Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Глава 24 Год 1428, утро

Я потянулась, ничуть не стесняясь своей наготы. Этой ночью все самые сладкие, нежные и страстные поцелуи достались мне. И много еще неземного блаженства, от воспоминаний о котором я начинала дышать часто-часто. Хендрик зашнуровывал лосины.

— Не скучай. — Он присел на розовое покрывало и поцеловал мою ладонь. — Я только убью этого оленя и сейчас же вернусь.

— А ты не можешь оставить этого оленя в покое? — промурлыкала я.

— Нельзя лишать подданных хлеба и зрелищ, — сказал он после некоторой внутренней борьбы, — а то они начинают скучать и подумывать о заговорах.

— Заговорах! — Я подскочила на подушках. — Хендрик, не уезжай! Ты же ничего не знаешь! Изабелла, Магнус и отец Бонифаций…

— Ах, да, — он подпоясался широким ремнем с серебряной бляхой. — Я же тебе еще не успел сказать: Изабелла, как и обещала, отправилась в монастырь бернардинок, отец Бонифаций вслед за ней изъявил горячее желание стать отшельником, а Магнус так напился, что стал буянить, и солдатам пришлось запереть его в башне.

— А почему же ты меня не берешь на охоту? — я капризно прикусила губу и отвернулась. — Там будет Марианна?

Хендрик расплылся в довольной ухмылке, застегивая пуговицы на охотничьей куртке.

— Мне нравится, когда ты меня ревнуешь… Не волнуйся. Муж Марианны получил важное поручение: заключить соглашение о торговых пошлинах с соседним кантоном. Думаю, они уже подъезжают к перевалу… Поправь мне, пожалуйста, платок.

Мне пришлось заняться шейным платком. Синий шелковый платок охватывал его шею. Ах, как приятно было обнять эту сильную шею с загаром простолюдина и провести пальчиком по подбородку упрямца, и поцеловать в уголок рта, и провести кончиком языка по его губам, и прикусить легонько верхнюю. И приникнуть обнаженным телом к лосинам, и почувствовать его плоть.

Я преуспела с шейным платком.

— Черт с ним, с оленем, — прорычал Хендрик и стал расстегивать куртку.

Но протрубил охотничий рог.

Да, рог протрубил…

— Гунда, в замке есть хранилище книг и манускриптов? — спросила я, не открывая глаз.

Ресницы было лень приподнять, все тело мое было ленивым и утомленным. Теплая вода доходила до самой шеи. И несли меня пенные воды по реке блаженства под белые облака и голубое небо. Ласковый ветер гладил тихие травы, и летела по вересковым пустошам кавалькада всадников, и развивались над их головами хвостатые вымпелы. И сияла радуга, и пели менестрели баллады о прекрасных дамах и храбрых рыцарях.

— Есть, — ответила старуха. Она бережно расчесывала мои волосы. — Зачем тебе книги?

— Читать, — улыбнулась я.

— Читать, — проворчала она. — Зачем читать книжки? Что в них может быть хорошего? Одни выдумки да соблазны… Никакой от них пользы. Вон, говорят, жил лет триста назад рыцарь Грюнштайн, это который построил замок. Так он еще и книжку написал. И, говорят, кто эту книжку прочтет, тот познает Вечность. И что толку? Все владельцы Грюнштайна читают эту книжку, читают… И хоть бы один познал Вечность! Вранье…

— А зачем познавать Вечность? — зевнула я.

— Ну как же? Вечность — это самое главное. Все пройдет на земле, а Вечность останется. Люди смертны, один Всемогущий Бог — нет. Кто овладеет Вечностью, тот познает суть божеской власти. Безграничная власть — вот корень Вечности.

— Гунда, расскажи о рыцаре Грюнштайне, — попросила я, удобнее пристраивая голову на краю кадушки.

— Жил-был муж рыцарской целомудрости по имени Грюнштайн. И была у него жена, и звали ее Беатрисс. А еще была у него наложница… м-м-м… не помню, как ее звали. И было у рыцаря Грюнштайна от жены да от наложницы по сыну. Один был красавец с несносным норовом, второй – одноглазое чудовище с душой ангельской. И любил сэр Грюнштайн обоих сыновей одинаково. И не знал, кому из них оставить в наследство замок да корону с алмазами. Думал-думал и реши устроить честный поединок. Кто из сыновей победит, тому и достанется геральдический щит с яблоком, змием и стрелой.

— Ах, как красиво: яблоко, змий и стрела… — вздохнула я. — Что это значит?

— Это три символа. Яблоко — это значит награда, змий — хитрость, стрела — смерть, наказание. Три символа власти: кнут, пряник и коварство…

Мне хотелось ее поправить, что яблоко — это не награда, а символ искушения, но было лень разомкнуть губы.

— Ну вот… И решил сэр Грюнштайн устроить честный бой на поляне возле мельницы.

— Яблоко, змий и стрела!!! — закричала я, вскакивая из воды и пены.

И поняла я, о какой Вечности говорил призрак отцу Бонифацию. И поняла я, зачем он приказал загонщикам упустить оленя возле старой мельницы. И поняла я, кто скрывается под маской Бледного Всадника.

Да, скрывается кто…

— Скорее, скорее! — торопила я Гунду, которая помогала, а вернее — мешала, натянуть на мокрое тело старое платье. — Ну же, торопись! — кричала я ей, бегом спускаясь по лестницам замка. — Где конюшни? — выла я, озираясь на безлюдной крепостной площади.

— Женщина, ты в своем уме?! — воззрился на меня заспанный конюх. — Какого тебе самого резвого скакуна?! Всех разобрали! На охоту все уехали… Куда ты торопишься, женщина?! Почему — дело жизни и смерти?! Не надо торопиться к смерти, она сама тебя найдет… Послушай старого конюха, женщина! С твоим мужем ничего не случится: слава Богу, охотники стреляют по оленям, а не наоборот… Вот настырная женщина! Сама выбирай: одна полудохлая кобыла и один вьючный осел, клянусь мамой, больше ничего нет! Вах!

— Куда ехать?! — стонала я, карабкаясь на понурую лошадь. — В какой стороне старая мельница?

— Да что ж это делается?! — ворчала Гунда, примериваясь к широкой спине осла и стараясь при этом не выронить копье, которое я одолжила у конюха. — Куда ты мчишься? Где ловушка? Какой Бледный Всадник? Почему он должен убить маркграфа? Ничего не понимаю!

— Скорее, скорее! — тщетно вонзала я пятки в костлявые бока старой клячи. Лошадь еле передвигала ногами. Ее ребра ходили ходуном, а с губ срывалась пена.

Я оглянулась. Гунда, мой верный оруженосец, верхом на вьючном осле едва виднелась на горизонте в клубах пыли.

— Ну, лошадка, ну, миленькая, ну, еще немножко! — взмолилась я. — Уж совсем скоро, вон и мельницу видно…

Кляча из последних сил натянула поводья и, екая селезенкой, потрусила к старой мельнице. Покосившаяся башня стояла в окружении ветвистых ветел. В одной стене зияла дыра, но лопасти винта все еще были целы. Они покручивались на ветру, поскрипывая рассохшимся механизмом.

Белые облака бежали резвыми овечками по бездонному небу. Их мягкие тени быстро скользили по зеленому полю. Порывистый ветер прогибал высокие травы, и они шелестели, словно мятая бумага манускриптов. А больше не было никаких звуков. Возле старой мельницы стояла тишина. И не было слышно ни призывов охотничьего рога, ни топота копыт веселой кавалькады охотников, ни радостного лая своры собак, почуявших оленя.

Кобыла остановилась. Ее передние ноги подогнулись, она ткнулась мордой в траву и завалилась на бок. Я еле успела соскочить.

— Лошадка, миленькая, ну, вставай же! — я тянула уздечку, но напрасны были мои усилия. Печальные глаза лошади подернулись мутной влагой.

И услышала я топот, и увидела я, как выскочил на поляну матерый олень. Он летел, не касаясь травы копытами, вытянув морду и прижав необычайно ветвистые рога к спине. А вслед за ним мчался на могучем скакуне с коротким хвостом Хендрик. И увидела я, как выхватил он из-за спины лук, наложил стрелу и прицелился в оленя.

И увидела я, как из провала в башне мельницы показался всадник в белой одежде на коне белой масти и вскинул тот всадник арбалет, и прицелился в охотника.

— Не-е-ет!!! — заорала я и бросилась бежать наперерез могучему коню с коротким хвостом.

— Аньес! — выкрикнул Хендрик, его стрела пролетела мимо оленя, и тот скрылся из виду.

Хендрик пришпорил коня и помчался мне навстречу. И я услышала сзади приближающийся топот, и поравнялся со мной белый конь, и склонился Бледный Всадник в седле, подхватил меня за талию и усадил на холку.

— А я уж боялся, что ты не придешь, — довольно усмехнулся Варкоч. — Молодец, девочка, не подвела меня.

— Не смей, Варкоч! — закричал маркграф. — Я отдам тебе Грюнштайн и так!

— Нашел дурака! — обернулся призрак шута. — Если я отпущу женщину, то проиграю. А так я — победитель!

— Варкоч, — прогремел голос Хендрика. — Варкоч, какой же ты победитель, если прячешься за спину женщины?!

И я заметила, как выехали на поляну запыхавшиеся загонщики, а за ними показались разгоряченные погоней охотники. И выбежал, игриво подбрасывая зад, вьючный осел, а на нем бултыхалась взбешенная Гунда. И остановились всадники с изумленными лицами, и затихли собаки, и лишь свистел ветер, нагоняя бурю.

Пальцы Варкоча разжались на моей талии, и я скатилась в траву. Белый конь развернулся и поскакал навстречу охотнику. И сошлись в поединке два наследника храброго рыцаря Грюнштайна: один красавец, другой — чудовище.

Пала я на колени и закрыла лицо ладонями в ужасе, и лишь доносились до моего слуха звон добротной стали, да шумели ветвями ветлы под натиском разыгравшейся стихии. И я молилась.

И нашла черная туча, и ударил гром, и раздался предсмертный хрип, и прозвучал победный клич.

— Ну вот и все, — устало сказала Гунда, поднимая меня с травы. — Иди, обними своего победителя.

Дождь обрушился холодным потоком, распугав придворных дам и кавалеров. Они поспешили спрятаться под кронами деревьев. Хендрик стоял один посреди поля, устало опершись о рукоятку меча. И я подбежала к нему и обняла, и прижалась к его сильной руке. И он смотрел на меня, и в глазах его была нежность.

Да, была нежность…

И это конец легенды.

Хендрик умер той же ночью от легкой раны на плече. Клинок Варкоча оказался отравленным.

В замке — все по-прежнему. На место отца Бонифация взяли нового священника. Изабелла, по слухам, нашла упокоение в вере. Магнус женился на Катарине. Она располнела и целыми днями пилит мужа. Блума разыскали на кухне и отправили домой с двойным запасом провианта. Шарльперо время от времени появляется из житниц, притаскивая очередную крысу-альбиноса.

Гунда принесла сплетню из соседнего кантона, будто Марианна намного раньше подобающего после свадьбы срока родила младенца с ангельским лицом. И теперь мне выпал жребий произвести на свет чудовище. Я чувствую, как оно бьется под моим сердцем.

Алмазный венец пропал, как в воду канул. Нам с Гундой не удалось открыть тайну потайного хода, через который я попала в шкаф. Гунда говорит, что здесь не обошлось без Бледного Всадника.

Чтобы никто из правителей соседних кантонов не догадался о том, что счастье и военная удача уже отвернулись от Грюнштайна, пленный умелец по драгоценным камням сделал точно такой же венец. Вот только желтого алмаза подобной величины нет во всем мире, и он вставил чуть поменьше, голубоватый. Никто не узнает тайны поддельной короны: умельца умертвили, тело спрятали в колодец.

И я гоню от себя мысли, целыми днями сижу у окна и смотрю на зеленые волны гор. И жду, когда родится чудовище.

И это конец.