего не поймешь. Мы тут едем, бежит какой-то субтильный в шляпе, и вдруг гранату…

— Некогда нам ездить, Горнявый давай связь, давай…

17 апреля 1945 года

Циммербуде

10:26

Выходить из-за защиты броневого бока бронетранспортера было неосмотрительно. Евгений вставал, делал два шага, снова присаживался на корточки. Радист работал из тесноватого нутра «222»-го[11]. Откуда взялся броневичок, Евгений так и не понял — литеры «Л» на броне не имелось, чумазый водитель незнаком — не из «Линды» и ОМГП машина. Ну, Тимка изыскал где-то транспорт — если надо, старшина всё может. Сам сидит за 20-миллиметровой пушкой, терпеливо ждет. Остальные бойцы ждут между машиной и стеной склада. Немного — три человека, потрепало отряд прикрытия. Вот и знакомую «тридцатьчетверку» подбили, товарищ Иванов немедля в мотострелки перешел. Вот даже не странно, что он здесь, оно вроде как и напрашивалось, не удивляет. Катерина шепотом о чем-то зубастого родственника расспрашивает. А минуты уходят, уходят…

Болела голова у старшего лейтенанта Земляков, подкатывала со стороны желудка тяжелое чувство, даже не тошнота, гадость какая-то глубоко физиологическая. Готовят немцы Старт, это прямо до невозможности организмом и умом ощущается. Нужно ехать, искать, срочно, тут каждая минута…

…но ехать некуда. Они рядом, где-то по берегу. Но местность незнакомая, проводников нет, определенно куда-то не туда заедешь. Но и сидеть невмоготу. Катерина отвратительно спокойна — это же даже не стальные нервы, а титановые пополам с победитовыми. Ладно, начальница — это понятно. Митрич, гад, тоже совершенно спокоен. Белеет бинт на горле под расстегнутым воротом гимнастерки и подпаленного комбинезона. Что-то сегодня всех в горло цепляет. Ничего, Звягина не очень глубоко, выкарабкается…

…Евгений с тоской осознал, что думает о чем угодно, но только не о деле. Но что о «стартовой» думать? В этом направлении мысль как та собака за своим хвостом крутится, истерично подскуливает и взгавкивает, никакого толку. Инфы мало. Спокойнее нужно, ждать, терпеть, экономить силы и нервы. Шанс еще есть…

Вновь из-заброни подал голос радист. И снова не то. Нельзя сказать, что рация молчит. Вводных много, по большей части уже открытым текстом шпарят. Спешит гаубичная батарея, летят-гремят по дороге, пытаясь не рассыпать траки, последние «тридцатьчетверки» отряда, перебрасывают от Фишхаузена разведроту, подходят тылы ОМГП, уточняют саперы по поводу кабеля: «бронированный ли и предположительное сечение?». Но это все не то.

Сиди, товарищ Земляков, жди. Все-таки тоже опыт имеешь. «Поздняк метаться», как говаривали соседи-комендачи Отдела «К». Времени осталось на одно движение, нет вариантов.

Посматривают искоса на старлея Катерина и Митрич — совершенно разные, и все же похожие. Опыт, иной уровень опыта. Нехрена они не родственники, просто… Опыт у них, да.

Старший лейтенант Земляков неожиданно для себя корчит злобную рожу — ну да, нервничаю, ерзаю и психую. Начал бы волосы рвать, но перед рядовым составом немного стыдно.

Улыбаются, садисты. Между прочим, даже сидят одинаково — винтовки между колен, только и разницы, что «трехлинейка» и «самозарядка».

— «Второй» передает, — в полный голос сообщает радист из-за брони. — 'Стоянка барж. Четыре километра юго-северо-восточнее окраины[12] Циммербуде. Береговой ориентир: въезд в рощу, там, предположительно, старая стройплощадка. Баржи опознаны как угольные. По реестру номера 34 и 77. В период 7–9 апреля западная баржа поменяла местоположение. Сдвиг около пятидесяти метров. Предположительно.

— Всё! Двинулись! — Катерина уже на ногах.

— Стойте! — кричит Горнявый. — Опять от «Второго». Данные авиаразведки. «Авиаразведкой обнаружено движение. Два буксира, баржи, катер. Ориентировочно три километра от окраины Циммербуде. Суда обстреляны нашими истребителями, ответного огня не открывали.»

— Понятно, передавай — «выдвигаемся».

Броневик оказывается разболтанным, гремящим, как котелок с гайками и гильзами, и до жути тесным из-за переполненности. В более тесной бронетехнике старшему лейтенанту приходилось ездить только во Львове, был там случай. Но что характерно, и тогда и сейчас неудобство салона и склонность рассыпаться на ходу на скоростные качества машин не влияли.

— Боги, да у нас сейчас колеса отлетят, — предрекает Катерина, сидя на борту и изо всех сил цепляясь за турель пушки.

— Не боись, проверенная машина! — кричит водитель, хищно согнувшийся на своем месте. — А ваще ты, товарищ разведчица, села бы рядом, оно надежнее.

Катерина советует умнику не отвлекаться, пока его не послали в пешем строю по известному направлению. Чумазый наглец хохочет, броневик уже скачет-гремит по поврежденной дороге, мелькают крайние дома. Трясет так, что чуть язык себе не прикусываешь, Евгений машинально придерживает подсумок с магазинами — как бы не повылетали. Хорошо. дозарядиться успели, пока ждали-нервничали.

…мелькают деревья и болотистые прогалины, близкого канала не видно, но он там, за леском. Изгибается дорога, броневик проскакивает брошенные повозки, лежащая в кювете убитая лошадь уже распухла, на тела немцев тоже лучше не смотреть…

Бах- хрясь! Броневик сходу преодолевает внезапную воронку.

— На танке оно было даже как-то спокойнее, — с грустью замечает Иванов. — А там немцев-то — по прибытию — много будет?

— Да хрен их знает. Порядком, видимо. Охрана, техники, беженцы, — говорит Евгений, оберегая норовящие клацнуть зубы. — Не пойму, почему медлят, не стартуют.

Над шоссе и несущимся броневиком мелькает огромная драконья тень — на миг накрывает, пересекает курс, снижаясь, уходит в сторону моря, с опозданием раздается рев винтов — тень трехмоторная. Летающая лодка «Дорнье», индекс и точные ТТХ товарищ переводчик не помнит[13], кресты на крыльях не оставляют сомнений в принадлежности самолета…

…Звон авиационных двигателей угас, исчезла тень, словно и не было. А ведь чуть пузом-килем не зацепил, гадина, прошел на высоте метров в пятнадцать.

— Тоже шизанутые, — говорит Катерина, глядя в сторону сгинувшего самолета. — Но теперь хоть понятно, кого ждали. Несколько минут у нас есть, пока приводнятся, пока пересядут.… Но вообще-то, истекает наш временной лимит. Эй, шумахер, ты поднажми, пока не рассыпались.

— Вот обзываете вдруг по-вражески. А небось, сознательные, партийные. А я, между прочим, жму, стараюсь, — орет водитель, не отрываясь от руля.

— Я с восхищением, — заверяет Катерина. — И это не особо ругательство, скорее, классификация.

Машина на дороге… брошена. Еще одна, еще дымится. Сожгли. Где-то здесь, здесь…

— Стой! Проскочили! — хором кричат Мезина и бдительный старшина Тимка…

…Съезд практически незаметен — глубокий кювет, камни, прошлогодняя жухлая трава. Разве что выглядит именно здесь чуть ровнее и снабжен неочевидной ирригационной хреновиной. Но кювет же…

— Вон, вон перемычка! — тычет стволом автомата Тимка.

— Да я разве проеду, — сомневается водитель. — Рассыплется же.

— Под тягачи делали, крепко, — заверяет, спрыгивая на землю Иванов…

…он пятится, руководя машиной, броневик неуверенно скатывается, начинает довольно мягко выезжать наверх…

— Бетоном, что ли, залито? — удивляется водитель.

Переезд действительно угадывается больше ощупью — слой грунта и травы маскирует просто идеально. Как это сделано, не совсем понятно, да и некогда понимать. Впереди негустая роща, дальше проглядывает бухточка и водный простор канала.

— Товарстарнатн, маневр установке нужен, — говорит длинноносый боец, разворачивая турель. — Неровен час, встретят нас тута.

Евгений подвигается. Тряска в броневике сказывается на переводческом организме не лучшим образом — головная боль усилилась, тошнота аж на гландах сидит. Наверное, от этого соображает товарищ Земляков туговато. Катерина, старшина уже бегут между сосен — напрямую к берегу рванули…

… матерясь, Евгений, спрыгивает с броневика, устремляется следом, догоняет Иванова. Тот скалится сталью пасти, винтовка тоже наготове:

— Эх, молодые, прыткие…

— Не смеши. Голова как?

— Да сейчас лопнет. Виски как струбциной вдавливает.

— Вот и у меня. Струбциной. И прям даже из желудка выжимает.

Обсудить печальное состояние здоровья не удается. Старшина впереди машет — «ложись»!

…Нет, окоп узок, по сути, почти блиндаж — хорошо замаскирован, накат из толстых досок, плащ-палатка прикрывает короткий ход сообщения. Пулемет остался на своем месте, лента заправлена, чистенькая, протертая. Еще дымится окурок сигаретки…

— Уже свернулись, отошли, прощай, фатерлянд, — бормочет Катерина. — Интересно, что они рядовому и младшему составу обещали? Неужели возьмут? Впрочем, куда без исполнительных ефрейторов и фельдфебелей, это вообще будет не жисть. Сохраняют традиции и дисциплину, этого не отнять.

Баржи у берега и как на ладони: стоят бок о бок, грязноватые, неказистые корыта. Но испачканные углем и ржавчиной чехлы уже сдернуты, брезент колышут волны, больше не нужна маскировка. На палубах возвышается конструкция из стальных балок, соединяющая корпуса судов, торчит надстройка из рифленых листов железа. Балансирует на стальном мостике техник, ловко пробегает до стрелы лебедки, на ней горит прожектор — видимо, предупреждающий. Стоят пришвартованные к баржам буксиры, но низкий, давящий на виски, гул идет не от них. И не от самолета — приводнившийся «Дорнье» дрейфует чуть мористее, гребут оттуда надувные лодки, полные немцев.

Видимо, день такой — все средства транспорта — битком. День-час-пик, так сказать.

Людей у барж действительно много, там работают техники в рабочих робах, а у легких металлических сходен выстроена очередь: человек восемьдесят, часть в военной форме, часть в гражданском, у всех небольшие чемоданчики, ранцы или просто импровизированные узлы. Изрядно их в багаже ограничили, это же всё награбленное непосильным трудом, выжатое эксплуатацией классов и народов бросать приходится. Прямо сердце разрывается от столь скорбной картины. Сволочи. Топчутся перед автоматчиками у сходен, ждут, надеются…

Соображал товарищ Земляков туго — голову просто разламывало. Катерина командовала — подтянулся личный немногочисленный состав опергруппы, спрятался за деревьями на обнаруженной дороге-спуску к берегу броневик. И «Северок» не подкачал — связь установили мгновенно.

— Основная часть сделана, — Катерина оперлась локтями о бруствер, совершенно по-солдатски утерла разгоряченное лицо пилоткой.

— Фи, совершенно неблагородно выглядите, леди, — с трудом ворочая языком, поведал Евгений.

— Много ты в истинных ледях понимаешь, смерд столичный, — ухмыльнулась былая начальница. — Я говорю — удалось все же, вычислили. Остались завершающие штрихи. Основной будет нанесен через двенадцать минут — подлетное время штурмовиков. У тебя что — голова вообще отваливается?

— Не то слово. И у меня, и у Митрича. А ты как?

— Острое предчувствие крупного ненормального Прыжка. Прямо мороз по коже. Но у меня чисто психологически, без боли.

— Везет некоторым. Кать, а мы можем попытаться кабель подорвать?

— Вряд ли. Его маскировали и прятали на совесть. Выход у самого берега, на виду у техников. И там бетонный колодец, а сам кабель толстенный и, видимо, действительно бронированный. Собственно, зачем рисковать?

— Как «зачем»⁈ Двенадцать минут — это много, они же уже готовы. Уйдут в последний момент.

— Да и пусть валят. Наверное, это не принципиально.

— Вот тут вообще не понял, — признался старший лейтенант Земляков.

— Ну… — Катерина сделала странную паузу. — Ты представляешь, что с колонистами будет Там? Может, они очень пожалеют, что не остались в старом мире? Отсидели бы малость в тюрьме, кого-то и повесили бы, но немногих. Зато дома.

— Там что, хуже, чем в тюрьме или на виселице будет? — изумился Евгений.

— Да не то чтобы хуже. Иначе. Настолько иначе, что и поверить невозможно.

— Я не особо верующий, мне религиозные нюансы побоку. Нужно как-то задержать. Не будем же мы сидеть и любоваться?

— Да что сделать-то? Обстрелять из пушечки и атаковать развернутой цепью в восемь штыков? Нас пистолетными залпами положат. Вот «Илы» придут, разберутся. Мы дочистим. Нам главное эти корыта, в смысле, «стартовую» уничтожить окончательно и бесповоротно.

— Нет, так не пойдет, — старший лейтенант Земляков попытался усилием воли отстранить головную боль. — У нас ясно поставленная задача: «найти и уничтожить». Я пойду. Нет, лучше поеду. На броневике выйдет убедительнее.

— И что дальше? Бумаги начнешь фрицам предъявлять? Бумаги у тебя убедительные, спору нет, только им уже пофиг. Они одной ногой в иной юрисдикции.

— Нет, так мы вообще никогда ничего не доделаем. Всё, я туда. Пойду, рискну.

— Ну, тогда я с тобой, — неожиданно легко сказала Катерина.

— Это еще зачем? Ты только с виду нордичная и белокурая. По-немецки два слова и то…

— Обижаешь. Уже все четыре слова, а ругательств даже больше.

— Стоп! — Евгений смотрел на улыбающуюся былую начальницу. — Я что, лично и единолично должен был это решение принять?

— Такой вот момент, Жень. В некотором смысле я представляю, гм… третью темпоральную сторону.

— Да идите вы в жопу со своей временной и пространственной дипломатией, — с чувством заявил Земляков и полез из траншейки.

Немецкий бронеавтомобиль Sd Kfz 222 (не наш, а доездившийся)

[1] Явная путаница в отчетной документации. В Восточную Пруссию по железной дороге был переброшен 2-й дивизион бронекатеров Пиллавской военно-морской базы. Катера спустили на воду реки Прегель. В состав дивизиона входили «БК-158, '159», «202», «204», «205», «212», «213», «214», «308», «309», «310», «322», «325». Командовал дивизионом капитан 2 ранга М. Ф. Крохин. Катера «199» там не числилось, хотя малые речные бронекатера проекта 1125 определенно имелись.

[2] В ночь на 17 апреля парный дозор наших катеров находился на фарватере между Пайзе и Пиллау, но не заметил немецкие суда, эвакуировавшие с полуострова немецких танкистов. В защиту наших катерников можно сказать, что стоял туман, локаторов, да и вообще особых средств наблюдения и навигации, они не имели.

[3] Экипаж малого речного бронекатера проекта 1125 штатно насчитывал 10–12 человек (в зависимости от установленного вооружения). Но достаточно редко экипаж был полностью укомплектован.

[4] Документов по реальному бою, произошедшему утром 17 апреля 1945 года между нашими бронекатерами и немецким караваном, весьма немного, некоторые их детали кажутся странными и несколько противоречивыми. Но, видимо, нечто очень похожее в тот день произошло. Здесь изложен один из возможных вариантов событий.

[5] Немецкие быстроходные десантные баржи. Несмотря на название — серьезные, порой, чрезвычайно мощно вооруженные военные корабли кригсмарине. Весьма живучие и доставившие много проблем нашим морякам.

[6] (нем.) За фюрера и отечество!

[7] В источниках фигурирует цифры: потоплено две БДБ, три несамоходные баржи, 117 шлюпов, баркасов, рыбацких лодок и плотов, более 5 тысяч немцев. В плен взято 12 немецких офицеров. Видимо, это не совсем точные данные, но дающие общее представление о произошедшем.

[8] Наверное, это линия «К», в реальности пленных было меньше. Но повторимся — подробностей боя очень немного.

[9] С названиями в данной местности всё очень сложно. Населенный пункт Пайзе (в переводе «местность у леса»), рыбацкая деревушка Циммербуде (вдоль окраины которой в 1894–1901 годах был построен судоходный канал) и деревня Неплекен образуют некий географический треугольник вдоль выступа побережья. Поселения были объединены в одну церковную общину в 1901 году и в какой-то мере начали считаться единым населенным пунктом Пайзе, но при этом сохранили и собственные названия. Ныне всё это город Светлый.

[10] Название судов и кораблей, места их затопления не совсем точны.

[11] Легкий немецкий бронеавтомобиль Sd.Kfz. 222. Вес около 4,8 тонны, экипаж три человека, вооружение основной модификации — 20-мм пушка и пулемет МG-34. Существовало несколько модификаций радиомашин на этой же базе.

[12] Координаты изменены и зашифрованы, поскольку информация до сих пор не рассекречена.

[13] Скорее всего, это был «Дорнье Do-24» — многоцелевая летающая лодка. Выпускалась в вариантах морского спасателя, дальнего разведчика, разведчика-бомбардировщика и т.д. Максимальный взлетный вес около 16,2 тонны, крейсерская скорость 290–330 км/час, экипаж 5–6 человек. Имел вооружение, в спасательном варианте имел шесть коек и медицинское оборудование.