Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Глава 22 Год 2005, после рассвета

Несчастья только начинались. Мы шли и шли, а потайной ход все не кончался. В голове шевелились неприятные мысли, что на роду мне, видно, написано погибнуть в Грюнштайне, если не от руки шута, то заблудившись в подземелье замка.

— Еще далеко? Может быть, лучше вернуться? Почему мы так долго идем? Ты знаешь, куда мы идем?

— Никто толком не знает всех ходов. Замок все время достраивали и перестраивали. Но мы уже где-то у реки. Слышишь, шумит вода.

Где-то действительно шумела вода. Под ногами хлюпало, пахло сыростью и плесенью. Я шла и злилась. Мне надоело это дурацкое приключение в раннеготическом стиле. Мне надоел страх, мне надоели Оливии, змеи, стрелы, шуты и сыщики.

Мне осточертел этот молчаливый сыщик. Ну и пусть считает меня бандитским наймитом и пособником. Ну и пусть молчит. На все мои вопросы он только хмыкал или ворчал, что сам ничего не понимает. Что это за сыщик, который ничего не понимает и не может найти выход из потайного хода? Черт дернул меня приехать в Грюнштайн! Как мне все надоело! Как я устала…

Как я устала от непонятных тайн и хитрых юристов! Меня не отпускала мысль, что я участвую в каком-то странном лицедействе, как будто поступки мои — и не мои вовсе, будто кто-то невидимый дергает за веревочки, и я двигаюсь, исполняя роль дурочки. А вокруг декорации, шекспировские страсти кипят, гамлеты скорбят по усопшим офелиям, тени отравленных королей бродят по сцене, а я хлопаю глазами и мешаюсь у всех под ногами.

Я устала, мне хотелось погрузиться в горячую ванну, а потом забраться в чистую постель и долго спать. Мне хотелось спать, пить и есть. Мне зверски хотелось есть. Хоть что-нибудь, хоть сухарик, хоть глоточек горячего кофе. Кофе! Пахло крепким кофе. Запах был слабым, едва уловимым, но ошибки быть не могло: то был аромат кофе. А где кофе — там люди! Плевать, что они ищут сокровище. Я не буду им мешать. Пусть копают себе на здоровье. Я только выпью чашку кофе и уеду.

Я повела носом и уверенно двинулась вперед. Я шла по запаху, как гончая. Чем отчетливее становился запах, тем быстрее я шла. Анри еле поспевал за мной и сердито шипел, что идти надо тихо, еще не известно, кто ждет нас впереди.

— Ну и оставайся здесь. И не ходи за мной. И сиди тут на своих сокровищах, как скупой рыцарь, — бубнила я под нос и злилась.

Коридор распрямился, шум воды остался позади, а запах усилился. И я увидела свет. Он пробивался в щель неплотно пригнанных деревянных панелей.

— Стоп, — сказал сыщик, и я остановилась.

Он отстранил меня, подкрался к щели и приник к ней глазом. Потом радостно улыбнулся и рубанул локтем по доскам. Гнилое дерево разлетелось в щепы, аромат кофе хлынул в потайной ход, а в комнате послышался сдавленный крик.

— Гунда, не пугайся, это мы, — и он шагнул в пролом, а вслед за ним и я.

— Ах ты, противный мальчишка! — Гунда сидела за длинным кухонным столом, сердито поджав губы и приложив ладонь к черному платью на левой стороне груди. — Смотри, что ты наделал: из-за тебя я пролила кофе.

Действительно, возле белой керамической кружки с рекламным изображением Грюнштайна растекалась коричневая лужица. А рядом с лужицей возвышалась плетеная корзинка для пикников, полная яств. Мне пришлось сесть на лавку, чтобы не упасть от головокружения. Для начала я отломила здоровенный ломоть домашнего хлеба, затолкала его целиком в рот вместе с куском мягкого сыра и сделала большой глоток кофе. Прожевать удалось с трудом и не сразу. Я повторила эксперимент и почувствовала настоятельную потребность расстегнуть пуговицу на джинсах. Когда с хлебом и сыром было покончено, жизнь приобрела некоторую привлекательность.

Эта привлекательность выразилась в том, что от сытости меня повело в сон, а разные проблемы в виде утерянной сумочки, бродячих привидений, стреляющих арбалетов и шутов-убийц отошли на второй план. Анри пошарил рукой на дне плетеной корзинки и вынул бордовое яблоко, сочное и красивое, как на картинке. Он щедро протянул его мне. Я прислушалась к внутренним ощущениям и пришла к выводу, что яблоко уже не поместится, пришлось вернуть его в корзину.

Я привалилась головой к плечу Анри и прикрыла тяжелые веки. Свет керосиновой лампы расплылся солнечным озером, черное платье Гунды превратилось в перья, а длинный нос — в клюв вороны. Ее голос с каркающими интонациями доносился с другого берега озера.

— Что случилось? Почему у тебя шишка на лбу? Как вы очутились в коридорах?

Ей отвечали сыщики Эркюль и Пуаро (иногда Эркюль, иногда Пуаро), находившиеся где-то совсем рядом.

— Ничего не случилось, мы просто заблудились. Я ударился и выступ в своде потолка, вот и получилась шишка.

— Чего ради вас понесло в коридоры? Это же опасно…

— Это я так решил сократить путь к библиотеке.

— Ты что-нибудь выяснил?

— Прошлой ночью здесь был папаша Бонифаций и Блум.

— Откуда ты знаешь?

— Она видела их. Они прошли мимо пещеры возле развилки.

— Что она там делала?

— Ночевала.

— Ах, так это они унесли ковер?! Анри, скорее звони в полицию, замок ограбили!

— Гунда, замок продан. Это уже не наша с тобой забота.

— Если так рассуждать, то скоро здесь камня на камне не останется…

— Гунда, посмотри. Узнаешь?

Сыщик шевельнул рукой, порылся в кармане комбинезона и опять приложил мою голову к себе на плечо, обнял, прижал крепче. Довольная улыбка расползлась по лицу, и ресницы сомкнулись. Солнечное озеро пропало, остались голоса.

— Обручальное кольцо Оливии? Откуда оно у тебя? Ее же похоронили с кольцом на…

— Ольга нашла кольцо в том заброшенном ответвлении, в тупике.

— Что она там делала?

— Она там упала и разбила очки. Когда искала очки, нашла кольцо.

— Это она так говорит или ты сам видел?

— Гунда, я ей верю.

— Напрасно, я бы не стала. Она слишком хорошенькая, чтобы говорить правду. Вспомни Оливию…

— О боже… Не начинай все сначала.

— Ну хорошо… Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что это другое кольцо. Смотри, оправа рассчитана на камень квадратной формы, как будто делали впопыхах.

— Подделка?

— Нет, сапфир настоящий.

— Что это значит?

— Я бы сам хотел понять… Это еще не все: Ольга видела в замке шута.

— Как?! Где?!

— В коридоре между опочивальней и рыцарским залом. Говорит, он был маленький, кривоногий, в шутовском колпаке. Шел со свечой.

— Вот как? Маленький, кривоногий, в шутовском колпаке? А она видела его в очках или без?.. Ах, без… Помяни мое слово…

— Гунда, ты сейчас заберешь Ольгу и отправишь ее в Женеву. Поездом, попуткой, как хочешь, но чтобы отправила.

Гунда что-то проворчала. Анри вздохнул и высвободил плечо из-под моей головы.

— Ольга, просыпайся. Гунда отведет тебя к поезду.

Ах, как мне не хотелось выныривать из теплого облака и возвращаться в кошмар. Я с трудом разлепила глаза и зевнула.

— Сумочка, — сказала я. — Без сумочки никуда не поеду. Там паспорт, билет на самолет и запасные очки. Без очков никуда не поеду, — и уронила голову на скрещенные на столе руки.

— Гунда, кажется, в замке должна быть веревочная лестница. Не помнишь, где?

— В кладовке с рабочим инструментом. И фонарь там есть, возьми фонарь! Нет… ты не найдешь, я сама.

Они оставили меня одну. Я устроила щеку поудобнее в предвкушении еще хотя бы получаса сытого сна. Мне хотелось грезить о тишине и покое, о Багамских островах, ласковых закатах, соленом океане и гамаке. Ладно, пусть без мачо с гитарой, но чтоб гамак был — непременно. Мне хотелось забыть о сырых подвалах и прикованных скелетах, о шутах и сокровищах. Мне хотелось уехать домой и дожидаться на собственном диване, таком родном и удобном, плотного конверта от юридической фирмы «Варкоч и сын», а в том конверте будет лежать записка с номером анонимного счета. И уж тогда…

Я вмиг проснулась и вскинула голову в испуге: если сыщик достанет мою сумочку и откроет ее, он увидит «Титул» на Грюнштайн и решит, что главарь банды, которая ищет сокровища, — это я. И тут же выдаст меня полиции… А там начнут разбираться, кто такая Ольга Мещерская, да как она купила замок, да откуда у нее такая уйма денег… И не видать мне тогда гамака на фоне тропического заката!

Я выскочила во двор, будто за мной гнались черти. И вовремя: Анри и Гунда стояли возле колодца. Сыщик укрепил на камнях бортика металлические крючья и бросил веревочную лестницу в черное жерло. Он осторожно перебрался через край. Гунда вручила ему фонарь, и Анри исчез в пучине тьмы, словно водолаз. Мы с Гундой наблюдали за подергиванием веревки и движением желтого луча.

Луч опускался все ниже и ниже, превращаясь в тоненькую булавку. Наконец лестница дернулась в последний раз и натяжение ослабло. Мы с Гундой перегнулись через шершавые камни, до рези в глазах вглядываясь в густую тьму.

— Ольгааа! — донеслось из преисподней, эхо переломило голос несколько раз. — Ольгааа, здееесь нет сумкиии…

— Что значит, нет?! — возмутилась я. — Ищи лучше!

— Какогооо цвееета сумкааа…

— Черная, на длинном ремне!

— Ольгааа, нееет никакооой сумкиии…

— Ты что, смеешься надо мной? — в растерянности я обернулась на Гунду.

Та стояла, скрестив руки на груди и поджав губы в ниточку. В ее прищуренных глазах ясно читались презрение и ненависть.

— Мерзавка, — выдавила она из себя. — Мерзавка, я так и знала, что ты все выдумала. Думаешь, я не понимаю, что тебе надо…

Да что же это такое?! Да что они все меня подозревают в преступных наклонностях, обмане и связях с убийцами?! Возмущению моему не было предела. Позабыв о страхе высоты, я перемахнула через бортик колодца и, перебирая руками и ногами, как заправский матрос, полезла вниз, в объятия черной неизвестности.

— Что значит, нет никакой сумки?! — бормотала я под нос. — Смотреть надо лучше… Взяли тут, понимаете ли, моду… Вот я сейчас сама ее найду…

Веревочная лестница натянулась, Анри держал ее и подсвечивал фонарем. Я глянула вниз и остановилась, вцепившись в веревку мертвой хваткой. Лучик света был так далеко, а вокруг так темно и гулко, что сердце мое болезненно сжалось от страха, будто спускаюсь я в могилу. Я запрокинула голову, но и небо казалось столь далеким, а голова Гунды у края колодца такой маленькой, что колени стали ватными. Я зажмурилась и пару раз глубоко вздохнула.

— Ольга, не бойся, уже осталось недалеко, — голос сыщика, который прозвучал неожиданно близко, придал мне немного смелости.

Я медленно тронулась в путь. Дышалось с трудом. Снизу поднимался застоявшийся воздух, холодный и влажный, пропитанный запахами обмелевшей реки. Каждая ступенька теперь давалась нелегко, ладони вспотели, колючая веревка больно царапалась. Лестница закончилась на высоте вытянутой руки Анри. До дна было далеко, как до луны. Я никак не могла заставить себя разжать пальцы и спрыгнуть.

— Ну, смелее, — подбодрил Анри. — Я держу тебя.

Затаив дыхание, я рухнула вниз. Сильные руки поймали меня, осторожно поставили на мягкое дно и не торопились выпускать из объятий. А мне и не хотелось выбираться из его объятий, так бы и стояла, так бы и слушала удары его сердца. И пусть бы он еще целовал меня. И я бы не возражала, чтобы он поискал микрофоны в нижнем белье… Я знаю, он все придумал о микрофонах, чтобы я обиделась и ушла.

И его губы коснулись брови, скользнули вниз к уголку рта, и я забыла, зачем оказалась здесь. Я прижалась к нему, всей душой желая слиться с его телом, стать частью его. И тьма отступила, радуга расцвела витражными всполохами. И от губ его, жарких и нежных, накатила на меня горячая волна и поглотила целиком. И не было срама желаннее, как отдаться ему здесь и сейчас.

— Ольга, я хочу тебя. Здесь и сейчас, — прошептал он, и на нас налетел смерч.

Порыв ветра обрушился сверху, и луна сверзлась с неба, с негромким чмоканьем вонзившись в сырую глину дна.

Анри вздрогнул и выпустил меня из объятий. У наших ног лежала веревочная лестница, словно вывернутая наизнанку шкура саблезубого медведя. Два металлических крюка поблескивали клыками.

— Гунда!!! — заметался между стенами колодца отчаянный крик Анри.

Ответом ему была тишина. И только тут до меня дошел весь ужас происшествия: лестница упала. Гунды не видно возле горловины колодца, мы одни в темной могиле, дороги обратно нет. Мы здесь застряли навсегда. И я тихонько завыла.

— Ольга, не бойся, — сказал сыщик. — Мы попробуем выйти через эту дверку.

Он осветил сену колодца. И правда, там, в глубокой нише, была маленькая полукруглая дверка, к ней вела лесенка из выступающих камней. Камни спирально поднимались вверх, опоясывая внутреннюю кладку. Первая ступенька торчала на уровне моей талии. Я с трудом протолкнула комок в горле, представив, как буду взбираться по камушкам, которые выглядели, как спичечные коробки.

— Ты — первая, — Анри сложил ладони лодочкой и подставил их импровизированной подножкой.

— А сумка? — спохватилась я и закружилась по дну колодца.

Луч фонарика выхватил из мрака всякую дрянь: вязкую грязь, палки, камни, банки из-под кока-колы, обрывки целлофановых пакетов, черепки, россыпи мелких монет — дань туристической традиции. Сумки не было. Не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего черную кожаную сумку на длинном ремне. Ну не могла же она провалиться в ил и исчезнуть с лица земли! Вон, гораздо более тяжелые предметы валялись на дне. Взять хотя бы этот человеческий череп. Череп?!

— Анри, — позвала я. — Анри! Здесь человеческий череп. И кости.

— Я видел, — ответил его голос над самым ухом.

Сыщик, оказывается, стоял рядом.

— Кто это?

— Утопленник.

— А когда он утонул?

— Не позже девятнадцатого века.

— Откуда ты знаешь?

— Колодец пересох после установки водопровода. Водоносные слои нарушили горе-строители…

— А кто это?

— А вот это мне не известно, хроники Грюнштайна о нем умалчивают…

— А моя сумка куда подевалась?

— Точно сказать не могу, но догадываюсь… — он вынул из моих рук фонарь и осветил желтым пятном полукруглую дверку, потом провел лучом вдоль лесенки. — На ступеньках грязь, еще влажная. Кто-то недавно спустился, нашел твою сумочку, а затем поднялся. Надеюсь, этот кто-то не запер дверь снаружи…

И мне хотелось надеяться.

— Вниз не смотри, каждую ступеньку проверяй на прочность, прежде чем встать на нее. Не торопись. Если кто-то по лестнице прошел, то и мы сможем. Давай, Ольга, вперед.

Уткнувшись носом в камни, закусив губу, цепляясь пальцами за выступы, как скалолаз, я двинулась вверх. Господи! Об этом ли я мечтала, складывая чемодан и заказывая билет в Швейцарию?! О таких ли приключениях грезила в самолете, в гостинице или в поезде?! Думала ли я когда-нибудь, что буду слизняком ползти по камням подземелья?! За что мне такие испытания, Господи?

Я насчитала сорок восемь ступенек, и каждая из них отзывалась в коленях болью и дрожью. Я не знаю, как мне удалось вскарабкаться, как хватило дыхания и каким чудом я ни разу не взглянула вниз. Из последних сил я подтянула свое непослушное тело на крошечную площадку в нише и в блаженстве закрыла глаза. Похороните меня здесь! Я больше не двинусь ни на миллиметр. И если вдруг окажется, что дверка заперта, то останется только один путь: вертикально вниз, к утопленнику. Похороните меня…

— Ольга, ты у меня герой, — Анри сжал мое плечо, и стало хорошо. Какие сорок восемь ступенек?! Это же ерунда, да хоть все сто: я и не на такое еще способна.

— Ну, Ольга, если умеешь молиться, молись… — Анри смотрел на дверку.

Она была из дубовых плашек, вся в заклепках, на ржавых петлях, с кольцом вместо ручки. Сыщик потянул кольцо, петли отчаянно скрипнули, и дверка открылась. Круг света растекся по низким сводам подземного хода и выщербленным ступеням, которые спирально закручивались вверх.

Ступени были такие узкие, что приходилось ступать боком. Крутые витки ракушки наматывались на ось одно за другим, пока не уткнулись в каменную плиту. Анри, как атлант, уперся в нее плечами, крякнул, приподнял и сдвинул в сторону. В затхлый тоннель хлынул поток свежего воздуха, наполненный тяжелым восковым привкусом. Мы оказались в часовне.

Изящные своды вознеслись высокой готикой, и распятый Христос с отбитыми ступнями воззрился на нас с печалью и всепрощающей мудростью. Я лежала на холодном полу и вдыхала аромат земной пыли. Восхождение из преисподней завершилось. Мы спасены! И все, и больше ни одной мысли о подземелье и черепах! Домой, к людям, в двадцать первый век, подальше от привидений и прочей чертовщины.

— Анри, отведи меня к станции, я хочу домой… Анри?

Я поняла, что его рядом нет. Вскочила и, как полоумная, выскочила из часовни. Сыщик стоял возле колодца, сгорбившись и понуро опустив голову. На обломке скамьи сидела черная ворона и чистила перья клювом. Светило ласковое солнышко, и теплый ветерок доносил с зеленых холмов запахи альпийских трав. Гунды нигде не было видно.

— Где Гунда?

Анри обернулся, и я поразилась тому выражению тоски, усталости и внутренней боли, что плескались в его запавших глазах. Мое сердце сжалось от нежности. Шаркая подошвами солдатских ботинок, он подошел ко мне и взял за руку. Я не узнала его голос, он был сиплым и чужим:

— Ольга. Помоги мне. Ты что-то знаешь. Скажи правду. Скажи: Гунда жива?

— Анри, Анри, что ты говоришь? Конечно, Гунда жива! Что с ней могло случиться? Она просто ушла… Постой, почему Гунда ушла? И зачем она сбросила лестницу?

Вот тут мне стало жарко, я мигом вспотела и затряслась от холода. Ворона каркнула, с шумом взмахнула крыльями и тяжело вознеслась на конек черепичной крыши.

— Ольга, тогда я расскажу, а ты поправь меня, если я ошибаюсь… Вчера утром… неужели это было только вчера? А как будто целая жизнь прошла… Вчера утром я нашел на пейджере сообщение: «Срочно приезжай в Грюнштайн». Кто еще мог позвать в Грюнштайн, кроме Гунды? Она человек сдержанный, и если сказала «срочно», то это означало, что что-то случилось. Но сообщение прислал кто-то другой, не Гунда. Я приехал… Вот здесь, на обломке каменной скамьи сидела красивая девушка и улыбалась мне совершенно пьяной мечтательной улыбкой.

Я покраснела, но поправлять сыщика не стала. Что ж тут скрывать: настойка от нервов действительно подействовала на мой утомленный организм как целый стакан водки.

— Мне пришлось взять ее на руки и отнести в опочивальню. И знаешь, что она мне сказала по дороге? Она обняла меня и сказала: «Здравствуй, король Хендрик».

— Э-э-э… — сказала я и задумалась.

Неужели я действительно так и сказала? Странно, почему я приняла его за короля Хендрика из легенды? Я задумалась, а потом покраснела: как я, оказывается, неприлично вела себя, в пьяном виде обнимала незнакомого мужчину. Вот когда узнаешь о себе горькую правду! Неудивительно, что Анри принял меня за шлюху… Срам, чистый срам!

— Гунда решила, что девушка без документов появилась здесь неспроста. К тому же девушка назвала имя папаши Бонифация. Этот пройдоха спит и видит, чтобы скупить по дешевке все вещи в Грюнштайне и объявить аукцион. Гунда сказала, что пропал ковер из библиотеки. Папаша Бонифаций — хитрый лис, он бы не пошел на прямое воровство. Он всегда действует под шумок. Гунда подумала, что здесь что-то затевается. Я не поверил ей и решил посмотреть сам. Гунда была права…

Он замолчал, видимо ожидая, что я его поправлю или буду возражать. Но что я могла возразить? Все так и было: я появилась здесь неспроста, мне до смерти хотелось хотя бы одним глазком посмотреть на замок из легенды. Документы потерялись по моей вине. Имя папаши Бонифация я назвала, правда, вылетело оно у меня случайно. А то, что папаша Бонифаций — хитрый лис, я тоже поняла, еще в поезде.

Да, они с Блумом утащили ковер из библиотеки, но как владелец Грюнштайна я, так и быть, не буду поднимать шум из-за старого потертого ковра. Пусть это будет плата за ту услугу, которую он оказал мне по доброте душевной возле железнодорожной кассы. Он же не знал тогда, что замок принадлежит мне… Или знал?.. Мне показалось, что Блум прятался за колонной на перроне женевского вокзала и говорил с кем-то по сотовому телефону, или это все же был он?.. Блум говорил с папашей Бонифацием? Старый лис Бонифаций предложил помощь не случайно? Он ждал меня у кассы в Сент-Галлене?

Анри перевел взгляд куда-то поверх моей головы, в синюю даль альпийских гор. Слова падали, словно камушки в глубокий омут:

— Гунда была права… Здесь стали происходить странные вещи: заряженный арбалет в рыцарском зале, кольцо на твоем пальце, как у мертвой Оливии, еще одна арбалетная стрела, вонзившаяся в чучело кабана, тень шута в потайном коридоре, белые всадники… И это после того, как Оливия умерла от укуса змеи… Слишком много совпадений с сюжетом легенды, чтобы считать все случайностью… Зачем, Ольга, зачем ты отправила меня в колодец? Ты знала, что там нет сумки? Зачем сама спустилась вниз? Кто сбросил лестницу? Кому я мешаю? Кто похитил Гунду? Ольга, скажи мне правду: что здесь происходит? Вы ищите какое-то сокровище? Ты работаешь на папашу Бонифация? Ты любовница Блума?

Он говорил тихим равнодушным голосом, а мне казалось, что стены замка сотрясаются от его крика. Я мотала головой, силилась крикнуть в ответ, что это все неправда, я — не любовница, я не работаю на папашу Бонифация… Папаша Бонифаций — слишком труслив, а Блум — слишком прост для хитрого похищения Гунды. Здесь нет никаких сокровищ. Здесь только мы и… непонятно что… Но губы тряслись, слезы застилали глаза, а в горле стоял ком и мешал дышать. Я мотала головой и силилась крикнуть.

— Ольга, ну что ты со мной делаешь, а?! — он прижал мою голову к плечу, а я уткнулась носом в рабочий комбинезон и зарыдала навзрыд. Господи, откуда во мне столько слез?