Осколки судьбы

ГЛАВА ПЯТАЯ

Смерти боятся все. Кто-то больше, а кто-то меньше. Чем же она так страшна? Тем, что разумное существо перестаёт существовать, мыслить, дышать, чувствовать? Или боли, непременного атрибута старухи с косой?

Таня тоже боялась, до тех пор, пока не умерла. Сперва ей показалось, что всё с ней происходящее — бред, реакция умирающего сознания на смерть. Может, она находится в реанимации, и над ней хлопочут врачи, а разум, тем временем, подвергся предсмертным видениям? Не было же ни яркого белого света, ни точно такого же коридора, только цветное пятно, разросшееся в огромный калейдоскоп, словно гигантский пылесос затянувший в себя её сознание.

На осознание и принятие самого факта вот такого вот «перерождения» понадобилось немного времени. Она попыталась обдумать всё, проанализировать, собраться с силами и что-то для себя решить. Сперва ею овладели растерянность, и страх. Но она смогла взять себя в руки, спланировать свои дальнейшие действия. Проблема возникла с воплощением задуманного. Слабое тело могло подвести в любой момент. Но она не решилась остановиться, упрямо двигалась к намеченной цели. В этот момент чувства словно выключились. Осталась одна огромная усталость, просто нечеловеческая. И только разум толкал тело вперёд, вынуждал совершить ещё один шаг, потом ещё один, и ещё. Идти, не останавливаясь, не задумываясь. Иначе — погибнешь.

В памяти почти не сохранилась дорога до попутной деревеньки. Татьяна гнала себя вперёд, вынуждая тело механически переставлять ноги. А голова раз за разом прокручивала имеющуюся информацию. Она не повредилась рассудком и не галлюцинирует. Страшно ли будет умереть во второй раз? Смерть бывает разной. Если так, как умерла герцогиня, то страшно. Поэтому, необходимо взять эмоции под жёсткий контроль, не давать волю чувствам. Только разум, холодный прагматичный разум поможет ей избежать беды, устроиться в новой жизни, и не как попало, а с комфортом. И так будет до тех пор, пока она не решит, что достигла цели, что в безопасности, и её жизни и свободе ничего не грозит.

За дорогу до города Татьяна переплатила. Можно было и одной серебряной кроной обойтись. Но не было ни сил, ни здоровья уговаривать старосту. Он бы стал кочевряжиться, а ей хотелось оставить между собой и источником всё возрастающей тревоги, как можно большее расстояние. Она спешила убраться прочь, затеряться среди людей, замести следы. И от возможных преследователей, и от желающих ей «добра» родственников бывшей хозяйки тела.

И самым лучшим аргументом в уговаривании старосты стала горсть ведьминых амулетов. От чего они на самом деле, она не знала. Так, к слову пришлось, когда случайно вытащила из кошеля. Расплатилась, и ладно. Зато в кратчайшие сроки достигла первой цели.

Город встретил Татьяну шумом. Вроде и раннее утро, а у городских ворот уже галдели людские голоса. Окрестные селяне спешили попасть внутрь, чтобы занять места на рынке получше. Путешественники, наоборот, стремились быстрее миновать городскую стражу. Вроде и не проверяет их никто, но желание побыстрее проскочить толкучку у городских ворот, подстёгивало и толкало некоторых на стычки и свары.

Девушка, пристроившись в хвост к крестьянскому возку, молча дождалась своей очереди. Точно также молча вытрясла из поясного кошеля пару медяшек, оплатив право на вход в Гораль, и очень быстро затерялась среди спешащих в сторону рынка крестьян.

Первым пунктом в её плане было посещение Храма Единого. Следовало там оставить корзину с младенцем. Потом — поиск жилья и спутников в дальнейшем путешествии. И стоило со всем этим не затягивать.

Дорогу к Храму нашла быстро. Ничего сложного не было в том, чтобы выйти к центру города. Там и Храм, там и магистрат, там и дома местной знати и богачей. А вот городской рынок находился за второй линией, ближе к городским окраинам. Туда она пойдёт после, как избавится от нелёгкой ноши в виде чужого ребёнка и части амулетов.

На крыльцо поднялась медленно, с тяжёлым сердцем. Уговаривая себя: «Я же пообещала, что доставлю до крыльца Храма. Так и сделала. Оставлять себе такую обузу, да в моём нынешнем положении, я не собираюсь». Громко стукнул дверной молоток. А после, она осторожно примостила у самых дверей плетёную корзину и пошла прочь, не оглядываясь. Почти сбегая.

Торопилась, опасаясь, что вот сейчас остановят и вернут. Но никому не было дела до убегавшего юнца. Ведь, именно так в глазах прохожих она и выглядела. Татьяна смогла пройти почти квартал, прежде чем её осенило, что тот, кто хотел избавиться от малыша, проверит приюты и Храмы в первую очередь.

«Это не моё дело»! — уговаривала она себя, свернув на идущую к рынку улицу. «Это меня не касается! Не моя война! Не мой ребёнок! Самой бы выжить". И осознание, что, если сейчас уйдёт — всю оставшуюся, отпущенную ей в этом мире жизнь, будет об этом думать.

Обратно мчалась, сбивая с ног прохожих. Всё время не оставляла мысль, что не успеет вовремя вернуться. На площадь девушка влетела в тот момент, как отрылась храмовая дверь. Сколько прошло времени между ударом молотка и её возращением? Пять минут, десять или больше? Ей показалось, что много.

Успела в последний момент. Молоденький послушник, приоткрыв дверь Храма, с удивлением и осторожностью разглядывал, стоявший у порога, «подарок».

— Извините, это моё! — крикнула Татьяна, выхватывая корзину с младенцем, буквально у него из рук. — Я передумал отдавать вам племянника. Вырастим, как — нибудь.

И рванула прочь. Ругая себя на чём свет стоит, коря за слабость. Ведь обещала себе, быть сильной и не поддаваться эмоциям. Зачем ей чужое дитя? Но оставить его она не смогла. Уходила прочь и, словно сердце замерзало, а на душе становилось мерзопакостно. И мысль, что здесь мальчик может оказаться в опасности, стала спасительной. Она оправдывала Танины дальнейшие действия. «Уедем подальше отсюда, уверюсь, что опасность мальчику не грозит, тогда и оставлю в приюте. Это сделать никогда не поздно. И не такой уж он и обуза. Спит, по большей степени. Благодаря амулету. Для ребенка это может быть вредным, но мера временная. Пару деньков нужно потерпеть».

Татьяна нашла оправдание своему поступку и успокоилась. Теперь следовало подумать и о жилье. А денег совсем не много.

Подходящий постоялый двор нашёлся неподалёку от южного въезда в Гораль. Небольшой, чистенький. Им заведовал выходец из Эстии. Они все отличались высоким ростом и светлым цветом волос и глаз.

— Доброго вам дня, — бросила Татьяна, входя быстрым шагом в помещение. — Не найдётся ли у вас комнатка на пару дней. С питанием, разумеется.

— А не молод ли ты путешествовать в одиночку? — задумчиво окинул взглядом Таню, стоявший у стойки мужчина.

— В самый раз. Способность принимать обдуманные решения и вести самостоятельный образ жизни зависит от развития интеллекта, а не возраста, — брякнула Татьяна в ответ. И только потом сообразила, что и, главное, кому она сказала.

— Языкастый, — усмехнулся хозяин. — И слова мудрёные знаешь. Студиоз?

«А, это идея! — усмехнулась про себя Таня, — именно за студента мне себя и выдавать. Должны же быть здесь какие-либо учебные заведения. Необходимо навести справки, чтобы случайно не попасть впросак».

— Студиоз, — подтверждающе кивнула она головой.

— И на кого учишься, студиоз? Коли не секрет.

— Травничество, — осторожно начала Таня. — Травки у бабки в деревне собирал, ну и на болотах, теперь вот хочу часть из них продать. Не подскажете, к кому лучше обратиться?

— Как не подсказать? — хозяин на мгновение задумался, а после выдал:

— Травами в городе сейчас занимаются пятеро человек. Но у троих свои источники, и они ничего у тебя не купят. А вот старая Олинна или Чёрный Захир могут и взять. Только о цене сам станешь договариваться.

— А комната?

— Второй этаж, угловая по правую руку.

На столешницу упал длинный громоздкий ключ, размером с Танину теперешнюю ладошку.

— Ничего себе! — тихо буркнула она себе под нос, забирая железяку. Комната ей в день обошлась в полтора десятка медяшек. Недорого. Как и еда, по пять медяшек за обед или ужин. Одна беда — деньги рано или поздно, но закончатся. А идей с заработком пока не было. Никаких.

Попросив у хозяина завтрак себе и мальчику, она осторожно сняла с шеи ребёнка камешек, с заклятием сна. Амулет по виду выглядел украшением — кусочек бирюзы в обрамлении оправы из лунного серебра. На точно такой же цепочке. Да тут за один материал, из которого сделан амулет, можно выручить неплохую сумму. Таня умела оценить украшение.

Ребёнок тут же зашевелился, недовольно зашмыгал носом, засопел, явно намереваясь выразить всю глубину своего недовольства криком. А вот это в Танины планы совсем не входило. И она привычно (на собственных детях и внуке давно отработано), склонившись над детской корзиной, заулыбалась, засюсюкала, осторожно вытаскивая невольного «узника» на свободу.

— Сейчас-сейчас малыш, ух-ты какой ты хорошенький, маленький карапузик. Пузик-пузик, карапузик, улыбнись! Какие у нас зубки хорошие, маленькие, как жемчужинки, и остренькие. Кушать хочешь, да? И пить? А злюка-тётя не кормит, не поит? Сейчас мы эту оплошность исправим. Как же мне тебя звать? Не Рэмом же? Имя — то, какое, дурацкое! Будешь Лешкой или Андрюшкой. Какое тебе имя больше нравится?

Так, разговаривая с маленьким бунтарём, она не торопясь переодела его, в который раз подивившись магическим гаджетам, навешанным на мальчика. Ночью в дороге, кроме амулета Таня обнаружила ещё четыре, разной направленности, вещицы. Небольшой браслетик сигнализировал о здоровье малыша. Что это такое, знала Талька. А от неё пришло знание и к Татьяне.

Ещё один камешек висел на поясе и выполнял функции, своего рода, памперса. А вот это определилось уже опытным путём. И последний, самый важный, по мнению Татьяны, тот, который защищал жизнь ребёнка. Такие вещицы носили многие. Своего рода и оберег от проклятий, дурного глаза, и щит от направленного воздействия. Мог выдержать пару прямых ударов, не более.

Ночью она, не снимая амулета, умудрилась покормить малыша. Смогла впихнуть в него немного молока, и размоченную в нём булку. Сейчас Таня намеревалась сделать почти тоже самое. Дать немного каши, размочить в молоке хлеб и напоить ребёнка. Иначе, такими темпами, маленький Рэм заработает себе обезвоживание.

— Будешь Андрей, — решила Татьяна, скармливая мальчику половину тарелки своей каши и наливая молоко в высокую глиняную кружку. — А сокращённо — Рей.

Она провозилась с малышом до обеда. И покормив его ещё раз, вновь воспользовалась амулетом сна. Ребёнок, на диво, попался спокойный и совершенно не капризный. Но была и ложка дёгтя в небольшой медовой баночке. Он не умел ходить. К году дети уже активно осваивают окружающий мир и вполне уверенно могут стоять на ногах. Маленький Рэм не умел. Его этому не учили. Скорее всего, держали постоянно в колыбели. Зато ползал негодник очень шустро, оглядываясь на Татьяну и кося в её сторону лукавым взглядом.

Её удивило ещё и то, что малыш очень спокойно отреагировал на незнакомое лицо. «Это значит, — решила она, — что ему довелось контактировать со многими людьми. Может, не было постоянной няньки? Да, что тут гадать? Всё равно, какая теперь разница? Ребёнок дружелюбный, активный, спокойный. Могло оказаться и похуже».

Забота о ребёнке отвлекла от тяжких дум о собственной жизни, но и одновременно напомнила ей о внуке. И сердце в который раз заныло от невозможности всё изменить. «Я их больше никогда не увижу»! — повторяла она раз за разом, а голос разума твердил:

«А, что тебя там ждало? Постылая работа, нелюбимый, но уже привычный, за столько-то лет, муж? Болезни? Дети и внуки? Дети выросли. У них своя жизнь, свои заботы. Дочка замужем вполне счастливо, а сын собирается жениться. Внуки? Вырастут. А потом, для тебя закономерный конец и кладбище».

«Какое кладбище»? — пыталась возразить сама себе Татьяна.

«Такое. Где все мы будем. И визиты родных дважды в год — на Радоницу и на день рождения или годовщину смерти. Ты этого хочешь? Радуйся! Тебе дан второй шанс. Воспользуйся им и не спусти — сама знаешь куда, как это сделала в первый раз».

Она приняла это, осознала, но смириться с потерей родных всё равно оказалось больно. Хотя, со временем эта боль притупится, пройдёт. А в памяти останутся, наверное, только светлые, радостные воспоминания.

Уложив новоназванного Андрейку в его корзину, Татьяна принялась сортировать свой багаж. Сохранившиеся амулеты и травки — в одну сторону, прихваченные её на месте побоища вещи — в другую.

И, что мы имеем? Три платья в не очень хорошем состоянии, подобранные около разбитой кареты, и одно её собственное, точнее, Талины. Простенькое, но вполне опрятное. Мужской плащ с капюшоном. Походный, для Таниного теперешнего роста, огромный. Именно в него она и складировала все вещи. Немного белья, чулки, простые кожаные туфли, по форме напоминающие балетки, кусок шёлкового кружева. Его, Татьяна намеревалась использовать вместо вуали. А, что? Тонкого плетения, тёмно-синее, нежное. В самый раз.

Она успела передохнуть, хорошо пообедала тушеными овощами с кусочками какой-то птицы. По виду — мясо было куриным, а там, кто его знает? Освежилась в небольшой комнатке, приспособленной для омовения. Удивилась приспособлению, с помощью которого можно было добыть воду. Из стены на уровне её головы торчал кусок трубы, с насадкой в виде лейки, и рядом же располагалась непонятная штуковина, с виду напоминающая рычаг.

Память тут же подсказала, что на него нужно надавить, и тогда из трубы потечёт вода. Только холодная. «Примитивный душ, но я и такому рада», — она знала, что для нагревания используют специальные камни, но здесь ничего подобного не наблюдалось и близко. Пришлось использовать, что есть.

Чистая, сменившая дорожную запылившуюся одежду на более подходящую, но уже женскую, она задумалась о своих дальнейших действиях. Необходимо сбыть с рук травки и амулеты. Ей они не к чему, только лишний груз. Возможно, от продажи удастся выручить некоторую сумму денег. Это ей поможет в дальнейшем. И бежать подальше из этого города, где отца Талины каждая собака знает.

План на остаток дня был прост: пристроить амулеты и травки, разузнать про обучение в Школе травничества, выяснить о возможности покинуть Гораль, как можно скорее. И желательно, перебраться в столицу. Там жизнь дороже будет, но и возможностей, тоже побольше. А с её знаниями и умениями, как-нибудь сможет устроиться. Проблема в начальном капитале.

Отражение в медной отполированной пластине, заменяющее на постоялом дворе зеркало, не порадовало. На Таню оттуда смотрела худенькая девчонка, с узкими плечиками, тоненькой талией и русалочьими глазами. Медового оттенка волосы, шелковистой волной падали почти до талии, овальное лицо, тонкий маленький носик, пухлые, правильной формы губы, и огромные глазищи. Ресницы тёмными опахалами ложились полукругом на щеки, тонкая линия бровей. Красавица.

«Я попала»! — простонала Татьяна, глядя на собственное отражение. Пусть не чёткое, пусть немного искажённое, но даже оно смогло показать всю глубину пропасти, куда она свалилась.

Вот и ответ, почему Тальку в дорогу мальчиком переодели. Меньше липких взглядов и вообще…

И, что ей теперь, носить паранджу? Так тут не принято.

Волосы Татьяна решила заплести, как можно туже. А вот дальше что? Опять штаны натянуть или рискнуть выйти в платье? Но Талька как-то же в нём ходила? Правда, всегда в сопровождении служанки.

Платье — штаны, штаны — платье?

Штаны.

Спокойнее и привычнее к ним. Да и не приходится в длинном подоле путаться. Хорошо бы любимые джинсы, но где их тут возьмешь? Один плюс во всём этом — грудь пока прятать нет необходимости. Те маленькие холмики, которыми обзавелась её предшественница, тянули на размер 0+ и не более. Так, один намёк на будущие дивиденды.

Уходя, пообщалась с хозяином. Предупредила, что вернётся поздно.

— Парень, сколько тебе весен будет? — не удержался от вопроса хозяин.

— Четырнадцать, — прикинула насколько она может потянуть.

— А не было ли у тебя в роду альвинов?

— Да, с чего вы это взяли?

— Уж больно мордашка у тебя смазливая, да нежная. Гляди, осторожней тут. У нас разный люд встречается. Некоторым всё равно мальчик ты или девочка. Понял, о чём я говорю?

— Понял, — во рту мгновенно пересохло. Об этом она и не подумала, вот уж, садовая голова. — Понял, как не понять. Догадливый.

Улица встретила её шумом и разноголосицей. Мимо проезжали повозки, громыхая колёсами по булыжной мостовой, переругивались между собой торговки.

— Пироги! Свежие пироги! С мясом, грибами, ягодами! Пироги!

— Кренделя, сладости, ватрушки!

— Пошла вон отсюда, это моё место! Пироги! Свежие пироги! С мясом, грибами, ягодами!

— Твоё мясо ещё вчера по улице бегало и гавкало! Кренделя, сладости, ватрушки!

Таня даже улыбнулась про себя. В её городе тоже самое про продаваемую в ларьках шаурму говорили. И сразу повеяло чем-то родным и знакомым.

Ей необходимо было добраться Олинны или Черного Захира. Или и к той и другому вместе. Смотря, как она сможет договориться. А это идти почти через весь город. Можно было бы и извозчика нанять, только вот денег было жаль, а город хотелось посмотреть. Вдруг по пути, что полезное встретится?

Она не торопилась, осматривала витрины лавок, приглядывалась, в чём ходят люди. Всё было интересно. Даже то, как проезжавший мимо возница обматерил проскочившего прямо перед лошадиной мордой мальчишку.

Чистенький аккуратный город, дома в два-три этажа, сады и огороды, булыжная мостовая. А вот тротуаров не было. Прохожие просто старались держаться с края дороги.

Дамы носили закрытые платья, накидки и кружевные чепцы. Под подолами угадывалось несколько юбок, но никаких корсетов и юбок колоколом. Это слегка обрадовало. Не придётся мучиться и издеваться над собой. Мужская одежда тоже отличалась разнообразием. Всё зависело от положения на социальной лестнице.

Видела Татьяна и обеспеченных горожан, облачённых в, хорошего сукна сюртуки, и представителей дворянства. Последние не чурались шелков и кружев. По крайней мере, ворот и рукава рубашек у многих были именно кружевными. Вышивка, пуговицы из полудрагоценных камней, золотые и серебряные шнуры, оружие на поясе. «Почти как в «Гардемаринах» или в «Мушкетерах», — подумалось ей. И тут же острое чувство сожаления, что в своё время мало интересовалась историей. Только фильмы и смотрела.

— Талина! — ахнул за спиной женский голос. — Негодная девчонка! Отец весь извёлся, с самого утра поехал караван встречать, а как весть получили о разбойниках, так и лицом почернел весь. А она по городу шляется! А-ну, стой! Стой, тебе говорят! Держите негодницу!

Татьяна оглянулась на вопли. В метрах пяти от неё стояла карета. Из неё выглядывала мачеха Талины. Перед глазами сразу всплыл образ этой женщины, вот только с высоты своего возраста, Таня иначе оценивала все слова и действия второй госпожи Корвин. Мачеха, есть мачеха.

Пока она зависла в воспоминаниях Талины, рядом остановился здоровяк метра под два, исполняющий роль охранника при госпоже Аглае Корвин и, Таню вежливо, но настойчиво препроводили к «родственнице».

— Негодная девчонка! — разорялась та, — вместо того, чтобы добраться до дома, бродишь по улицам, как нищенка! А, ежели тебя кто из наших знакомых в таком виде увидел бы? Позор! Говорила я Никару, чтобы не потакал твоим прихотям, да не шёл на поводу у этой старой ведьмы. Так кто станет жену слушать?

И хотелось бы пропустить мимо ушей эту брань, только вот как?

— Не отворачивайся от меня! Слушай, что мать тебе говорит.

— Вы мне не мать.

— Ах, вот ты как заговорила! Я тебя растила, кормила, уму разуму учила, и вот она благодарность! Маленькая мерзавка!

— Ещё неизвестно, кто кого кормил, — фыркнула Татьяна. Госпожа Аглая обладала выдающимися формами. Так раскормиться, это же надо уметь.

— Под замок! — прошипела в ответ мачеха.

— Ой, будет вам «маменька», и без вас голова болит. А тут ещё и вы жужжите, раздражаете своими бестолковыми воплями.

— Что ты сказала? — мачеха вытаращила глаза и раскрывая, и тут же захлопывая рот, изумлённо воззрилась на Татьяну.

— Голова болит, плохо мне. Вот умру сейчас у вас на руках, что отцу сказывать будете?

Как себя вести с теми, кто был семьёй Талины? Попробовать скопировать поведение Тальки? И для чего? Жить с ними и каждый день ломать себя, в угоду недалекой госпоже Аглае и её мужу, Татьяна не собиралась. Это её жизнь, ей подарили второй шанс. И теперь взять его и профукать? Но, вот засада, она попалась. А в этом мире власть отца над дочерью была абсолютной.

Её привезли в родительский дом. Мачеха тут же кликнула прислугу, и Татьяна оказалась отдана в их руки, с наказом, быть готовой к приёму гостей.

— И гляди мне, не опозорь отца. Я ему вестника пошлю, что ты дома. Благодарение Единому, не придётся траур надевать и сговор не сорвётся.

Татьяна сказала бы, что она думает об этом сговоре, и о «маменьке» в целом. Она много чего хотела бы высказать, но в данном случае: «молчание — золото». Смотреть по сторонам, слушать и сделать ноги в нужный момент. И не только ради себя — у неё там Андрейка под чарами один в комнате спит. Кто ему поможет? Никто.

А мы в ответе, за тех, кого приютили.