Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Глава 23 Год 2005, полдень

Он собирал губами слезы с моего лица, он целовал ресницы, а я была готова продать душу дьяволу, только бы так продолжалось вечно.

— Боже мой, я и не знал, что так бывает. Ольга, мне плевать, на кого ты работаешь и чья ты любовница. Я увезу тебя отсюда. Я увезу тебя на необитаемый остров. И ты будешь моей. Ольга, ну скажи, что ты…

— Да, да, да… — я подставляла его губам то один глаз, то другой, и таяла от счастья. — Увези меня отсюда. На остров, в океан, к закатам и пальмам. Я не хочу больше слышать об этом замке ни слова. Мы забудем о нем. Пусть ищут, что хотят. В конце концов, паспорт не нужен на острове. И очки не нужны… И Блум не мой любовник, он спит с Изабеллой. А она старше его лет на… — слова вылетели шальными воробьями.

— Что?! — Анри смотрел на меня широко открытыми глазами. — Как ты сказала?!

В нем не осталось ни грамма нежности. В нем закипала злость. Я видела, как потемнели его глаза, как натянулась кожа на скулах, как дернулся кадык. Я почувствовала, как жесткие пальцы стиснули мои запястья стальными наручниками.

— Ольга, ты знаешь Изабеллу?

— Я… Я видела ее один раз, — я лепетала слова оправдания и понимала, что он не верит мне. — Они с Блумом… прямо на столе… в кабинете… Я случайно… Я постучала… никто не ответил. Дверь была открыта, я вошла, а они там… Туфли на высоком каблуке… Я убежала, решила подождать… когда они… освободятся… А потом лифт… Варкоч сказал…

— Варкоч?! Ты сказала — Варкоч?!

Мне почудилось, что сыщик меня сейчас задушит, сбросит в колодец, разорвет на части. О Господи, ну что, что я такого сказала?

— Варкоч, ну, конечно, Варкоч! — мне показалось, что я нашла правильный ответ, и затараторила уже без остановки:

— Я работаю в консалтинговой компании по продаже недвижимости. Мы оформляли Грюнштайн. А у нас такое правило: чтобы не было претензий со стороны клиента, мы всегда своими глазами… полный отчет… Вот я и приехала. Служебная командировка. Встреча с юристом другой стороны… Варкоч был очень любезен, обещал содействие. А потом я приехала сюда, чтобы отчет… А тут такие дела…

Я смотрела на него самыми честными глазами и надеялась, что моя сумочка, а вместе с ней и «Титул» на Грюнштайн, пропали навсегда.

— Значит, Варкоч… — пробормотал Анри, отпустил мои запястья, развернулся и целеустремленно зашагал к приземистому кубу здания с решетками в щелевидных окнах.

Я семенила следом и сыпала вопросами:

— А в чем дело? Что с Варкочем? У него проблемы с законом? Он ненадежный юрист? Анри, ты что-то знаешь о нем? Ты работаешь в полиции?

Сыщик откинул обычную щеколду на двустворчатой двери, и мы очутились в музее старинного оружия. В обширном зале было тесно от частокола алебард и копий, укрепленных в специальных стойках. У одной стены стояла катапульта приличных размеров, возле другой были навалены чугунные стволы пушек и ядра. Под потолком висели гроздья шлемов, перчаток и нагрудников от рыцарских доспехов. В стеклянных витринах теснились пищали, дуэльные пистолеты, мечи с волнообразными клинками, стилеты, шпаги.

Анри деловито распахивал витрины, доставал оружие и примерял к руке. Свой выбор он остановил на небольшом кинжале в кожаных ножнах, шипастой дубинке и арбалете. Арбалетные стрелы различного калибра лежали в коробках из-под обуви в отдельном ящике. Он молчал, а я все теребила его:

— Что ты делаешь? Зачем тебе оружие? С кем ты будешь сражаться? Причем здесь Изабелла и Варкоч?

— Я не знал, что Варкоч занимается продажей недвижимости, — подумал он вслух, но на мои вопросы так и не ответил. — Я был уверен, что его фирма специализируется на разводах…

Разложив кинжал, дубинку и стрелы по многочисленным карманам комбинезона, Анри закинул за спину арбалет, и мы покинули музей. На небе не было ни облачка. Кузнечики оглушительно стрекотали. День обещал быть жарким.

— Ольга, — он подошел вплотную, провел тыльной стороной ладони по моей щеке, смотрел с грустью, будто прощался. — Ольга, как имя покупателя Грюнштайна?

— Мэ-э-э… — промямлила я и похлопала в растерянности ресницами, к такому вопросу я была не готова.

— Понимаю, конфиденциальная информация… Тогда я сам скажу: его фамилия Магнус.

У меня отпала нижняя челюсть. Как он угадал? Ну как?!

— Да, все правильно. Так и должно быть: Магнус. — Сыщик постоял немного, подставив лицо теплым лучам солнца, потом снял с руки часы и вручил мне. — Через час на станции остановится местный поезд. Иди по этой тропинке до ворот. У ворот начинается грунтовая дорога. Она ведет в долину к старой мельнице, а там уже станцию видно. Не заблудишься. Уезжай. Вот, на билет тебе хватит… Уезжай в Россию. Поменяй работу. Забудь Грюнштайн…

Он вложил мне в ладонь стопку купюр, повернулся и зашагал к замку. Я провожала взглядом его высокую фигуру, пока он не скрылся за углом часовни. Оглушительно стрекотали кузнечики. Бабочка-капустница обмахнула лицо прозрачным крылом. Легкий ветерок донес аромат альпийских трав. И не было дня ужаснее.

Моя душа истекала кровью. Ее исполосовал острый клинок обиды. Вот так: повернулся и ушел. Ушел и бросил. А где же все красивые слова, где жаркие клятвы: увезу тебя на остров, в океан? Где горячий шепот: будешь моей? Ничего не осталось, все утекло в песок: уезжай, забудь Грюнштайн! На билет тебе хватит…

Я свернула пополам растрепанную пачку евро и швейцарских франков и сунула деньги в задний карман джинсов.

Его часы были мне велики. Тяжелые, дорогие, «Картье», с двумя дополнительными циферблатами и календарем, на металлическом браслете. Секундная стрелка весело прыгала с одного деления на другое, с каждым движением приближая момент появления местного поезда. Я повернулась и побрела к станции.

Тропинка привела меня к могучим воротам, запертым на бревно засова. Калитка в одной из створок была распахнута настежь. А за ней начиналась грунтовая дорога. Всего один шаг, переступить порожек калитки и, не оглядываясь, вприпрыжку, вниз с горы, до старой мельницы, а там уже и дощатую будку видно.

Пыхтящий серым дымом паровоз выползет неторопливой гусеницей из туннеля, лязгнет, заскрипит тормозными колодками и приляжет отдохнуть возле дощатой будки. Я сяду в вагон, паровоз фыркнет паром, свистнет коротким гудком, и покатятся колеса по блестящим рельсам, по холмам и долинам, мимо игрушечных шале и сереньких коровок. Прощай, Грюнштайн! Я выброшу тебя из сердца, я забуду все.

Я перешагнула через порожек калитки и заметила возле дороги небольшой навес для застигнутых непогодой путников. А под тем навесом стоял мотоцикл, красный, красивый, весь в пыли. Я несколько раз обошла его кругом, потрогала руль и кожаное сиденье, оглянулась по сторонам, как воришка, и расстегнула замок на переметной сумке. Не знаю, что я в нем хотела найти. Мне просто надо было открыть сумку.

Там лежал набор гаечных ключей, моток веревки, пара старых перчаток, пропахших бензином, и походная аптечка. И больше ничего. Хотя — нет, под аптечкой валялся смятый клочок бумаги. Я расправила его и, приноровившись к солнечному свету, разглядела старый счет-фактуру на покупку двух брусов реликтовой красной сосны на лесопилке в Аппельхофе. Цена двух брусов выражалась в астрономических нулях. Но не стоимость деревянных изделий местной лесопилки заставила меня сесть прямо в дорожную пыль, а имя покупателя. Реликтовую сосну по цене золота купил в прошлом году герр Хендрик фон Грюнштайн.

Да, так и было написано по-немецки: Хендрик фон Грюнштайн.

Это что же такое получается?! Это ж получается, что Анри — не Анри, а Хендрик. И не сыщик он, а законный владелец Грюнштайна. И Оливия была его женой, а я его пытала, спал ли он с ней… и старым ловеласом назвала…

Я залилась краской стыда, вспоминая все глупости, что успела наговорить.

Это что же получается?! Оливия развелась с Анри, получила Грюнштайн, продала поместье и тут же умерла от укуса змеи. Магнус не успел сделать мне щедрый подарок, как сам скончался от апоплексии. Я, как последняя дура, примчалась в Швейцарию, ожидая, что все будут рады помочь расторгнуть сделку. А здесь сидят акулы капитализма и не хотят признаваться, что не могут связаться с клиентом, который умер. Ах, извините, он уехал на Тибет, поближе к богам, вернется не раньше, чем через полгода… Ха! Ха! Ха! И еще раз — ха!

Ах, не хотите ли посмотреть на Грюнштайн? Ранняя готика, в прекрасном состоянии, никаких привидений… А сами, прокравшись потихоньку, пугают Белым Всадником на белом коне, стреляют из арбалета, разыгрывают клоунаду с кольцом. Вот я сейчас как испугаюсь, как уеду, как отдам замок первому встречному даром…

Вот только Анри сюда никак не вписывается… Зачем его вызвали срочным сообщением на пейджер? Какую ему роль отвел хитроумный Варкоч? Как Анри узнал фамилию покупателя? Что такого многозначительного таится в имени Магнуса? Причем здесь поиски сокровищ, если все уже перекопано, и алмазный венец никуда не пропадал? Откуда взялся шут, который должен убить владельца Грюнштайна? Зачем эти странные намеки на старинную легенду: змея, арбалетная стрела и яблоко? Змея и арбалетная стрела — два символа смерти. Они уже сделали свое дело, теперь должно появиться яблоко. Яблоко, которое должно убить короля Хендрика. Где-то мелькнуло недавно яблоко… Сочное, бордовое… в корзинке Гунды…

Я вскочила и опрометью бросилась обратно в замок. Я бежала по тропинке, спотыкаясь и оскальзываясь, перепрыгивая через обломки камней и распугивая кузнечиков. Я боялась опоздать.

Все так же сияло солнышко, нагретые камни пахли ветром, колодец возвышался в центре площади, а на покосившейся горгуле водостока сидела черная ворона и с любопытством косила на меня глаз. Было тихо, кажется, даже кузнечики утомились петь песни. И в этой тишине я услышала голос. Он позвал меня:

— Ольга, иди сюда, — мужской голос доносился из той дверки, что вела со двора прямо в кухню.

Кто еще, кроме Анри, мог позвать меня? И я радостно нырнула из ослепительного дня в сизый полумрак кухни. Мне понадобилось некоторое время, чтобы обрести зрение и разглядеть в сумерках закопченных стен силуэт мужчины, который сидел в торце длинного стола. Желтое озеро света от керосиновой лампы лежало на столешнице, в нем плавала плетеная корзина для пикников. Бордовое яблоко лоснилось матовым боком на дне корзины. А за столом сидел Блум и радостно улыбался во все щеки.

— Привет, — сказал он, пошарил рукой в корзине и выудил яблоко. — Как дела? Понравилось в Грюнштайне?

— Блум, — прохрипела я, с ужасом наблюдая, как он подносит бордовый бок ко рту. — Не ешь яблоко.

— Вы, русские, такие жадные, — сообщил Блум и в досаде положил яблоко на стол. Я перевела дух. — Все — себе, все — себе. За посредничество — жалкие проценты. И — молчок, мол, ничего не знаю, ничего не ведаю… Дурочкой прикидываешься… Уже второй день тут торчу. Грязь, скукотища, из жратвы — одни бутерброды с кока-колой. От них в брюхе бурчит. И что? Одни поцелуи и никакого секса! Думаешь, легко за вами таскаться в белом балахоне по этим затхлым коридорам? Только пристроюсь, только штаны расстегну, как у вас с ним — бац — какая-нибудь ерунда. Ты — в одну сторону, он — в другую. Так и хожу неудовлетворенный…

— Блум, что ты несешь? — я подошла ближе, прицеливаясь, чтобы схватить яблоко и избавиться от него, от греха подальше: хоть в колодец его выбросить, что ли.

— А то и несу, что мне надоело здесь торчать. Слушай, давай по-хорошему: я тебе — сумку, ты мне — сокровище. И разбежимся в разные стороны, я тебя не видел, ты — меня.

— Давай, — легко согласилась я, накрыла яблоко ладонью и потянула его к себе.

— А вот яблоко положи на место. Мое яблоко, — его рука легла сверху.

— Не ешь яблоко, — я дернула фрукт к себе.

— Мое, — он выхватил яблоко, а меня отпихнул.

— Не ешь! — закричала я, наблюдая, как он широко раскрыл рот и приготовился вонзить зубы в отвратительную мякоть. Я бросилась к нему и попыталась выхватить злосчастное яблоко.

Мы боролись с ним, как два голодных зверя. Блум был сильнее, он сгреб меня в охапку, скрутил руки за спину и прижал лицом к столешнице. Яркий свет лампы бил прямо в глаза.

— Блум, отпусти ее сейчас же, — раздался голос Анри.

Блум замер. Медвежья хватка ослабла, и я соскользнула на пол. Анри стоял у подножья лестницы, которая вела в трапезную. Заряженный арбалет смотрел Блуму в переносицу.

— Да не трогал я ее, — Блум отступил за стол и приложил ко рту кисть руки. — Сама набросилась, сумасшедшая, вон, укусила меня…

— Блум, о каком сокровище ты говорил? — наконечник арбалетной стрелы последовал за ним.

— А это ты у нее спроси… Кстати, разрешите представить: историческая встреча двух владельцев Грюнштайна. Один бывший, другой — настоящий!

Блум выставил на стол мою сумку, запустил в нее руку и, как фокусник, вытащил конверт с иностранными марками и обратным адресом: «Швейцария, юридическая контора «Варкоч и сын»». Арбалет опустился, Анри перевел удивленный взгляд на меня. Я тяжело вздохнула, развела руками и ковырнула пол мыском кроссовки. А что еще я могла сказать в свое оправдание?

— Ольга, ты — хозяйка Грюнштайна?! — он отступил назад, резкие тени упали на его лицо, превратив в маску. В мертвую маску. — Ольга, твоя фамилия Магнус?

— Нет, ты ошибаешься… — я шагнула к нему, а он отшатнулся еще на шаг.

— Ольга, я верил тебе. Я думал, ты здесь случайно оказалась, а ты… Как ты могла?..

— Анри, ты ошибаешься. Я сейчас тебе все… — я не договорила. В той стороне, где стоял Блум раздался грохот, словно упало что-то тяжелое и большое.

Блум лежал под столом и хрипел. Смотреть на него было страшно: лицо побагровело, как от удушья, глаза вылезли из орбит. Он широко раскрывал рот, но лишь всхлипывал и хрипел. По его телу прошла судорога, он несколько раз дернулся и затих. Зрачки закатились под верхние веки, на посиневших губах выступила розовая слюна. Блум умер. Из его ладони выкатилось надкушенное яблоко. А из шеи, над ключицей, торчала короткая палочка с оперением арбалетной стрелы. Было тихо. Было так тихо, что ломило барабанные перепонки.

— Он умер? — мне не верилось.

Анри не ответил. Мы сидели на полу, рядом с Блумом. Рядом с телом Блума. Анри все еще сжимал арбалет, и стрела лежала в пазу. Блума убил другая стрела, выпущенная из другого арбалета.

— Кто стрелял? — я с опаской оглянулась.

Кухня выглядела на редкость мирно: горела лампа, а озере желтого света плавала корзинка для пикников, мягкие тени жались к углам, две лестницы вели из полуподвального помещения — одна в трапезную, другая на дворик, к колодцу. И никого, кроме нас, не было в помещении. Меня пробрала суеверная дрожь. Белый Всадник, его гадкие шуточки…

— Белый Всадник, — сказала я. — Его гадкие шуточки…

Анри коротко взглянул на меня, покачал головой и горько усмехнулся:

— Нет, этот номер у тебя больше не пройдет. Стреляли наверняка из той дыры в стене, через которую мы с тобой выбрались из потайных коридоров. Меткий выстрел. А главное, все улики — против меня.

— Но это же не ты стрелял! — я ничего не понимала. — Анри, давай уедем отсюда, здесь опасно, кто-то бродит по замку и хочет убить нас.

— Нет, — он опять покачал головой. — Если бы нас хотели убить, то давно убили бы.

— Тогда что же здесь происходит?

— Тебе лучше знать…

— О чем ты? — Я попыталась заглянуть ему в глаза, но он отвернулся.

— Ольга, я даю тебе три часа. Ты сейчас уедешь из Грюнштайна, найдешь попутную машину и уедешь. Через три часа я вызову полицию. Запомни, ты ничего не видела и ничего не знаешь. Все. Уходи, — и звучал его голос глухо и неприязненно.

И не было сил шевельнуться, сказать хоть слово в свое оправдание.

— Ольга, ты слышишь меня?

— Анри, поверь, я… — слова падали камушками в черный омут отчуждения.

— Нет, я не верю тебе. Уходи, — он чуть шевельнул губами, но мне показалось, что я оглохла от его крика.

Я поднялась и отряхнула джинсы. Это был чисто символический жест. Джинсы после стольких приключений оставалось только выбросить на помойку. Достав из сумки запасные очки, я с облегчением водрузила их на нос, отгородившись от всего мира стеклянным забралом. Последний раз взглянула на плотный лист бумаги с красивыми вензелями по краю и выдавленной печатью, перечитала содержание «Титула» и без малейшего колебания разорвала его на четыре части. Белые прямоугольнички полетели на пол. Я закинула сумку на плечо и, не оглядываясь, направилась к выходу. Нет, я все же оглянулась. Я достала из заднего кармана джинсов стопку растрепанных купюр и небрежно рассыпала их на столешнице, рядом положила часы от Картье. А потом повернулась и направилась к выходу.

На Земле все еще был солнечный день. Мне же казалось, что должна была наступить ночь. Ветреная, безлунная ночь для одиноких душ и истерзанных сердец. В такую ночь хорошо выть вместе с ветром, хорошо плакать вместе с дождем. Я шла по тропинке в солнечных пятнах и радовалась, что слезы все кончились. Их больше не было, иссякли, как водоносные почвы колодца.

Все проходит, пройдет и этот день. Время поглотит воспоминания, темный силуэт Грюнштайна скроет туман, король Хендрик превратится в легенду.

Кто такой король Хендрик? Ах, это такой литературный герой, которого собирался убить шут. Вот такой маленький, кривоногий шут, который только что промелькнул возле провала в стене…

Я остановилась и потрясла головой. Мне показалось или на самом деле возле провала в крепостной стене только что мелькнула тень смешного человечка в шутовском рогатом колпаке?

Сердце мое сжалось от страха: что же я наделала? Я разорвала «Титул», я отказалась от замка, и теперь единственным владельцем Грюнштайна вновь стал Анри! Шут убьет его, и сокровище будет найдено! В каждой легенде есть рациональное зерно. Его надо только суметь найти…

Я развернулась и помчалась, что было духу, обратно в замок. Только бы успеть, только бы с ним ничего не случилось.

С ним ничего не случилось, он бежал мне навстречу, размахивая зажатыми в кулак обрывками «Титула». Мы встретились возле приземистого куба музея старинного оружия. Я припала к его груди, а он обнял меня, сорвал очки, нашел мои губы, и все поплыло в горячем мареве.

Я не помню, как мы очутились в опочивальне, куда подевалась наши одежда, и почему розовое покрывало расползлось на ленточки и превратилось в лохмотья. В высоком мутном зеркале мелькали кадры из эротического фильма. Я замечала в нем то разметавшиеся волосы женщины, то клубок обнаженных тел, сотрясаемый агонией, то в сладострастном исступлении запрокинутое лицо мужчины, то переплетенные и стиснутые в судороге наслаждения пальцы рук.

Я помню обрывки бессвязного разговора:

— Ты обняла меня и сказала: «Здравствуй, король Хендрик»…

— Я хочу всегда поливать водой тебе на руки…

— И я чуть не сошел с ума, когда подумал, что ты заблудилась в коридорах…

— Там, во тьме потайного коридора, я боялась, что ты умер…

— Твои губы, я, кажется, уже умер…

— Здравствуй, король Хендрик…

— Я люблю тебя…

— Я люблю…

Водопад горной реки низвергнулся с потолка, и я пришла в себя, с изумлением обнаружив, что мы с Анри совершенно голые стоим в кадушке, и он поливает нас сверху из ведра.

— Что ты делаешь?! — закричала я, вмиг покрывшись гусиной кожей.

— Смываю пот грехопадения, — радостно сообщил он и растер меня своей рубашкой.

За окном угасал день, в опочивальне было сумрачно, отблески тлеющих углей в камине освещали растерзанную кровать. Я с удивлением смотрела на розовые лохмотья, в которые превратилось покрывало, на мотки конского волоса и соломы, выпиравшие из расползшегося во многих местах тюфяка.

— Хм-м… — озадаченно почесал в затылке Анри. — И как это так получилось?.. Гунда, кажется, особенно дорожила этим старым покрывалом.

Я вспомнила Гунду и мертвого Блума и застеснялась своей наготы.