Ошимское колесо

ШЕСТЬ

В либанском порту Аль-Аран я купил место на корабле под названием "Санта Мария" – это же судно взяло большую часть соли, которую мои компаньоны почти весь предыдущий месяц тащили на север из Хамады. В трюме нашлось место и для трёх моих верблюдов, и, должен признать, я почувствовал некоторое удовлетворение, глядя на мучения животных – после всех моих долгих страданий на верблюжьем горбу.

– Предупреждаю, капитан, Бог создал этих существ лишь для трёх целей. Испускать ветры сзади, испускать ветры спереди, и плеваться. Они плюются желудочным соком, так и скажите своим людям. И не позволяйте никому соваться в трюм с открытым пламенем, иначе вы окажетесь владельцем изумительной коллекции плавающих обломков. А ещё мы все утонем.

Капитан Мальтурк фыркнул в заросли своих усов и отмахнулся от меня, а потом повернулся в сторону мачт и снастей и принялся кричать какую-то морскую белиберду своим людям.

Путешествие по морю – неприятное занятие, о котором в приличной компании лучше и не говорить, и в первые четыре дня не случилось ничего примечательного. О-о, были волны, дул ветер, поглощалась еда, но, пока на горизонте не показалось побережье Ка Льяра, это морское путешествие отличалось от прочих лишь температурой, языком, на котором ругались моряки, и вкусом возвращавшейся наружу пищи.

А ещё, никогда не берите верблюда в море. Просто не надо. А особенно трёх таких сволочей.

Порт Френч на Ка Льяре, самом южном из Пиратских островов – первая остановка для многих кораблей, покидающих африканское побережье. Есть два способа пережить путешествие по Среднему морю. Первый: вооружившись до зубов, а второй: вооружившись правом проезда, полученным от пиратских лордов. Его можно получить у торговых агентов во множестве портов, но кораблю лучше зайти в порт Френч или в любой другой ключевой пункт на Пиратах. Кодовые флаги постоянно меняются, и негоже плавать под устаревшим. И к тому же, по завершении неприятных дел с налогами, пиратские порты предлагают торговцу такой широкий ассортимент товаров и услуг, какой могут предложить лишь немногие места в мире. Они торгуют и натурой – как той, что продаётся, так и той, что нанимается. Рабы в основном направляются с запада на восток, и ещё немножечко с севера на юг. В Разрушенной Империи никогда не было большого спроса на рабов. У нас есть крестьяне. По большому счёту то же самое, только они думают, что свободны, и потому не сбегут.

Так приятно было зайти в порт и увидеть мир, который я знал лучше всего: мысы, заросшие соснами, буками и дубами, вместо редких пальм северной Либы. А ещё времена года! Лес уже покрылся ржавыми пятнами от первого морозного касания осени, хотя в такой жаркий день сложно было представить, что лето подходит к концу. Крыши домов, стоявших на склонах над гаванью, могли похвалиться терракотовой черепицей, и, в отличие либанских плоских крыш, наклонялись, молчаливо подразумевая, что здесь и в самом деле бывает дождь.

– Два дня! Два дня! – крикнул грохочущим баритоном первый помощник Мальтрука, бочкообразный мужчина по имени Бартоли, который, казалось, не в состоянии был носить рубашку. – Два дня!

– Сколько?

– Два д…

– Я понял, спасибо. – Я сунул палец в полуоглохшее ухо и пошёл вниз по сходне.

Пристани порта Френч отличаются от всех, что я видел. Словно содержимое всех борделей, опиумных курилен, игральных залов и кровавых ям изверглось в залитую солнцем гавань, выдавилось между причалами, так что грузчикам, просто чтобы отвязать канат, приходилось бегать извилистыми путями среди всей этой пёстрой разношёрстной толпы.

Меня немедленно обступили девицы всех оттенков, от чёрных и смуглых до загорелых, а ещё мужчины, пытавшиеся увести меня в учреждения, где прощался любой порок, если он мог разлучить вас с вашими монетами. Самыми прямолинейными, а возможно и самыми честными, были мальчишки, шнырявшие под ногами взрослых – не успел я пройти и десяти шагов, как они попытались стащить мой кошелёк.

– Два дня! – Кричал Бартоли у поручня, глядя, как расходится его команда и пассажиры. Закончив все дела и подняв кодовый флаг, "Санта Мария" отправится, с нами или без нас.

После Ада, пустыни, а затем и моря, порт Френч был настолько похож на рай, что разницы почти не чувствовалось. Я бродил, блаженствуя, в толпе и на людей, которые пытались увести меня куда-либо, не обращал особого внимания, невзирая на их настойчивость. Один раз я остановился, чтобы пинком под зад отправить особенно назойливого карманника в море, а потом, наконец, ушёл с пристани. И теперь я взбирался по лабиринту улочек, ведущих на гребень холма, где, похоже, собирались все лучшие здания.

Ничто так не парализует человека, как возможность выбора. Перед таким пиршеством, после столь длительного времени в пустыне, необходимость принять решение ставила меня в тупик. Я уселся за столик возле таверны на крутой улочке, мощёной булыжником, на полпути к вершине холма. Заказал вина, и его принесли в амфоре в пальмовой оплётке. Я сидел, глазея на мир, потягивая вино из глиняной чашки.

Острова называют Пиратскими, и пиратство на самом деле их характеризует. Но во внутренней части острова есть миллионы сухих акров, где даже с холма не увидишь моря, и в тех долинах растят чертовски отличный виноград. Каким бы дешёвым ни был сосуд, вино здесь подавали отличное.

Из-за халата, запачкавшегося в путешествии, и загара, полученного в Сахаре, я был больше похож на араба, чем на жителя Красной Марки, и только отбелённое солнцем золото в моих волосах выдавало обман. Уж точно никто не принял бы меня за принца, что было преимуществом в городе, набитом грабителями, ворами, пиратами и сутенёрами. Неузнаваемый в моём пустынном наряде, я улучил минутку, чтобы расслабиться. Чёрт, да я улучил несколько минуток, а потом пару часов, а потом ещё три, и, пока солнце скользило по небу, наслаждался суетой плотно населённого города. Я размышлял о возвращении в Вермильон, о своей судьбе, о своём будущем, но больше всего мои мысли занимал Юсуф Малендра и его вычисления. Впрочем, не только Юсуф, не одна Матема, в которой сотни матемагов царапали на табличках свои формулы, но все, кто видел, рассказывал или врал о будущем. Вёльвы севера, маги Афри́ка, Молчаливая Сестра с её слепым глазом, Синяя Госпожа среди зеркал, разглядывающая отражения завтрашнего дня. Все они пауки, расставляющие сети. И кем тогда получаются такие люди, как я или Йорг Анкрат? Мухи, накрепко связанные и готовые отдать свои жизненные соки, чтобы насытить их аппетит к знаниям?

Конечно, Йоргу в этом смысле приходилось хуже, чем мне. Тому принцу-мальчишке со шрамами. Из тех зарослей шиповника он сбежал, но знал ли, что висит теперь на куда больших крючках, длины которых хватит, чтобы выпотрошить человека? Знал ли он, что моя бабушка шептала его имя Молчаливой Сестре? Что столько людей строили заговоры, пытаясь так или иначе решить его судьбу? Император или шут – сложно сказать, кем его будут помнить, но нет никаких сомнений, он становился тем или другим. А может и обоими. Я вспомнил его глаза, той ночью, когда впервые встретил его в Крате. Словно даже тогда он смотрел сквозь мир и видел, что всё пойдёт по его замыслу. И плевать хотел на это.

Я залпом осушил чашку и попытался налить следующую. Амфора испустила тоненькую струйку и опустела.

– Мне нет до этого дела. – Я укрыл мальчишку Анкрата одеялом и оставил на той крыше в Хамаде. Надо было оказать ему любезность и столкнуть. Но всё же, я сбежал, и вот это, как всегда, самое важное. Пророчествам нужно вставать поистине очень рано, чтобы им подали на блюдечке старого доброго Ялана!

– Роллас? – оторвавшись от плотного исследования внутренностей амфоры в поисках остатков вина, я увидел человека, свернувшего с главной улицы в переулок. Что-то в квадрате его плеч и щетинистом затылке напомнило мне о Ролласе – человеке моего друга, Барраса Йона. Я встал, немного покачиваясь, и, чтобы не упасть, оперся на плечо человека, сидевшего за соседним столиком. – Прошу прощения, – промямлил я оцепенелыми губами. – Просто всё ещё привыкаю к суше. – И заковылял по улице. Тут прошёл не просто человек, напомнивший мне о Ролласе, это он сам и был. Я часто возвращался вслед за этим затылком во дворец после пьяных ночей в Вермильоне, так что узнаю его где угодно. На этот раз я отправился за ним скорее вследствие привычки, чем из-за чего-то ещё.

Я шёл осторожно, не желая вступить во что-нибудь неприятное, и мне пришлось договариваться о проходе мимо вонючего попрошайки, который был ещё пьянее меня. Я вышел из переулка на следующую улицу, которая вела от доков на высоты, уверенный, что потерял Ролласа, но оказалось, вышел как раз вовремя, увидев, как он заходит в бордель. Такие места легко отличить: выглядят лучше, чем питейные заведения, заметнее, чем игровые притоны, и если дела идут медленно, то девушки будут высовываться из окон. И к тому же у этого имелась вывеска "Бродель", написанная большими красными буквами на уровне карниза.

Я перешёл улицу и позволил зазывале себя заарканить.

– Такой красавчик, как ты, не должен скучать в одиночестве таким прекрасным вечером. – Зазывала, прекрасная темноволосая женщина под сорок, взяла меня за руку и повела в сторону двери борделя.

– А ты хочешь составить мне компанию? – Учтиво глянул я на неё.

Она улыбнулась, профессионально не поморщившись от моего перегара. – Ну, я немного старовата для такого молодого человека, как ты, но внутри есть красивые девушки, которым не терпится с тобой познакомиться. У Саманты…

– Ты знаешь мужчину, который зашёл прямо передо мной? – Она тянула меня внутрь, но я остановился прямо перед дверью и здоровенным охранником, стоявшим в тени крыльца.

Она отпустила руку и посмотрела на меня. Улыбка на её лице исчезла.

– У нас очень осмотрительное заведение. Мы не рассказываем баек.

Я зажал пальцами либанский бар – прямоугольная монета заблестела на вечернем солнце. Вечером перед отъездом я позаимствовал у Омара десять баров, каждый из которых стоил чуть больше имперского дуката.

– Я его раньше не видела. Я бы запомнила. Симпатичный малый.

– Чего он хотел?

Она закатила глаза.

– Шлюху.

– Он шёл прямо сюда. Не блуждал. Не колебался… он пришёл ради какой-то конкретной девушки?

– Красивая монетка. Тяжёлая? – Она протянула руку ладонью вверх.

– Да. – Я вложил бар ей в руку. Большая плата за то, что возможно было просто ошибкой – и я точно не знал, почему просто не крикнул Ролласу. Я подумал, не уйти ли, но Баррас был моим другом, хоть и вероломным – он женился на девушке, о которой я мечтал на ледяном севере… по крайней мере, когда меня не согревали другие девушки. А если я действительно видел Ролласа, значит, случилось что-то очень плохое. Я не мог придумать ни одной причины, по которой человек, которого Большой Йон нанял охранять своего сына, помчался бы в бордель порта Френч. – Всю сдачу я потрачу внутри, так что чем лучше будет твоя история, тем меньше работы для этой твоей Саманты.

Женщина прикусила губу, оценивая шансы. Из неё получился бы ужасный игрок в покер. Она глянула на охранника, потом на меня, и наконец её взгляд остановился на либанском баре в её руке.

– Он сказал, что хочет посмотреть на девушек. Хотел узнать, у нас тут только свободные работницы, или мы покупаем и рабынь. Спрашивал о новых девушках. О белых девушках. Моего роста, тёмные волосы. Я сказала ему, что таких тут нет, но он всё равно хотел посмотреть.

– Он не упоминал имени?

– На островах негоже задавать такие вопросы. Тут это верный способ получить порез на горле.

Я понял её намёк. Даже пьяный, я знал, что это не просто праздная беседа. Но всё же.

– Он упоминал имя?

– Лиза?

– Де Вир?

– У новеньких есть только имя. Хорошо работай, и через пару лет, быть может, получишь другое. Де Вир, говоришь? На таком прозвище тут не заработаешь. "Де Виртуозная" ещё сошло бы. Меня звали "Четыре Входа". Сьерра Четыре Входа.

Лиза? Пленница пиратов? Мне нужно было это обдумать. Я отошёл, чуть не врезавшись в мужчину, нагруженного мешками.

– Прошу прощения. – Отчего-то я опустился до извинений перед простыми рабочими. – Я… – я повернулся и помчался по улице.

– Не хочешь воспользоваться своим кредитом? – крикнула мне вслед Сьерра.

– Может, позже… – Я бы остановился и обернулся, но моя голова всё ещё кружилась, и далеко не только из-за избытков вина. Лиза де Вир рабыня в порту Френч? Как?

– Ты ведь думаешь, какой четвёртый вход, не так ли? – Крикнула она мне в спину.

Я не ответил, но по правде говоря, несмотря на то, что в голове кружились мысли о Лизе… я думал.

Солнце уже садилось, когда я поднялся по сходне на "Санта Марию". На причалах стало тише, хотя до тишины было далеко. Разносился шелест, который бывает, когда море становится алым, и вытягиваются тени. От неподвижных кораблей тянулись тени мачт, добираясь всё дальше и дальше – по докам, по стенам пакгаузов, смешиваясь, сливаясь, пока освещённым не остался лишь самый высокий гребень – последние лучи солнца полыхали на особняках, в которых пиратские лорды и пиратские дамы играли в аристократию.

– Ты вернулся, чтобы напоить своих ебучих тварей? – Навис надо мной сзади Бартоли, когда я встал у поручня, глядя на море. Было время, когда этот человек серьёзно рисковал бы, прервав меня на закате, но теперь Аслауг мне даже не шептала.

– Христа ради, это ж верблюды. Верблюды не пьют. Это все знают. – Я выставил ладонь перед его лицом, предупреждая любой ответ. – Пираты торгуют рабами, но не устраивают ради них набеги… не так ли? – Задавая вопросы в порт Френч, Роллас мог добиться того, что ему перережут горло. Я же со своей стороны задавал вопросы на "Санта Марии". Это намного безопаснее.

– Хочешь купить рабов? Ты и за верблюдами-то присмотреть не можешь!

– Откуда они берут своих рабов? – я не отходил от темы. – Очевидно, их привозят работорговцы. – Бартоли почесал свою чёрную бороду и шумно сплюнул за борт.

– Пираты продадут пленников с корабля, но не станут хватать людей в порту или на континенте. Даже пиратам нужны друзья. Не сри там, где ешь. Это наука для всех… видимо, кроме твоих ебучих верблюдов.

– Так… где здесь можно купить раба?

– На невольничьем рынке. – Бартоли посмотрел на меня тем взглядом, которым смотрел уже много дней. Этот взгляд говорил: "ты идиот".

– И где…

– Сам выбирай. Их, наверное, дюжина. Первый вон там – главный рынок, за пакгаузом Кривого Джека, здоровым таким, с гонтовой крышей, где табак и всё такое. Второй – рынок детей, сразу за таверной "Сердце Короля" у начала Главной улицы.

– Дюжина? – Слишком много придётся проверять из-за одной только интуиции и мужского затылка.

Бартоли наморщил лоб и уставился на свои пальцы.

– Тринадцать.

По спине побежали мурашки от того, как выстраивались планеты.

– Тринадцать?

– Тринадцать.

Первая остановка, вторая сестра, тринадцатый…

– А где тринадцатый?

– Наверх, мимо домов лордов, среди холмов. – Он махнул толстой рукой в сторону города. – Его и называют "Тринадцатый". Так я и понял, что их тринадцать. Торговля там идёт не очень бойко. Там скорее… как вы это называете? Школа? Повышают качество женщин. Впрочем, это не для таких, как мы. Продают их богачам в Мароке и на континенте.

И вот так предчувствие, мужской затылок, воспоминание о многочисленных прелестях Лизы Де Вир и два лживых матемага заставили меня брести следующим утром по улицам порта Френч, мучаясь от похмелья. Я понял, что насквозь промок от пота, несмотря на облака, клубившиеся над холмами Ка Льяра. Приближалась гроза. Не нужно было быть моряком или фермером, чтобы это понять.

Юсуф к этому меня и готовил. Я знал это. От планирования моего маршрута домой до подготовки тех трёх чисел, о которых, как он отлично знал, я непременно спрошу. Я решил, что с Омаром и его магистром я разберусь в своё время. Сейчас я шёл дальше, мужественно избегая всевозможных стоящих на улицах таверн, стука игральных колёс из низеньких мансард и криков предприимчивых девиц из сводчатых окон.

Прошлой ночью я спал на "Санта Марии". Вечерняя выпивка меня настигла, и я расположился на большом мотке верёвки на ступеньках бака, просто чтобы дать чуток отдохнуть глазам. Следующее что я помню – на меня гадили чайки, жутко яркое утро было в разгаре, моряки кричали слишком громко, и самые резвые торговцы уже устанавливали свои ларьки.

Затолкнув в себя обильный завтрак, я решил, что совершу благородный поступок и попытаюсь отыскать Лизу. Я подумал, не поискать ли Ролласа – если это был Роллас, – но по крайней мере я знал, что Лиза не станет бродить одна. И к тому же велики были шансы, что Роллас уже задал достаточно вопросов, чтобы его пырнули ножом и утопили в доках. Или, зная Ролласа – что он пырнул ножом нападавших и вынужден был бежать.

Порт Френч заканчивается редкими особняками торговцев и виноградниками, когда взбираешься на холмы, которые тянутся вглубь острова. Здесь по-своему мило, но я бы предпочёл посмотреть на это с седла. Или вовсе не смотреть. Особенно когда шёл пешком, под ударами шквалистого ветра, который никак не мог определиться, в какую сторону ему дуть. Я щурился от песка и пыли и шёл, следуя противоречивым указаниям нескольких местных, из которых выбрал нечто среднее. Вскоре, шагая по засохшим следам, которые вились между пересохшими гребнями, я понял, что заблудился. Прошёл мимо какого-то разинувшего рот деревенщины, и он снабдил меня очередной кучей врак по поводу маршрута до Тринадцатого – акцент у него был таким сильным, что его речь не сильно отличалась от хрюканья его свиней. После этого мне встречались лишь козы и один удивлённый осёл.

– Чёрт возьми.

Я уже не видел ни моря, ни города – только повторяющиеся бурые холмы, усеянные колючими кустарниками и камнями. Если не считать коз, нежившейся на солнце ящерицы, и сарыча, кружившего над головой (возможно, ожидая моей смерти), я, видимо, был совершенно один.

А потом начался дождь.

Спустя час, промокнув до нитки, извозившись в грязи после нескольких падений и уже бросив свою цель (теперь мне хотелось лишь снова отыскать порт Френч), я вскарабкался на гребень холма, и там, на следующем гребне, оказался Тринадцатый.

Он выглядел, как старая крепость: строение с высокими стенами и дозорными башнями на каждом углу, выходящими на сланцево-серое море. С моего холма я разглядел здания внутри строения: бараки, конюшни, офицерские квартиры (единственная часть комплекса, которая выглядела хоть немного гостеприимно), колодец и три раздельных тренировочных площадки. Грозные деревянные ворота, обитые железом, были закрыты для внешнего мира. На башнях возле сигнальных колоколов, готовых зазвенеть в случае тревоги, стояли стражники. Другие стражники прохаживались по стенам, а некоторые сидели на парапете или глазели на облака. Казалось, что охранников слишком много, но это только пока не поймёшь, что они нужны здесь не для предотвращения побегов рабов, а потому что рабынь могли украсть. В конце концов, они были ценным товаром, а этот остров управлялся преступниками.

Я видел маленькие группы женщин в мешковине, которых вели от одного здания к другому. Отсюда я не мог разглядеть двери на домах для рабов, но, несомненно, они были крепкими и запертыми.

– Хм-м-м. – Я убрал с глаз влажные волосы и осмотрел это место. Дождь ослаб, и на востоке небо светлело.

Я никогда не называл себя героем, но знал, что женщину, на которой я некоторое время назад собирался жениться, вполне возможно лишили свободы, обрекли на жизнь в рабстве – скорее всего наложницей в каком-нибудь гареме далеко на юге. Я вытащил ключ Локи из-под своего грязного халата. Он блестел на сером свету. Держа эту штуку в руке, я почти чувствовал, как он надо мной смеётся.

Я отвёл взгляд от чёрного ключа и посмотрел на тёмную крепость, которую называли "Тринадцатый", сердито взиравшую на меня с соседнего холма. Прежде я один раз штурмовал крепость, чтобы спасти друга. Ключ повернулся в моей ладони, словно уже предвкушая замки, которые ему сдадутся.

Я не хотел этого. Я хотел вернуться на "Санта Марию" и мчаться на ней домой. Но я принц Красной Марки, а там была Лиза, Лиза де Вир, моя Лиза, чёрт возьми! Я знал, что должен это сделать.

***

– Ты сволочь!

– Что? – Я отскочил за пределы досягаемости её кулаков.

– Верблюды? – крикнула Лиза и качнулась в мою сторону. Ей мешала верёвка, которая всё ещё связывала её ноги. – Ты купил меня за три верблюда? За три?

– Ну… – снимая с Лизы мешок, я и не думал, что она так отреагирует. Мы стояли всего в сотне ярдов от дверей Тринадцатого. Люди на башнях наблюдали, и, возможно, смеялись над моими проблемами.

– Лиза, это были отличные верблюды!

– Три! – она снова качнулась в мою сторону, и я отпрыгнул назад. Она потеряла равновесие и, чертыхаясь, упала в грязь.

Да нет, не "возможно", а точно – я слышал хохот стражников в башнях.

– Лиза! Ангел мой! Я тебя спас! – Я решил, что вежливо будет не упоминать, что верблюдов на самом деле было два. Ещё за одного я выторговал пять корон серебром и весьма стильную кожаную куртку с железными пластинами с отличной гравировкой, вшитыми в грудь и по бокам. После сделки торговый агент признал, что Лизу сложно было бы научить обязанностям девушки гарема, и скорее всего её пороли бы хлыстом до тех пор, пока она уже не смогла бы исполнять эту роль. – Я тебя спас!

– Это должен был сделать мой муж! – От её визга у меня в ушах зазвенело.

– Уверен, Баррас… – я оборвал предложение на полуслове, решив не выгораживать вероломного ублюдка. – Ну, он же не сделал, не так ли? Поэтому тебе повезло, что я тебя нашёл. – Я вытащил нож. – А теперь, если ты перестанешь пытаться меня ударить, я разрежу верёвки на твоих ногах.

Лиза опустила руки и позволила мне встать на колени, чтобы перерезать верёвку. В тот миг, когда разошлись последние волокна, она уже мчалась прочь. Неслась прямиком обратно к дверям, выкрикивая кровавые угрозы и жуткие обещания, подняв обе руки в непристойных жестах. К счастью, кровообращение в её ногах ещё не полностью восстановилось, и я поймал её прежде, чем она пробежала треть пути. Я обхватил её сзади и повернул.

– Да бога ради, женщина! Они заберут тебя и порвут договор о продаже. Это вовсе не милые люди. Твой язык доведёт тебя до того, что тебе отрежут нос, и уже вскоре тебе придётся показывать трюки за еду в какой-нибудь халупе! – За себя я волновался не меньше, чем за неё. Мы были далеко от города, а это Пиратские острова: они здесь могут делать почти всё, что им вздумается, и им за это ничего не будет. Я начал утаскивать её прочь. Это было лишь немногим легче, чем тащить трёх верблюдов сюда от самой пристани. Мне удалось дотащить её туда, откуда мы начали, когда она высвободила руку и отвесила мне пощёчину.

– Ай! Иисусе! – Я схватился за лицо. – А это ещё за что?

– Говорили, что ты умер! – Она сердилась так, словно это была моя вина.

– Говорят, ты вышла замуж! – Я в свою очередь рассердился, и не только за пощёчину, хотя и не знал точно, за что. Наверное, за неблагодарность.

Мне бы верблюды понравились. Я схватил её за руку и потащил.

– Надо убираться отсюда. Если они увидят, что я тебя знаю, то захотят больше денег, или просто убьют меня, чтобы им это не аукнулось. – Я пошёл вперёд, а Лиза, дёргаясь и спотыкаясь, за мной. – Сколько времени пройдёт, прежде чем кто-нибудь со стены не доложит обо всём кому-нибудь важному внизу? Надо было не снимать с тебя мешок, пока мы не скрылись из вида...

Я замолчал, услышав, что Лиза начала всхлипывать, глубоко вдыхая и с содроганием выдыхая на ходу. В других обстоятельствах я, может, сказал или хотя бы подумал о "слабом поле", но если честно я точно знал это чувство – у меня и самого случалось множество побегов, после которых я бы зарыдал от облегчения, вот только обычно нужно было не ударить в грязь лицом перед компанией, где я находился. Я вёл Лизу по этим холмам, поглядывая на неё.

Её платье из мешковины испачкалось не меньше моего халата, от того, что я свалил её на землю. Волосы растрепались и торчали во все стороны, или свисали грязными прядками – после рабского мешка сложно ожидать чего-то иного. А глаза её покраснели от слёз.

В Тринадцатом я сказал, что мне нужна самая дешёвая красавица из всех, что у них есть, и Лиза оказалась среди восьми, которых вывели из хижины для наказаний. Никто из них не выглядел презентабельно, а некоторых нужно было пристально рассматривать, чтобы разглядеть красоту под грязью и синяками. Но от Лизы у меня перехватило дыхание. Что-то в её глазах, в форме губ, или… не знаю даже. Быть может просто эти губы, эти глаза, изгиб шеи что-то значили для меня. Каждая её частичка настолько переплеталась с воспоминаниями, что сложно было не видеть в стоявшей передо мной девушке всю связывавшую нас историю. Мне это ощущение совсем не понравилось – очень уж неуютное. Я списал его на потрясение от путешествия по Аду и длительного пребывания в языческом климате. Я тогда снова порадовался, что надел вуаль пустынных кочевников. Разумеется, я надел её, чтобы она меня не узнала и не выдала тот факт, что я здесь ради неё. Это в лучшем случае увеличило бы цену вдесятеро. А в худшем меня бы убили.

– Что? – спросила она, впервые смутившись. – У меня что-то на лице? – Она коснулась щеки рукой, ещё сильнее испачкавшись.

– Ничего. – Я отвёл глаза и запнулся об камень.

Она была великолепна. Слишком великолепна для Барраса Йона.

Когда мы дошли до окраин порта Френч, Лиза собралась и спросила:

– Ты ведь привёз корабль?

– Ну. Корабль привёз меня, это точно.

Лиза содрогнулась.

– Никогда больше не поплыву на корабле. Меня тошнило всю дорогу до Вьены!

– А-а. Ну, мы на острове, так что… – Я подошёл к ней и положил руку ей на плечо. – Не волнуйся. Я знаю многих людей, которые плохо переносят корабли. Сам-то я отличный моряк, и даже я почувствовал себя неприятно во время первого шторма, но немедленно принялся за все эти дела с верёвками и тому подобным. Научил пару викингов кое-чему…

– Викингов? – Она посмотрела на меня и нахмурилась.

– Это долгая история.

– А почему ты одет так, словно от рождения был пастухом? Это что-то вроде маскировки?

– Вроде ма…

– И почему. – Она стряхнула мою руку. – Почему ты такой грязный? – Она ткнула в особенно грязную часть бедуинского халата. Мне не хотелось говорить ей, что это не грязь. Верблюды отвратительные создания, и неделя в море их ничуть не улучшает, а я никогда не видел ничего подобного по части реактивного калометания.

Вместо объяснений своего наряда я отвлёк её вопросом.

– А что ты делала в Вьене? – Я не мог придумать дело, которое привело бы её в столицу Империи – или по крайней мере, в бывшую столицу бывшей империи.

– Баррас взял меня, чтобы познакомить со своей семьёй и выбрать одно из их западных поместий…

– Баррас, он…

– С ним всё в порядке. – От гнева у неё наморщился лоб. – Он задержался в Вермильоне по делам отца – Большой Йон выехал в Вьену раньше нас, – поэтому Баррас не поплыл со мной, как мы планировали, а отправил меня со служанками с имуществом из комнат дворца… По крайней мере я думаю, что с ним всё в порядке. – Лиза положила ладонь мне на руку. – Ял, он, наверное, ищет меня. А может, и он пострадал – ты говорил, пираты…

– Уверен, с ним всё нормально. – Возможно, я сказал это слишком резко. Мимолётная забота о Баррасе испарилась, как только я услышал, что он не плыл с Лизой. Интересно, скольких человек он отправил искать свою жену – если считать, что Роллас, человек многих талантов, подобрался к цели ближе всех. – Пошли.

Я ускорил шаг.

– Нужно попасть на наш корабль.

"Санта Мария" в ожидании прилива стояла там, где я её оставил, и мы поднялись на борт без приключений. Бартоли тоже оказался там, где я его оставил – опирался на поручни, почёсывая свой волосатый живот. Он стребовал с меня две серебряных монеты за разрешение провезти мою гостью в порт Марсейль – и эту цену я заплатил без звука, не желая выглядеть дешёвкой перед Лизой.

Перед плаванием нам удалось найти Лизе платье, переговорив с мошенниками на пристани возле корабля. Его наспех подогнали в какой-то спрятанной позади пакгаузов мастерской портного и, наконец, продали. На самом деле выглядело оно как украшенный мешок – но всё же лучше, чем тот мешок, в котором я купил Лизу.

Я стоял на страже у своего крошечного шкафа, служившего мне каютой, оберегая честь Лизы от излишне равнодушных моряков, пока она переодевалась. Она появилась, дёргая рукава, но не жалуясь. Даже во мраке под палубой она выглядела больной.

– Как ты себя чувствуешь?

Она упёрлась рукой в дверь, чтобы не упасть.

– Это просто качка.

– Мы всё ещё на якоре, привязаны к пристани.

Вместо ответа Лиза прикрыла рот и бросилась к лестнице. Два часа спустя, когда пришёл вечерний прилив, и мы ставили паруса, Лиза стояла, свесившись через перила, и стонала. Я стоял за её спиной, радостно наблюдая, как удаляется порт Френч. Возможно, я несколько преувеличивал, когда говорил, что стал хорошим моряком, но в хорошую погоду на Среднем море я могу стоять на ногах и производить впечатление, что наслаждаюсь всеми этими морскими делами. Лиза же оказалась таким моряком, на фоне которого я буду смотреться хорошо и в самый худший свой день. Я-то думал, что никогда у меня не будет товарищей по плаванию грязнее, громче или более склонных к жалобам, чем три верблюда, которых всучил мне Омар, но Лиза превзошла это трио. Как и верблюдов, любое покачивание опустошало её и спереди и сзади, и только мои решительные возражения не позволили капитану Мальтурку содержать её в том же помещении, где раньше пребывали животные.

На второй день нашего путешествия я понял, что жёсткая реакция Лизы на путешествие по морю по крайней мере делала её настолько непривлекательной для пиратов, захвативших её судно, что за время долгого путешествия к Островам она осталась нетронутой. Её служанкам не так "повезло", и их продали на разных рынках в первом же порту. Но и Лизе досталось несладко – в порт Френч она прибыла в состоянии настолько близком к смерти, что работорговец едва не предпочёл утопить её в гавани, чем вкладываться в её восстановление. В море ей снова быстро стало хуже, и она провела три дня путешествия в моей каюте, свернувшись в обнимку с двумя вёдрами. Я старался держаться на палубе, и мы мало виделись, пока благословенный крик "Земля!" откуда-то сверху не выманил её наружу.

Она стояла, бледная и дрожащая, пока я мужественно сносил её вонь, и показала в сторону невидимого ещё побережья, словно я мог его увидеть.

– Порт Марсейль! Возьмём место на когге, что плавают по Селину, и будем в Вермильоне самое большее через два дня!

Дом! Я его ещё не видел, но будь я проклят, если его не чуял, и на этот раз я оттуда с места не сдвинусь.