Орел-Девка

ОРЕЛЪ-ДѢВКА.

(Изъ жизни въ Тирольскихъ альпахъ).

Повѣсть Вильгельмины фонъ-Гиллернъ-Бирхъ.

"Дикая, робкая дѣвушка горъ,

Ты устремляешь задумчиво взоръ

Съ башни высокой... Красиво

Алый корсажъ охватилъ твою грудь --

Къ сердцу невинному, чистому путь

Словно закрылъ онъ! Ревнива

Такъ и альпійская роза -- она

Тамъ, на утесѣ угрюмомъ одна,

Чудно алѣетъ, а рядомъ

Камни да мохъ посѣдѣвшій давно --

И не заботится -- ей все равно:

Кто подарить ее взглядомъ".

Шеффель.

По тропинкѣ, извивавшейся глубоко внизу по Эцтской долинѣ, брелъ путникъ -- чужестранецъ. Вверху, на высотѣ орлинаго полета, какъ разъ надъ его головой, на краю обрыва, довольно рѣзко очерчивалась женская фигура: хотя она и представлялась не больше альпійской розы, но ее все таки хорошо было видно, благодаря ярко-голубому небу и блестящему ледяному покрову дальнихъ горъ. Она стояла тамъ, какъ видно, спокойно, самоувѣренно, не обращая вниманія на нахальные удары горнаго вѣтра, и смѣло смотрѣла въ самую бездну, туда, гдѣ ревѣла Ахъ въ ущельѣ и гдѣ косой лучъ солнца, пронизавъ водяную пыль, отбрасывалъ на стѣну противуположнаго утеса шевелящіяся радужныя полоски. Женщинѣ этой и путникъ, и проводникъ его, шедшіе по тропинкѣ, похожей на ниточку, тоже казались удивительно маленькими фигурками. Конечно, она не слышала ихъ разговора, потому что изъ такой бездны ни одинъ звукъ не могъ долетѣть до нея; но за то наверху хорошо было слышно, какъ неистово ревѣла горная рѣка. Не видѣла она и того, какъ проводникъ -- молодцоватый охотникъ за дикими козами -- грозно протянувъ руку, ткнулъ на нее, замѣтивъ спутнику: "Ужь это навѣрно Валли -- орелъ-дѣвка забралась туда! Никакая другая не сунулась бы на такой выступъ какъ разъ надъ пропастью... Вона -- вѣтерокъ-то чуть не спихнулъ ее сейчасъ, а ей -- ничего... Ну-да ужь извѣстно, у ней все выходитъ какъ-то не по людски, не по христіански -- по своему, значитъ!"

Тутъ они вступили въ темный, сырой и прохладный сосновый лѣсъ. Проводникъ опять пріостановился и метнулъ вверхъ соколиный свой взглядъ, который скользнулъ по женской фигурѣ на утесѣ и по деревушкѣ, красиво раскинувшейся на узкой горной площадкѣ. Деревушка вся была залита лучами яркаго утренняго солнца, которое какъ бы изподтишка бросало два-три залетные луча въ глубь тѣснины, въ эту мрачную какъ могила бездну.-- "Ну-ну, ладно, не гляди такъ, не подтрунивай оттуда, авось и къ тебѣ наверхъ дорожку-то найдемъ!" буркнулъ проводникъ и пошелъ вслѣдъ за путникомъ. И вотъ, какъ бы на зло ему, дѣвушка пустила такой звонкій іодль {Нѣсколько нотъ двухъ регистровъ -- груднаго и горловаго въ перемежку. Тирольскій пріемъ въ пѣніи.}, что горное эхо отчетливо, ясно донесло эти звуки въ самую чащу дремлющаго сосноваго лѣса. Казалось -- это сами феи, враждебныя охотникамъ Эцтской долины, встрепенулись и выкрикнули вдругъ эти таинственныя, вызывающія нотки.

-- Кричи себѣ! Погоди, перестанешь ты у меня дурить! огрызнулся онъ снова, затѣмъ сильно перегнулся назадъ, схватился за голову обѣими руками и пальнулъ въ стѣны утесовъ такимъ забористымъ и рѣзкимъ іодлемъ, какъ будто бы къ губамъ его былъ приставленъ почтовый рожокъ.-- Слышала? а?!

-- Ты почему-же это назвалъ Валли орелъ-дѣвкой? спросилъ путешественникъ, когда они шли среди темнаго, шумящаго лѣса, охваченные сыростью.

-- А потому, сударь, что она, еще будучи ребенкомъ, сама добыла изъ гнѣзда орленка, причемъ подралась съ настоящимъ орломъ, заговорилъ тиролецъ.-- Н-да, она красавица и, можно сказать, самая здоровенная дѣвушка во всемъ Тиролѣ, ктому-же очень богата, -- ну, парни за ней хвостомъ, а она ихъ всѣхъ съ носомъ оставляетъ -- срамитъ да и только! Старшаго нѣтъ надъ ней -- вотъ что! Стойка, упряма какъ лѣсная кошка, и силачка такая, что парни такъ и порѣшили, что съ ней никому не совладать, потому супься только -- сейчасъ кубаремъ полетишь. Ну, если мнѣ доведется столкнуться съ ней -- уйму я ее -- или прочь тогда со шляпы и перо, и бородка дикой козы!

-- Отчего же ты до сихъ поръ не попробовалъ счастья, коли она и красавица, и невѣста богатая?

-- Эхъ, не нравятся мнѣ, по правдѣ сказать, такія дѣвушки -- словно вотъ мальчишки! Впрочемъ, не виновата она въ этомъ. Старикъ-то Штроммингеръ человѣкъ злющій, скверный такой. Считался онъ у насъ лучшимъ дроворубомъ и первымъ силачемъ -- слава эта и теперь еще за нимъ осталась. Ну, а дѣвчонку-то свою билъ онъ немилосердно и воспитывалъ какъ мальчугана. Матери у нея, можно сказать, совсѣмъ и не было, потому родилась эта Валли такой крупной да здоровой, что мать тутъ же и духъ выпустила -- умерла. Ну, понятно, и выросла она эдакой дикой и буйной.

Тиролецъ не ошибся. Дѣйствительно, женская фигура, стоявшая надъ обрывомъ, была Бальбурга Штроммингеръ, дочь самаго зажиточнаго деревенскаго обывателя, а по прозвищу -- орелъ-дѣвка. Проводникъ говорилъ чистѣйшую правду объ этой дѣвушкѣ: ей по шерсти дана была и кличка такая. Сила и мужество Валли были безграничны; казалось, небо надѣлило ее крыльями орла и вдохнуло въ нее душу суровую, неприступную, какъ тѣ крутые утесы, на которыхъ гнѣздятся хищныя птицы -- эти могучіе пловцы въ воздушномъ океанѣ.

Случалась ли гдѣ нибудь опасность -- Валли была уже тамъ изъ первыхъ, и всегда, съ самаго дѣтства, поступала отважно, такъ что далеко оставляла за собою парней, перещеголять которыхъ ей ничего не стоило. Еще ребенкомъ она уже была дикой и недотрогой, похожей на любаго бычка изъ отцовскаго стада. Молодыхъ быковъ она любила укрощать -- и укрощала. Однажды какой-то крестьянинъ случайно увидѣлъ на совершенно отлогой стѣнѣ гнѣздо орла-ягнятника и заявилъ объ этомъ, но никто изъ всей деревни не дерзалъ пойдти и уничтожить это гнѣздо. Тогда денежный тузъ -- Штроммингеръ сказалъ, желая подсмѣяться надъ всѣми деревенскими парнями, что онъ прикажетъ своей Вальбургѣ сдѣлать то, на что у нихъ ни храбрости, ни силенки не хватаетъ. И что-жъ? къ ужасу женщинъ и въ пику парнямъ, Валли сейчасъ-же согласилась разорить гнѣздо коршуна, а ей тогда было всего-то четырнадцать лѣтъ. "Эй, Штроммингеръ, не искушай Бога!" заговорили крестьяне; но мѣстный капиталистъ захотѣлъ потѣшиться: пусть-де всѣ знаютъ, что нѣтъ на бѣломъ свѣтѣ другой такой семейки, какъ семейка Штроммингера!..

-- Ну, ну, поглядите, какъ моя дѣвка заткнетъ за поясъ десятерыхъ парней вашихъ! Пожалуйте! крикнулъ онъ смѣясь мужикамъ, сбѣжавшимся посмотрѣть на такое диковинное дѣло.

Многіе пожалѣли тутъ красивую, стройную дѣвушку, которая того и гляди погибнетъ, павъ жертвою злаго, хвастливаго самодура-отца; однако всѣмъ хотѣлось посмотрѣть на такую занятную штуку.-- Утесъ, къ которому прикрѣплено было гнѣздо орла, былъ почти отвѣсный, такъ что по немъ даже и карабкаться было положительно невозможно, а потому Валли и обвязали веревкой. Четыре мужика гуськомъ (Штроммингеръ стоялъ первымъ) схватились за конецъ ея. Конечно, крѣпкія были у нихъ руки, но все-таки страхъ сжималъ сердце... И когда отважный ребенокъ, снабженный однимъ только ножемъ для защиты, подошелъ къ самому обрыву и смѣло прыгнулъ въ пропасть -- у всѣхъ духъ захватило... Ну, какъ узелъ развяжется? А вѣдь пожалуй и орелъ растерзаетъ ее, или она, на обратномъ пути, разобьетъ себѣ голову о какой-нибудь выдавшійся камень?.. Что за отвратительную забаву придумалъ Штроммингеръ -- играть такимъ образомъ жизнью своего ребенка! А Валли между тѣмъ, храбро пролетѣвъ въ воздухѣ до половины обыва, радостно вскрикнула -- поздоровалась съ орленкомъ, который, при видѣ такой нежданной, странной гостьи, взъерошилъ свои юныя перья, пискнулъ и ужь возъимѣлъ намѣреніе защищаться своимъ еще глупымъ, неумѣлымъ клювомъ. Дѣвушка быстро схватила лѣвой рукой птенца -- онъ жалобно закричалъ, но она его сейчасъ же сунула подъ мышку. Вдругъ въ воздухѣ что-то прошумѣло, и въ то же мгновеніе Валли увидѣла, что очутилась въ тѣни, а затѣмъ ударъ за ударомъ, посыпался на ея голову и плечи. "Глаза береги! глаза!" прежде всего мелькнуло въ головѣ дѣвушки, и она, прижавшись лицомъ къ утесу, стала не глядя отмахиваться отъ, коршуна ножемъ, который держала въ правой рукѣ. Хищная птица разсвирѣпѣла и пустила въ ходъ все -- острый клювъ, когти и крылья. Тамъ, наверху, быстро тянули веревку, а битва Валли съ коршуномъ все еще продолжалась -- но вотъ орелъ внезапно свернулъ крылья и полетѣлъ камнемъ внизъ... Должно быть, дѣвушка ловко попала въ него ножемъ. Вся въ крови, съ расцарапаннымъ лицомъ, очутилась наконецъ Валли на площадкѣ -- съ живымъ орленкомъ подъ мышкой. Она никакъ не хотѣла разстаться съ нимъ.

-- Эхъ, Валли, закричало нѣсколько голосовъ,-- тебѣ-бы лучше было бросить птенца-то, тогда и орелъ не тронулъ-бы тебя!

Дѣвушка отвѣтила просто:

-- Да вѣдь онъ, бѣдняжка, не можетъ еще летать. Если бы я его бросила -- онъ упалъ бы туда, внизъ, и разбился бы до смерти.

Тутъ Штроммингеръ поцѣловалъ дочь -- это случилось съ нимъ въ первый разъ въ жизни -- но поцѣловалъ не потому что разчувствовался при видѣ великодушнаго состраданія дочери къ слабому птенцу. Поцѣлуй этотъ былъ ей наградой за смѣлый подвигъ, который дѣлалъ честь столь знаменитой семьѣ Штроммингеровъ.

Такъ вотъ какая дѣвушка стояла тамъ, наверху, на выдавшемся узкомъ камнѣ, на которомъ только ноги и могли помѣститься свободно! Стояла она и глядѣла задумчиво въ глубь ущелья, вовсе не думая о томъ, что виситъ надъ бездной. Хотя Валли нравомъ была безпокойна, однако, случалось -- вдругъ становилась тише воды, ниже травы, совсѣмъ притихала, и въ такія минуты какъ-то особенно грустно смотрѣла вдаль на что-то такое соблазнительно манящее, къ чему душа ея тщетно стремилась. Да, то былъ образъ вѣчно-юный, свѣтлый -- видѣла-ли она его въ сѣромъ утреннемъ туманѣ, въ блескѣ-ли полуденнаго солнца, въ пламени заката или же при палевомъ свѣтѣ луны -- образъ, не покидавшій ее вотъ уже цѣлый годъ... Куда бы Валли ни шла, гдѣ бы ни остановилась -- при спускѣ ли въ долину, при восхожденіи ли на гору -- онъ всюду слѣдовалъ за ней. Когда она стояла надъ обрывомъ и когда взглядъ ея большихъ и боязливыхъ какъ у лани глазъ скользилъ по блестящимъ ледянымъ глыбамъ черныхъ вершинъ, проникалъ въ мракъ ущелья гдѣ шумѣла Ахъ -- она хотѣла найти того, на кого былъ похожъ этотъ неотвязный призракъ, милый образъ... Случилось иногда, что тамъ внизу двигался крошечный путникъ -- и вотъ Валли уже спрашивала себя: а не онъ-ли это? Какая-то небывалая радость наполняла тутъ грудь ея при мысли, что увидѣла таки она его, хотя увидѣть только и можно было фигуру человѣчка -- живую куколку, какъ въ камера-кларѣ.

Когда прошли внизу-по тропинкѣ два путника, изъ которыхъ чужестранецъ повѣдалъ о ней, Валли, міру, а проводникъ-тиролецъ послалъ дѣвушкѣ угрозу -- она опять прошептала: можетъ быть, это онъ?.. Сжалось сердце въ груди, тѣсно тамъ стало -- и, какъ выпущенная на волю птичка, вырвался изъ горла ея радостный звучный іодль. Когда тиролецъ, среди дремлющихъ сосенъ, внизу, услыхалъ эти звуки -- онъ отвѣтилъ на нихъ -- и какъ жадно Валли внимала этимъ отвѣтнымъ, далекимъ ноткамъ!.. Что-жь, развѣ это не могъ быть его голосъ?.. Широко вспыхнуло страстное чувство, отъ знойнаго огня заалѣло дикое, суровое и озлобленное лицо дѣвушки, но она не знала, что забористая трель тирольца была только злой насмѣшкой. Если бы это было ей извѣстно -- сжала бы она сильные пальцы свои и тряхнула бы потомъ для пробы крѣпкимъ кулакомъ... Омрачилось бы ея лицо и стало-бы блѣднымъ, безжизненнымъ, какъ ледяныя глыбы въ сумерки. Валли усѣлась на камнѣ, на которомъ стояла; ноги ея свободно повисли надъ пропастью, и болтая ими, она подперла красивую голову обѣими руками и начала вызывать въ памяти тѣ странныя, чудныя ощущенія, которыя пришлось ей испытать при первой встрѣчѣ съ нимъ.