Оплата – наличными

Глава 4

У меня не было будущего. Если я попаду им в руки, а следствие поручат Хейму, это конец. Но меня беспокоило другое. Сейчас я мог думать только о деньгах в чемодане. Если бы у меня их не было, Хейм бы их не получил. Больше меня ничего не волновало – только как бы уберечь от него чемодан.

Из-за двери снова раздался голос:

– Открывай, Фаррар! Мы знаем, что ты там! Открывай!

Опять кто-то ударил в дверь плечом, она затрещала, но устояла.

Я подошел к окну. Вокруг всего дома под окном проходил карниз в фут шириной. Высунувшись из окна, я увидел, что в тридцати ярдах он упирается в лепное украшение на углу, выходящем на пересечение Оушн-бульвара и бульвара Рузвельта. Если я доберусь туда, то вполне смогу уберечь свою спину от пули.

Я посмотрел вниз. В трех сотнях футов внизу променад был забит людьми – они все, задрав головы, смотрели на меня. Я глянул на узкий карниз, и меня немного замутило, но надо лезть в окно или дожидаться, когда, выломав дверь, меня застрелят полицейские.

И снова в дверь ударили плечом. Я перекинул ногу через подоконник и встал на карниз. Держась за раму, я подтянулся и взял из комнаты чемодан.

Толпа издала возбужденный крик, но я не стал смотреть вниз. Я немного постоял, глядя прямо вперед, – у меня колотилось сердце и подгибались колени. Здесь не очень удобно прогуливаться и без чемодана, а с ним, оттягивающим руку, и совсем кошмар.

Прижав к себе чемодан и отирая плечом стену, я двинулся вперед. Я ставил одну ногу перед другой, как канатоходец, не пытаясь идти быстро и глядя только на угол впереди.

Я пробрался мимо окна и пошел дальше, чувствуя, как меня тянет посмотреть вниз. Передо мной было еще одно окно, потом стена, а там уж и угол. До окна оставалось футов шесть, когда оттуда высунулась голова. Я остановился, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы.

На меня смотрел загорелый светловолосый мужчина в желтом спортивном пиджаке и рубашке бутылочно-зеленого цвета. Он глядел на меня разинув рот. Очень медленно, чтобы не потерять равновесие, я сунул руку в карман и достал пистолет Бенно.

– Я так понимаю, вы не будете бросаться вниз, – сдавленным голосом прохрипел мужчина. – Может, лучше залезете обратно?

– Отойди и закрой окно, – сказал я и навел на него пистолет.

Он ахнул и отскочил от окна. Толпа опять заревела.

Я снова пошел вперед. Дойдя до окна, я заглянул внутрь, выставив пистолет. Комната пуста. Дверь нараспашку.

Мне осталось пройти до угла двадцать футов. Я пошел быстрее. Позади раздался крик, но я не стал оборачиваться. Я двигался вперед, ожидая услышать выстрел или почувствовать, как в меня впивается пуля, но ничего не произошло.

Я добрался до углового украшения и схватился за один из выступов. Даже тогда я не обернулся.

Некоторое время я стоял там, пытаясь выровнять дыхание и глядя на дом напротив – не более чем в пятидесяти ярдах от меня в окнах повсюду виднелись лица.

– Иди обратно, дурак! – закричал мне какой-то мужчина. – Ты что, не понимаешь, что делаешь?

Я поставил чемодан на выступ. Держась за выступ, я начал его огибать. Завизжала какая-то женщина. Рев толпы накатил, как прибой. Убедившись, что имею хорошую опору для рук и ног, я подтащил к себе чемодан. Потом поднял его. Секунды три-четыре я прижимался к углу, поставив ногу в углубление орнамента и цепляясь пальцами левой руки за неровную поверхность камня. Чемодан в правой руке висел в воздухе. Его тяжесть нарушала мое равновесие, но мне удалось удержаться. Люди в здании напротив что-то кричали мне.

Некоторое время я так и стоял. Потом медленно, дюйм за дюймом, я начал продвигаться к углублению, образовавшемуся на углу дома между двумя выступами орнамента по бокам. Без поклажи было бы легче; работать одной рукой и еще уравновешивать чемодан оказалось чертовски трудно. Один-два раза даже показалось, что у меня ничего не получится. Я добрался до углубления, так толком и не зная, как это у меня вышло. Места там хватало, и никто не мог достать меня ни справа, ни слева.

Я так устал, что не мог больше держаться на ногах и, не выпуская из рук чемодан, сел, прислонившись спиной к стене и свесив ноги в пустоту.

Впервые с тех пор, как вылез из окна, я посмотрел вниз.

Бульвар Рузвельта и Оушн-бульвар были заполнены народом. Сверху люди в толпе походили на черно-белый ковер. Мне были видны крохотные фигурки полицейских, которые тщетно пытались очистить улицу. Чуть подальше на милю растянулась автомобильная пробка; машины вовсю ревели гудками. Я видел, как люди выходили из своих тачек и пешком шли к отелю.

Я решил, что у меня есть немного времени, прежде чем полицейские попытаются стянуть меня отсюда или отправят по карнизу какого-нибудь отчаянного скалолаза, чтобы схватить меня. Мое время уходило. Но я не мог пожаловаться. У меня с собой четверть миллиона долларов. Подо мной – пять, а то и шесть тысяч человек, которые смотрят только на меня. Следующий шаг был очевиден.

Я открыл чемодан и вытащил пачку банкнотов. Разорвав бандероль, я бросил деньги в воздух. Банкноты рассыпались и, как небольшое облачко, начали опускаться к земле.

Люди задрали головы, глядя, как к ним падают некие бумажки. Банкнотам понадобилось немного времени, чтобы долететь до земли. Кто-то подпрыгнул, чтобы первым схватить купюру. Тут все поняли, что именно я им бросаю. От воплей толпы, казалось, раскололся воздух и зашатались здания.

Из окна дома напротив высунулся мужчина и закричал:

– Он разбрасывается деньгами!

Теперь я работал быстро, одну за другой вытаскивая пачки и вскрывая их.

Окна соседнего дома начали пустеть. Те, кому было лучше всего видно, уже бежали к лифтам, чтобы успеть попасть на улицу, под денежный дождь.

Я в свое время обещал себе, что если доберусь когда-нибудь до больших денег, то устрою небывалый кутеж. Теперь я выполнял свое обещание, да с каким размахом! Сейчас я был самым могущественным и самым значительным человеком на земле.

Сцена внизу поражала воображение. Люди боролись друг с другом, визжали и выдирали деньги друг у друга из рук. Даже копы работали дубинками, чтобы добраться до банкнотов, падавших на землю. Ветер далеко разнес деньги. На пляже тоже дрались. Я видел, как некая девица запихивает комок смятых банкнотов за вырез платья, а визжащая старуха, годившаяся ей в бабушки, тут же срывает с нее платье.

Мужчина с пригоршней купюр прижался к автомобилю, а четыре женщины избивают его сумочками. Полицейский пытается перевернуть женщину, которая лежит на тротуаре ничком, а она верещит, как паровозная сирена.

Я бросил вниз остатки денег и теперь просто смотрел. Мне тяжело дышалось, и одежда пропотела насквозь. Я бы прошел через все, что мне выпало, еще раз только для того, чтобы повторить эти десять минут.

Но деньги кончились, как и предсказывала Делла, – словно снег, растаявший на солнце, – и теперь у меня не осталось ничего, что могло бы напомнить о них. Мой звездный час прошел и никогда больше не повторится.

На улице внизу никто теперь не обращал на меня внимания. В схватке люди позабыли обо мне и дрались между собой.

Время мое вышло. Скоро полиция придумает, как до меня добраться. Оставался выбор – сдаться или же, пытаясь опередить судьбу, шагнуть с карниза в пустоту. Я знал точно – если Хейм до меня доберется, то мне не жить.

Если бы не Джинни, я бы не сомневался. Я бы тут же и покончил все дела, но я не мог забыть, как она смотрела на меня, когда Хейм сказал, что я украл деньги. Еще я вспомнил, как она крикнула, что не верит, будто я любил ее. Больше всего мне захотелось сказать ей, как много она значила и значит для меня. Хотелось, чтобы она выслушала меня, потому что я был уверен – если бы она знала, как меня затянуло во всю эту историю, так же неумолимо, как пловца затягивает в водоворот, Джинни смогла бы понять – даже после того, как я сяду на электрический стул, – что я совсем не такой подонок, каким изображал меня Хейм.

Мне было очень важно, чтобы она узнала правду, и поэтому я решил сдаться. Прежде чем предстать перед судом, я успею записать все, что со мной произошло, и, если приговор будет против меня, у Джинни останется хотя бы письменное свидетельство.

Приняв решение, я осторожно поднялся на ноги и выглянул из-за выступа. В окно ярдах в двадцати от меня высунулся полицейский. Очень неохотно, вытаращив глаза и отирая струящийся по лицу пот, он перенес ногу через подоконник.

– Сиди там, – махнул я ему рукой. – Я возвращаюсь.

Я шел к нему медленно, прижимаясь к стене дома и глядя только вперед, когда снизу опять раздался приглушенный рев толпы. Он напомнил мне звуки, которые издавали львы, когда я сбросил тело Райзнера к ним в яму. Райзнер хотя бы не знал, что его ждет.

А я знаю.