Остров

МАРИЯ

В комнате холодно, но ей все равно, наплевать на все, кроме музыки, которая без конца звучит у нее в голове; скрипки повторяют одну и ту же мелодию, тема как преломление света; виолы и виолончели подхватывают внизу, словно солнце светит сквозь весеннюю листву в лесу и отражается в зеркале ручья, и арфа поет свою песню в серой листве.

Она делает внушительный глоток джина из бутылки, алкоголь обжигает слизистые желудка и кишечника, но ей до лампочки, она жмет на кнопку пульта, и снова начинается дуэт, шесть минут света должны осветить темноту, а шесть глотков джина — смыть серую слизь. На диске царапина, он всегда заедает на двадцать шестой секунде второй минуты, она уверена, что именно тогда все и произошло, раздался треск, и погас свет, и друг накрыл ее своим телом, по какой-то необъяснимой милости не дав ей умереть. Раздается тихий стук, она едва слышит, но крепче заворачивается в простыню. В дверях стоит Маргрет, ничего не говорит, только смотрит на нее и осуждает изо всех своих слабых сил.

— Что ты хочешь? Разве не видишь, что я работаю?

— А что мы будем есть? — спрашивает Маргрет ровным голосом.

Мария не знает.

— Сколько времени?

— Уже девять, и Элиас голодный.

— А ты не можешь сварить пасту?

— Ее нет, вчера закончилась.

— Не ной, милая. — Мария дрожа встает, получше затягивает простыню и по возможности не шатаясь идет на кухню, открывает холодильник и смотрит в пустоту. — Есть крекеры. И сардины. Вы сможете поужинать крекерами и сардинами. Полезно и вкусно.

— Мама, так не ужинают, — говорит Маргрет. Элиас стоит у нее за спиной и испуганно смотрит на мать.

Мария опускается на стул и разглядывает детей сквозь алкогольный туман: расплывчатые очертания Маргрет, Элиас с тремя глазами.

— И что я должна делать? — спрашивает она их. — Мой оркестр взорвали. И концертный зал. У меня нет денег и нет еды. Я безработный скрипач в самой последней стране мира, которой уже не нужна музыка.

— Ладно, мама, будем есть крекеры и сардины, — соглашается Маргрет, а затем обращается к брату: — Иди умойся перед ужином.

Когда тот уходит, она поворачивается к Марии, глаза горят: ты, безнадежная алкоголичка. Мария не знает, то ли дочь действительно это произносит, то ли она сама читает ее мысли, но вскакивает со стула и дает дочери пощечину.

— Ты научишься проявлять к матери должное уважение, — шипит она и, пошатываясь, идет в свою комнату.

В холод, свет и опьянение.