Ошибка разбойника (СИ)

30. Оскорблённая женщина

Вернувшись в Сегилью, дон Стефано подводил итоги своих операций. Учётные записи о незаконных делах он вёл без пропусков, но левой рукой, а имена заменял инициалами. Каждая тетрадь была тонкой, в конце, сведя прибыли и убытки, кабальеро переносил итоги в новую, а законченную сжигал. К сохранности записей разбойник относился чрезвычайно серьёзно. Незаконченную тетрадь держал не в своём замке Соль, а в таверне, принадлежащей его любовнице, где под предлогом свиданий с аппетитной вдовушкой для дона Стефано была отведена не сдаваемая другим постояльцам комната.

Здесь же кабальеро встречался с членами своей банды, которых не хотел видеть в родовом гнезде. Последние месяцы сеньор части своих людей позволил убраться, выплатив отступные, нарушивших приказ кого тайно убили, кого сдали властям. Остались самые опытные и те, кого дон Стефано считал настолько надёжными, насколько это возможно. Некоторых из них кабальеро взял на службу официально охранниками, в их числе своего ближайшего помощника Роберто. Как обычно, главарь следил, чтобы каждый занимающий при нём место повыше был связан роднёй или другой привязанностью, а не только страхом за себя и расчётом на выгоду. В ближайшие планы сеньора входило вовсе прикрыть разбой, предоставив будущему тестю славу человека, способного навести порядок.

Однако дона Стефано захватила мысль получить драгоценную солонку Селлини, которая, будучи подарена герцогу де Медина, помогла бы начать карьеру на королевской службе сразу с высокой должности. Соглядатаи, оставленные в Хетафе, теперь следили не только за Рамиресами, но и за домом дона Хосе. Как следует поразмыслив, кабальеро решил: грабить нынешнего владельца серебряного шедевра слишком опасно, дон Хосе вспомнит интерес, проявленный его гостем. Если прикончить чудище вместе со слугами, то цель грабежа назовёт неизвестный пока покупатель, к тому же убивать дворян дон Стефано решался лишь при крайней необходимости.

Покончив с делами, сеньор дель Соль вновь мыслями обратился к не отпускавшей несколько месяцев страсти. Инес Рамирес стала его наваждением, а благородного идальго Алонсо Рамиреса кабальеро вспоминал едва ли не чаще, чем его красавицу-дочь.

Приходилось признать — по доброй воле девушка не станет любовницей. Отцовское ли причиной тому воспитание или прирождённая, унаследованная опять-таки от отца, гордость, но все испробованные соблазнителем средства потерпели фиаско. Оставалось одно — похищение, которое разрушит доброе имя девицы, но даже в этом случае сеньор полагал — упрямица способна предпочесть его объятиям монастырь. Некоторые знакомые хвастались, что, пережив насилие, женщина быстро смиряется, ей будет довольно небольшой ласки, и она, потеряв честь, постарается смягчить свою участь, примирившись с насильником. Обида, как они говорили, скоро перейдёт в угождение и боязнь потерять любовника.

Кабальеро весьма сомневался, что такой путь приведёт к успеху с благородной женщиной, к тому же вспоминал сумасшествие Хилы. Чем закончится подобный опыт с Инес, дон Стефано не хотел даже воображать. Присмотреть какую-нибудь простолюдинку и попробовать с ней? В другое время дон Стефано мог загореться, а теперь качал ногой и без воодушевления перебирал в памяти служанок, которые могли подойти для соблазнения после насилия, но дело не представлялось ему увлекательным.

Вдруг кабальеро хлопнул себя по лбу от внезапного озарения: Кончита! Дон Стефано камеристку и без насилия до умопомрачения запугал, угрожая ее внебрачному сыну. Кончита и сейчас до дрожи боится любовника своей госпожи, даром что вышколена, как подобает прислуге высокой особы. Насиловать её необходимости нет, но почему бы не приласкать? Дону Стефано страх этой женщины был нужен, чтобы она не смела выйти из его подчинения, но в постели страх мешал получить удовольствие. Красивые ноги, крутые бёдра, упругая грудь — спать с камеристкой лишь ради того, чтобы она продолжала рассказывать о сегильском дворянстве, дон Стефано давно считал расточительством, хотя стал использовать полученные от Кончиты сведения для планирования некоторых операций.

Свидание с Кончитой сеньор дель Соль назначил в ближайшее время. Камеристка держалась ещё скованнее, чем раньше — она надеялась, что надоела любовнику герцогини. Кончита привычно начала рассказывать, какие основания имеет очередная сплетня, но мужчина прервал её:

— Позже, — дон Стефано взял камеристку за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

Сердце женщины ушло в пятки от ужаса, но кабальеро мягко ей улыбнулся. Заплескавшийся в глаза Кончиты страх едва не заставил несчастную потерять сознание, но она смогла устоять на ногах. На миг раздосадованный, дон Стефано решил продолжить свой опыт, наклонился и поцеловал женщину в шею, пощекотав кожу усами. К его удаче, Кончита боялась щекотки, и на её губах поневоле появилась улыбка. «Вот как, — подумал мужчина, — надо с чего-то начать». Он поднял голову и усмехнулся в ответ, стараясь выглядеть расслабленным и добродушным. Подумав, что у сеньора хорошее настроение, Кончита почувствовала облегчение и сразу за ним — новые поцелуи. Кабальеро целовал её осторожно, будь на его месте другой человек, женщина бы подумала — нежно. Вслед за поцелуями она почувствовала поглаживания по щеке, плечам и груди. Сильные пальцы неторопливо расшнуровывали корсет, а губы уверенного в своей власти мужчины так же мягко целовали обнажавшуюся кожу. Раздев Кончиту до пояса, дон Стефано низким, с лёгкой хрипотцой, голосом произнёс:

— У тебя красивое тело. Не хуже, чем у твоей госпожи.

Женщину бросило в жар и стыд. Это странно — дон Стефано много раз овладевал ею, но раньше Кончита не ощущала ничего, кроме страха. Улыбка на лице мужчины стала победной и в то же время пленительной. С той же мягкостью кабальеро сказал:

— Расстегни юбку сама.

Непослушные пальцы кое-как справились с поясом, потом Кончита без напоминаний развязала подвязки. Чулки соскользнули со стройных ног в тот же миг, когда упал на пол сброшенный доном Стефано камзол. Волнующаяся, раскрасневшаяся, Кончита впервые жаждала скорее оказаться в кровати с любовником. Над телом служанки давно надругались, но мужскую ласку в этот день Кончита познала впервые. Оскорбления и угрозы оказались забыты. Дон Стефано не ожидал, что любовница так быстро станет податливой и горячей. Ещё неумелая, но способная ученица, Кончита обхватила ногами талию любовника, приняла в себя его плоть и застонала, двигаясь в такт движениям мужчины.

Успех опыта превзошёл ожидания. На прежних свиданиях перепуганная и холодная, сегодня женщина горела, сверкала, сама целовала и даже покусывала сеньора. Порезвились они на славу, потом заснули.

Утром Кончита чувствовала необычайный душевный подъём. Да, её страсть — всего лишь грех и падение, но это пустячная плата за избавление от многомесячных страхов и опьянение первой добровольной близостью с мужчиной. Расслабленная, томная, радующаяся мигу блаженства, Кончита считала нелепостью прежнее отношение к дону Стефано. Угроза сыну наверняка ей почудилась или была несерьёзной. Интерес к подноготной дворян вызван почтенной целью разумно выбрать супругу. Дон Стефано вот-вот женится на добропорядочной сеньорите, он любовник самой красивой в Сегилье аристократки, но сколько в нём силы!

Туманное будущее теперь выглядело в представлении камеристки совсем недурным. Пусть одна из тайных любовниц, без надежды увлечь кабальеро надолго, Кончита жаждала насладиться каждым мигом близости с великолепным мужчиной, который ей позволит судьба.

Проснувшись, дон Стефано подвёл итог своего опыта. Полный успех. Затравленная служанка после нескольких немудрящих ласк превратилась в отменную любовницу. В другой раз кабальеро не преминул бы воспользоваться её страстью подольше, но теперь в нём нарастало презрение и отвращение. Как можно сравнивать гордую добродетельную дворянку с простолюдинкой, морочившей ему голову рассказами о насилии, совершённом сыном сеньора! Восторженный взгляд Кончиты кабальеро встретил ледяным холодом и коротко бросил ей:

— Пошла вон.

Женщина вздрогнула, не понимая, но сразу узнала жестокого господина, несколько месяцев мучившего её угрозами, унижением и бесчестьем. Как могла быстро, Кончита оделась, но у двери её остановил окрик:

— Возьми. Заслужила, — дон Стефано бросил ей золотой.

Себя не помня, боясь разреветься, Кончита выскочила из комнаты.

День прошёл для служанки, будто во сне. Она одевала, раздевала, купала, вновь одевала и причёсывала донью Марию. К счастью, руки делали свою работу, не требуя размышлений, а подумать Кончите было о чём.

Ласки дона Стефано оказались недолгой блажью, но теперь всё возвращалось на круги своя. Прошедшая ночь, когда, пусть ненадолго, Кончита была свободна от страха, не прошла без последствий. В душе женщины росло возмущение, а главное — она впервые осмысливала роль, которую назначил ей дон Стефано. Зачем кабальеро так круто за неё взялся? Ему нужно было узнать, сеньорита из какой семьи, выйдя замуж, вряд ли наставит мужу рога? Что здесь дурного? Если бы дон Стефано прямо объяснил камеристке подобную цель и предложил вознаграждение за сведения на этот счёт, Кончита считала бы полученные от него деньги куда более честным заработком, чем ей было уплачено за сводничество своей госпожи. Быть может, кабальеро сразу захотел получить Кончиту как женщину? Тоже мог сделать проще — чуть-чуть приласкать, много ли надо лет десять назад насильно обесчещенной простолюдинке? К тому же Кончита находила дона Стефано очень красивым мужчиной и отлично видела, какой довольной приходит донья Мария со свидания с ним.

Добравшись вечером до кровати, ещё помнящей тяжесть тел, сплетённых в любовной игре, Кончита легла, но вместо сна вновь вспоминала, стараясь рассортировать беспорядочно рассказанные дону Стефано или присланному им человеку сведения о сегильских дворянах. По природе наблюдательная и сметливая, Кончита сумела запомнить, что кабальеро сильнее приоткрывал глаза не тогда, когда узнавал об очередных шашнях, а когда, интересуясь приданым, выслушивал сообщения о богатстве утвари в домах, особенно в поместьях знатных сегильских сеньоров.

Неожиданно Кончита вспомнила об ограблениях, участившихся в последние годы, и что были ограблены некоторые из домов, про которые она рассказывала дону Стефано. В первый миг женщина сама над собой посмеялась — слишком нелепы показались ей собственные соображения, но потом вспомнила грубого мужлана с недобрым взглядом исподлобья, которого кабальеро пару раз присылал на встречу вместо себя.

Испугавшись своих догадок, камеристка закрыла глаза и постаралась поскорее уснуть.

На другой день Кончита через мальчишку-посыльного получила от дона Стефано приказ явиться в мастерскую, куда он часто вызывал камеристку для разговора. В этот раз вместо кабальеро пришёл подручный. Поглядев исподлобья, мужчина сказал:

— Здравствуй, Кончита. Быстро вываливай, что там у тебя.

— Куда так спешишь, Роберто? На тот свет, что ли?

— Брось свои шуточки! Сеньор сказал — ты знаешь, кто из господ покупает серебряные безделушки.

— Почему серебряные, а не золотые?

— Не твоё дело и не моё. Кто их, господ, разберёт. Есть у них вещи, по весу — пустяк, а золотых дают чуть не в десять раз больше, чем эта безделица, даже из серебра, весит.

Кончита назвала несколько имён, присовокупив, что герцог здесь первый, другие собирают серебряную утварь и украшения, потому что на золото не хватит монет. Потом спросила:

— Ты, видать, у дона Стефано в чести, не первый раз уж за него здесь.

Роберто хмыкнул:

— В чести у него благородные господа. К распоследнему идальго ездит со всем уважением, а наш брат для него вроде грязи.

— И наша сестра тоже, — подхватила Кончита.

— Вашу сестру сам чёрт не разберёт.

— Говорят те, кто разбираться не хочет.

— Очень мне оно надо.

— Ну да, ведь у тебя есть сеньор, он во всё разберётся вместо тебя.

За время перепалки Кончита заметила, что её собеседник не слишком-то любит своего господина, а ещё взгляды, которыми Роберто обшаривал её грудь. Постаравшись встать с независимым видом, но повернуться так, чтобы парень лучше видел вырез на её платье, Кончита насмешливо продолжала:

— Щедрый сеньор, служишь ему не за страх, а за совесть.

Неожиданно Роберто совсем помрачнел:

— Совесть, совесть… отродясь у него совести не было.

— За деньги?

— Поначалу за деньги — выгодная у него служба. А там и за страх.

Женщина обмерла:

— Он твоей родне угрожает?

— Откуда ты знаешь? — ноздри Роберто раздулись, он набычился и, казалось, готов был ударить болтливую женщину.

— Он угрожал моему сыну, — оставив насмешливый тон, тихо сказала Кончита.

— А! Знаю про твоего как бы племянника. Я ведь правая рука у нашего дьявола.

— Как ты назвал его?

— Ты услышала. Матери моей угрожать стал. Мягко, конечно — так, намекнул.

— И мне.

— Только теперь я свободен. Померла моя мать. Я ему не сказал.

— Я не хочу, чтобы мой сын умер! — Кончита утратила всякую сдержанность. — Незаконный он — изнасиловали меня, но всё равно не хочу! — Роберто хмыкнул, Кончите показалось — сочувственно. Она прошептала: — Бог с ней, со свободой, только чтоб были живы родные.

Полумычание и полухмылка, наверное, означали согласие. Одновременно подняв глаза и встретившись взглядом, мужчина и женщина бросились друг другу в объятия.

Вернувшись во дворец губернатора, Кончита вновь переживала события последних двух дней. Кромешный ужас, который ей внушал дон Стефано, превращался в её душе в столь же безмерную ненависть. Став любовницей подручного своего врага, камеристка ощутила надежду защититься от страха, хотя пока слабо представляла пути к избавлению. Пережитое наполняло сердце не ужасом, а возмущением, жаждой мести, презрением, которое никогда раньше простолюдинка не смела испытывать к знатному кабальеро.

Кончита взяла последний полученный от дона Стефано золотой, и ей показалось — монета жжёт её руку. Решив поначалу, что лучше всего опустить мерзкий кусочек металла в церковную кружку, женщина поняла — этого ей недостаточно, чтобы начать освобождаться от власти своего кошмара. Зайдя в отхожее место, Кончита с силой швырнула золотой в предназначенное для известных целей отверстие.

На душе стало легче.