Орел-Девка

VI. День на родинѣ.

Валли пришлось снова перейдти черезъ трепещущій мостикъ, и тутъ она почувствовала, что голова у нея кружится и кровь, хлынувшая въ голову, стучитъ въ вискахъ. Мягкость, влажность воздуха здѣсь казалась ей, сравнительно съ разрѣженнымъ, холоднымъ воздухомъ ледниковъ, тяжелою, давящею. Ганзль, покачиваясь отъ быстрой ходьбы ея, вцѣпился когтями въ плечо.... Все это мучило Валли и казалось ей невыносимымъ. Вотъ она и у своей родной деревни, но чтобы дойти до дома отца, нужно было прошагать черезъ все селенье. Обыватели, успѣвшіе уже пообѣдать, глазѣли изъ оконъ -- и завидя Вальбургу Штроммингеръ, оживились и затыкали на нее пальцами.

-- Вонъ, глядите -- Орелъ дѣвка пришла! Вотъ и ты, наконецъ, оттуда вернулась?.. Эва! и орла тащитъ съ собой!... Слышь ты, не померзли вы тамъ оба-то! Н-да, старикъ-то заставилъ васъ тамъ порядкомъ погостить!.. Да-ну, покажись, какая ты теперича стала?.. Эхъ, и похудѣла-же, и почернѣла, ровно-бы вотъ шнальзерскій пастухъ!.. Ага, стала тамъ, наверху-то, тише воды, ниже травы -- что?.. То-то, видишь, какъ хорошо супротивничать отцу!...

И такія злорѣчивыя привѣтствія раздавались и справа, и слѣва, пока дѣвушка шла, опустивъ глаза. Чувство стыда и горечи заставило ее сильно краснѣть... Въ самомъ дѣлѣ, горделивая Валли, дочь первѣйшаго богача, возвращалась домой, осыпаемая насмѣшками, оскорбленіями! А за что? Въ чемъ же она провинилась?.. И разгоралась въ ея груди непримиримая ненависть, а это чувство тяжелѣе гнѣва: гнѣвъ можетъ мало по малу улечься,-- но ненависть, свившая себѣ гнѣздо въ оскорбленномъ и крѣпко огорченномъ сердцѣ, быстро ростетъ, пуская цѣпкіе корни во все существо; ненависть -- это безмолвное, назойливо-постоянное проявленіе чувства безсильной мести.

Валли, не проронивъ ни одного слова, взошла на горку, на которой стоялъ домъ Штроммингера, гордо посматривая съ верху на всю деревню. Появленія ея никто не замѣтилъ, такъ какъ всѣ были въ полѣ; только одинъ глухой Клеттенмайеръ, коловшій около сарая дрова на зиму, увидѣлъ Валли, снялъ шляпу передъ дочерью хозяина и проговорилъ:

-- Да хранитъ тебя Господь Богъ!

Бросивъ котомку и освободившись отъ увѣсистаго Ганзля, дѣвушка протянула руку старику.

-- Ну, слышала, чай? Люккардъ-то -- а? спросилъ глухой.

Валли только кивнула.

-- Н-да, такъ-то вотъ, заговорилъ Клеттенмайеръ, продолжая колоть дрова,-- ужъ ежели кого Викентій не полюбить -- не угомонится до тѣхъ поръ, пока со свѣту не сживетъ!.. Желательно ему было-бы и меня вытурить: подмѣтилъ онъ, что я держалъ сторону Люккардъ... Забралъ онъ себѣ въ голову, что ежели-бъ тутъ никого не было, кто бы былъ за тебя, -- такъ ты бы меньше упрямилась. Да вотъ не съ чѣмъ ему ко мнѣ привязаться -- ну, онъ и даетъ мнѣ нарочно самую что ни есть тяжелую работу. Каждый день мнѣ приходится теперь цѣлый возъ дровъ наколоть... Совсѣмъ изъ силъ скоро выбьюсь! А мнѣ-то, изволишь видѣть, третьяго дня семьдесятъ шесть стукнуло. Викентій этого, значитъ, и добивается, чтобы сейчасъ сказать хозяину, что старикъ, молъ, никуда теперь не годится; либо ждетъ онъ, чтобъ я самъ отошелъ, когда ужъ силушки-то не станетъ... А куда я, этакой старый, сунусь?.. Ну, и надо жить тутъ!...

Валли, мрачная, нахмуренная, дала высказаться старику -- и затѣмъ, повернувшись, быстро направилась къ дверямъ дома. Ей захотѣлось взять тамъ хлѣба, вина и угостить Клеттенмайера. Но кладовая и погребъ были заперты на замокъ. Она прямо пошла въ кухню. Сердце дѣвушки болѣзненно сжалось... Вѣдь тамъ -- обычное мѣстечко Люккардъ, ей одной принадлежащее; старушка сейчасъ должна выйти къ ней навстрѣчу и спросить: "Ну, какъ живется-можется тебѣ? Чѣмъ попотчивать прикажешь? Какую работушку мнѣ дашь?"... Слова эти раздались въ ушахъ Валли, но -- увы, все это миновало, прошло!... Какая-то незнакомая приземистая дѣвушка сидѣла въ кухнѣ у очага и чистила картофель.

-- Гдѣ ключи? спросила Валли.

-- Какіе такіе ключи?

-- Отъ кладовой и погреба.

Новая кухарка дерзко оглянула Валли.

-- Эва какъ! Ужъ больно громко... Да ты кто такая?

-- Смотри -- и узнаешь, произнесла Валли гордо.-- Я -- дочь хозяина.

-- Хи -- хи -- хи! Проваливай-ка лучше отсюда. Хозяинъ не велѣлъ тебя пущать въ домъ. Ступай на задворки, тамъ и комната для. тебя припасена. Поняла?

Лицо Валли побѣлѣло, какъ у мертвеца. Такъ вотъ какъ ей придется жить въ родительскомъ домѣ! Она, Вальбурга Штроммингеръ, ниже послѣдней работницы -- и гдѣ же?-- у себя, подъ собственной, наслѣдственной кровлей!.. Это значитъ, что ее -- мало того что видѣть не хотятъ -- желаютъ еще осрамить, унизить, чтобы заставить покориться... Ее! Валли... Орелъ-дѣвку!... Самъ отецъ когда-то съ гордостью говорилъ, что такая дѣвушка десятокъ парней зй-поясъ заткнетъ!

-- Подай мнѣ ключи! прикрикнула она.

-- Эге! Вотъ это чудесно! Ужъ коли хозянъ велѣлъ, чтобы ты зажила тутъ чумичкой, такъ ужъ о ключахъ лучше тебѣ молчать. За домомъ я теперь смотрю и безъ приказу хозяина ничего тебѣ не дамъ.

-- Клю -- чи! гаркнула Валли вспыхнувъ.-- Я приказываю тебѣ!

-- Не можешь ты мнѣ приказывать -- не тебѣ я служу, а Штроммингеру. Въ кухнѣ, здѣсь, я хозяйничаю. Поняла? На то воля хозяина; ну, а ежели онъ дочь свою родную считаетъ ниже насъ, наёмныхъ работницъ -- такъ ужъ знаетъ за что это...

Валли шагнула къ кухаркѣ, совсѣмъ приблизилась къ ней... Глаза ея горѣли, губы подергивались -- той даже страшно стало; но прошла минута -- и Валли овладѣла собой; гордость взяла верхъ... "Стоитъ-ли руки марать? Жалкая наймичка -- ну, ее!" и она вышла изъ кухни. Кровь бурлила, въ вискахъ постукивало, глаза сверкали, грудь порывисто дышала... Да, ужъ слишкомъ много сегодня обрушилось на голову дѣвушки!... Она машинально прошла по двору, какъ будто была въ лунатизмѣ, приблизилась къ Клеттенмайеру, взяла у него топоръ и заставила сѣсть старика на скамью. Клеттенмайеръ, еле-державшійся на ногахъ отъ усталости, никакъ не хотѣлъ сидѣть и говорилъ, что не смѣетъ бросить работу; но Валли успокоила его, сказавъ, что сама докончитъ рубку дровъ, сработаетъ за него.

-- Ну, да будетъ надъ тобою Божье благословеніе, добрая ты душа! произнесъ старикъ и, совершенно изнеможенный, остался на скамьѣ. Валли вошла подъ навѣсъ и принялась за дѣло. Въ сильныхъ рукахъ ея топоръ высоко взлеталъ и съ трескомъ раскалывалъ увѣсистыя полѣнья, а если попадалось толстое бревнышко, то лезвеё топора глубоко входило въ него. Не прошолъ въ ней гнѣвъ, она сердито махала этимъ орудіемъ, а Клеттенмайеръ глядѣлъ и удивлялся, какъ это у Валли работа-то кипитъ -- куда батраку противъ нея! И онъ любовался, радовался, смотря на дѣвушку; она выросла, разцвѣла у него на глазахъ; старикъ любилъ ее по своему. Вдругъ Валли пріостановила работу: она увидѣла вдали ненавистную ей фигуру Викентія. Викентій, не замѣчая Валли, подкрадывался сзади къ Клеттенмайеру и внезапно всталъ передъ нимъ, такъ что старикъ даже испугался. Дѣвушка не спускала съ нихъ глазъ. "Новый хозяинъ" схватилъ Клеттенмайера за воротникъ жилетки и заставилъ его подняться со скамьи.

-- Хе! Такъ-то ты работаешь? крикнулъ онъ ему въ ухо.-- Ахъ, ты бездѣльникъ! Ужъ который разъ я тебя ловлю на этомъ... Ну, теперь -- полно. Вотъ подгоню я тебя, разшевелю!

И онъ такъ толкнулъ его колѣномъ, что обезсиленный старикъ кубаремъ покатился по вымощенному камнемъ двору.

-- О-хо-хо-ой! застоналъ Клеттенмайеръ.-- Охъ, помоги... хозяинъ... встать-то!

-- Ä вотъ сейчасъ -- постой! Я тебѣ покажу, какъ лѣнивымъ рабамъ помогаютъ вставать...

Викентій схватилъ палку, замахнулся, но въ это мгновеніе что-то такъ сильно треснуло его по головѣ, что онъ вскрикнулъ и пошатнулся.

-- О, Господи... кто это? еле-произнесъ онъ и свалился на скамью.

-- Это -- я, Орелъ-дѣвка! отвѣтилъ ему знакомый, дрожавшій отъ гнѣва, голосъ -- и Викентій увидѣлъ передъ собой Валли съ топоромъ въ рукѣ, съ побѣлѣвшими губами... Она дико смотрѣла на него и почти задыхалась отъ расходившагося сердца.

-- Что -- узналъ? заговорила Валли съ разстановкой, переводя дыханіе:-- узналъ... каково... получить затрещину?.. а?!. Я... покажу... тебѣ... что значитъ... моего вѣрнаго... стараго слугу бить! Мою Люккардъ ты ужъ спровадилъ въ могилу... Клеттенмайера хочешь теперь?... Ну, нѣтъ -- этого не позволю... Лучше домъ свой сожгу, выкурю тебя отсюда, какъ лисицу изъ норы!...

Поднявъ старика, Валли довела его до сѣновала.

-- Ступай, Клеттенмайеръ, отдохни тамъ... Иди-же! приказала она.-- Я такъ хочу!

Клеттенмайеръ повиновался, чувствуя, что въ эти минуты Валли была тутъ хозяйкою, и потомъ, однако, у самаго входа на сѣновалъ, отступилъ отъ нея и проговорилъ, покачивая головой:

-- Эхъ, Валли, Валли! Не надо-бы такъ-то... Ну, что ты сдѣлала? Вонъ -- гляди-ка: ужъ больно крѣпко ты его ударила...

Дѣвушка подошла къ скамьѣ, на которой лежалъ Викентій, и, слегка оробѣвъ, оглянула его. Онъ былъ безъ чувствъ, лежалъ неподвижно, вытянулся; кровь изъ головы капала на землю. Не долго думая, Валли повернулась -- и черезъ секунду уже была въ кухнѣ.

-- Слушай ты, крикнула на кухарку:-- давай уксусу и тряпокъ, и ступай мнѣ помогать!

-- Опять закомандовала! громко фыркнула работница и не двинулась съ мѣста.

-- Да не мнѣ это нужно, сказала Валли, свирѣпо взглянувъ на нее, и схватила сама съ полки уксусную бутылку.-- Тамъ вонъ Викентій лежитъ... Я его ударила.

-- Ай! О, Господи помилуй! завопила служанка, и вмѣсто того, чтобы бѣжать помочь Викентію -- принялась шмыгать по всему дому, затѣмъ выбѣжала на дворъ и стала кричать:

"Караулъ! Валли пришибла Викентія!"

Тревога пошла по всей деревнѣ; тамъ и сямъ раздавались крики ужаса; на дворъ Штроммингера уже валила толпа.

Валли съ помощью Клеттенмайера облила рану на головѣ Викентія. Она не могла понять, отчего это рана у него такая страшная?... Вѣдь она не острымъ концомъ топора треснула его, а только обухомъ... Но Валли и не подумала о томъ, съ какою силою ударила она его обухомъ. Гнѣвъ, долго сдерживаемый, вырвался наконецъ, разразившись однимъ ударомъ, а прежде только щепки летѣли отъ раскалываемыхъ полѣньевъ.

-- Что такое? грянулъ надъ головой Валли голосъ, отъ котораго кровь въ жилахъ у нея похолодѣла...

Отецъ, съ помощью костыля, кое-какъ добрался до мѣста происшествія.

-- Что случилось? Что? загудѣла вдругъ разноголосная толпа, которая все прибывала, увеличивалась.

Валли не отвѣчала. Любопытные шумѣли, тискались впередъ, ощупывали Викентія, лежавшаго, повидимому, безъ всякихъ признаковъ жизни, и восклицали:

-- Померъ никакъ! Кончается?..

-- Да какъ это вышло-то?

-- Неужели это Валли его порѣшила?

Она не обращала никакого вниманія на толпу, какъ будто не видѣла, не слышала ничего, и молча продолжала обвязывать голову раненаго.

-- Что-жъ ты, али нѣмой стала теперь? крикнулъ Штроммингеръ.-- Что надѣлала -- а?

-- И такъ видно, отрѣзала Валли.

-- Созналась! Господи Боже мой! Эка безстыдница! послышалось въ толпѣ.

-- Злодѣйка ты! загремѣлъ отецъ.-- Каторжной вернулась ты въ родительскій домъ!

При словѣ "родительскій домъ" дѣвушка разразилась горькимъ смѣхомъ и пристально, въ упорт посмотрѣла въ глаза отца.

-- И она-же еще смѣется! Думалъ я -- исправишься ты тамъ, наверху-то; а ты вбнъ только придти успѣла -- и ужъ этакую бѣду сотворила!...

-- Пошевелился... Ожилъ! крикнула какая-то баба.

-- Несите его въ домъ, кладите его на мою постель! распорядился Штроммингеръ.

Двое крестьянъ подняли Викентія и понесли.

-- Эхъ, за лекаремъ-бы надо! тоскливо запищали женщины, идя вслѣдъ за ними.

-- Жаль вотъ, что Люккардъ нѣтъ, а то-бы и лѣкаря не нужно, замѣтили въ толпѣ.-- Старуха-то насчетъ этого знала, какъ, значитъ, дѣйствовать тутъ...

-- Что-жъ, пошлите за ней, скомандовала. Штроммингеръ.-- Пусть сейчасъ придетъ сюда!

И снова раздался хохотъ Валли.

-- Ха, ха! Вотъ вамъ, Штроммингеръ, опять понадобилась Люккардъ? Ну-ужъ если посылать -- такъ пошлите за ней -- на кладбище!!...

Всѣ въ смущеніи поглядѣли другъ на друга

-- Такъ она померла? спросилъ старикъ.

-- Н-да, вотъ ужъ третій день, какъ ея нѣтъ въ живыхъ... Убило ее горе, да обида, которую въ ей сдѣлали! Вотъ вамъ и урокъ, Штроммингеръ! А ежели вонъ и тотъ помретъ, такъ какъ помочь-то теперь некому -- ну, туда ему и дорога! заслужилъ! За Люккардъ, значитъ, я съ нимъ расчиталась.

Такія рѣчи показались толпѣ ужъ слишкомъ вольными, и она опять загудѣла:

-- Вотъ какъ! Этакое злодѣйство совершила, и чѣмъ-бы повиноваться -- она еще говоритъ "туда и дорога!" Да вѣдь такъ, чего добраго, пожалуй, и намъ придется за жизнь свою бояться... А Штроммингеръ стоитъ себѣ, молчитъ -- хоть-бы слово ей сказалъ! Ну, прекрасный отецъ!...

Валли, нисколько не оробѣвъ, напротивъ -- бросая вызывающіе взгляды, стояла сложивъ руки, спиною къ кухонной двери, и смотрѣла прямо на отца, видимо озадаченнаго брошеннымъ въ него упрекомъ. Вдругъ, какъ-бы очнувшись, Штроммингеръ стукнулъ костылемъ, выпрямился и съ удвоенною яростью крикнулъ толпѣ:

-- А вотъ я вамъ покажу, какой я отецъ! Берите ее -- вяжите!

-- Связать ее, связать! зашумѣли вокругъ.-- Такихъ надо взаперти держать! Подъ судъ отдать убійцу!

При славѣ "убійца" изъ груди Валли вырвался глухой крикъ и она попятилась къ кухонной двери:

-- Этому не бывать! загремѣлъ Штроммингеръ.-- Я не позволю тащить въ судъ мою дочь. Напрасно вы взобрали себѣ въ голову, что мнѣ охота пришла осрамиться на старости лѣтъ -- допустить, чтобы дѣтище мое, дочь первѣйшаго богача во всемъ околодкѣ, попала въ смирительный домъ! Не знаете вы меня, что-ли? И что мнѣ судъ? Будто я не могу самъ наказать ослушницу, дочь свою, коли она заслуживаетъ этого? На своей землѣ, въ собственномъ домѣ, я -- владыка и судья. Штроммингеръ вотъ захромалъ теперь -- ничего! Онъ вамъ еще покажетъ себя... Въ подвалѣ у меня будетъ сидѣть она -- и я до тѣхъ поръ не выпущу ее оттуда, пока она не уймется, не покорится, пока на глазахъ у всѣхъ у васъ не заползаетъ передо мной на колѣнкахъ! поняли?... Ну, а коли слова не сдержу -- подлецомъ меня тогда назовите!

-- О, Господи! и неужели Ты не защитишь меня?! воскликнула Валли.-- Нѣтъ, постой, послушай, отецъ... Не запирай туда! Бога ради, не дѣлай ты этого!... Лучше прогоните вы меня совсѣмъ, пошлите опять наверхъ, къ Мурцоллю... Пусть я и погибну тамъ подъ снѣгомъ! Лучше съ голода помру, замерзну -- но за то подъ открытымъ небомъ, на просторѣ! Ежели запрете -- говорю -- хуже будетъ!

-- Хе-хе! Въ горы захотѣлось ей опять, это чтобы бродяжничать-то?... Полюбилось, небось?... Ну -- нѣтъ, шалишь! Охъ, много, много я тебѣ потворствовалъ, спускалъ тебѣ... Знай: пока ты, на колѣняхъ, не попросишь прощенья у меня и у Викентія -- быть тебѣ въ подвалѣ, подъ замкомъ!...

-- Слушай, отецъ -- ничего не выйдетъ. Будто ты не знаешь, что я скорѣе голодомъ тамъ уморю себя?.. Отпустите вы меня, или -- въ послѣдній разъ говорю -- будетъ... быть тогда бѣдѣ!

-- Э, да что тутъ слушать!.. Ну, вы чего-же стоите -- ждете? О чемъ призадумались?.. Мнѣ, съ больной ногой, что-ли, брать-то ее? Хватайте, да покрѣпче держите: она вѣдь отродье Штроммингера,-- такъ что ей десятокъ такихъ какъ вы?.. Неравно разбросаетъ... Зарубите это себѣ на носу!

Такія слова разобидѣли и раздражили парней, и они бросились въ кухню вслѣдъ за Валли, презрительно фыркая и крича:

-- А вотъ, она сейчасъ будетъ въ нашихъ рукахъ!

Валли, очутившись въ кухнѣ, подскочила къ очагу, выхватила изъ огня охваченное пламенемъ полѣно и крикнула:

-- А -- ну, суньтесь! Первому, кто дотронется до меня -- сожгу волосья и кожу!

При взглядѣ на высокую, стройную дѣвушку, съ длинной горящей головней въ правой рукѣ, казалось, что то былъ самъ архангелъ съ огненнымъ мечомъ.

Парни попятились.

-- Стыдно вамъ, стыдно! подзадоривалъ Штроммингеръ.-- Вѣдь можете-же вы цѣлой-то оравой справиться съ одной дѣвушкой?... Надо вышибить у ней полѣно! вдругъ заоралъ онъ и затрясся отъ ярости. Совладать съ Валли, скрутить ее теперь на глазахъ всей деревни ему особенно захотѣлось: тутъ уже была затронута его честь.

Нѣсколько человѣкъ изъ аттакующихъ вооружились принесенными палками -- и началась настоящая охотничья схватка, какъ будто въ кухню Штроммингера забѣжалъ дикій звѣрь. И дѣйствительно, Валли походила теперь на дикаго звѣря: съ глазами налившимися кровью, съ холоднымъ потомъ на лбу, оскаливъ бѣлые зубы и постукивая ими, она била полѣномъ направо и налѣво, куда попало, защищая себя отъ попаденія толпы, какъ отстаиваютъ свою свободу и жизнь кровожадные хищники пустыни. Когда на полѣно, которымъ отмахивалась Валли, стали чаще сыпаться удары, а оно было единственнымъ ея оружіемъ,-- дѣвушка размахнулась и швырнула его въ толпу... Парни закричали и отступили, но это не помогло: Валли, вытаскивая новыя головни, принялась швырять ихъ въ лица нападавшихъ. Сумятица усиливалась.

-- Эй, воды! закричалъ Штроммигеръ.-- Затушить огонь! Несите-же воды!

Это была уже послѣдняя мѣра, и если это имъ удастся -- тогда все кончено: гибель Валли неизбѣжна... Но вотъ и вода принесена... Валли оторопѣла, упала духомъ -- и вдругъ ужасная, отчаянная мысль мелькнула въ ея головѣ! Некогда было тутъ размышлять... Мелькнувшая, еще неясная мысль прямо перешла въ дѣло: схвативъ горящее полѣно и махая имъ, она ринулась въ толпу, свободно вылетѣла на дворъ -- и тамъ, сильно размахнувшись, пустила дымящуюся, красную головню въ открытый сарай, гдѣ лежали сѣно и солома.

Раздались крики ужаса.

-- Тушите, заливайте теперь! крикнула Валли и пустилась бѣжать, выскочивъ изъ воротъ на улицу. Она неслась неудержимо все впередъ и впередъ, а на дворѣ Штроммингера раздавались вопли, стоны, однимъ словомъ -- тамъ была кутерьма, потому-что изъ-подъ кровли сѣновала уже вылетали огненные языки, и толпа спѣшила затушить пожаръ.

Когда первый клубъ краснаго дыма поднялся надъ деревней, въ то же время съ крыши Штроммингерова дома что-то черное шумно вспрянуло, точно это было дѣтище огня, и, покружась высоко въ воздухѣ, полетѣло слѣдомъ за Валли.

Дѣвушка услыхала какой-то шумъ, раздававшійся позади ея, и полагая, что за нею гонятся люди -- еще быстрѣе понеслась куда глаза глядятъ.

Ночь уже наступила, а кругомъ не было темно. Довольно яркій свѣтъ обливалъ дорогу, и трепещущія волны его какъ-бы сопровождали бѣглянку, издали. Валли поднялась на крутой утесъ, чтобы посмотрѣть: нѣтъ-ли погони, и тутъ только успокоилась, увидѣвъ, что ее преслѣдуютъ лишь -- по воздуху. Ну, вотъ и достигла она того, чего желала! Теперь уже никому не было дѣла до нея, гнаться за нею не станутъ, потому что гораздо важнѣе потушить пожаръ, а при этомъ для всякаго найдется занятіе. Одинъ Ганзль догналъ таки ее и, разлетѣвшись, такъ ударился о Валли, что она еле на ногахъ удержалась. Дѣувшка прижала его къ груди и въ совершенномъ изнеможеніи опустилась на землю. Раскраснѣвшееся, гнѣвное лицо ея было обращено въ ту сторону, гдѣ горныя вершины окрашены были заревомъ пожара... А пожаръ-то устроила она, и теперь не спускала глазъ съ этой картины. Что-то грозное, поражающее было во всей ея фигурѣ. Но вотъ на окрестныхъ колокольняхъ ударили въ набатъ -- и Валли услышала, какъ колокола явственно, гудѣли: поджогъ, поджогъ. Эти страшные дрожащіе звуки убаюкали измученную душу дѣвушки... Она стала терять сознаніе и упала въ обморокъ.