Остров

ГОЛОДНЫЙ ДОМ

Темнота поглотила меня, окружила, как смоляные лужи, вязкая, и поблескивает. Пытаюсь освободиться, наладить дыхание, но смола растекается по лицу и подавляет сознание, не могу двинуться.

Я не собираюсь умирать.

Мысль обретает форму и проникает в подкорку, пробуждает к жизни слова и проталкивает их в горло, к языку, я кричу и внезапно просыпаюсь от собственного голоса.

Больше нет темноты, нет зимы. Солнце пробивается сквозь тусклое стекло и светит прямо мне в глаза, я отворачиваюсь; спальник мокрый от пота, сознание затуманено.

Поднимаюсь на дрожащих ногах, от температуры меня трясет, и рана дергает. Я должен добраться до ручья и набрать себе воды; лекарств, черт возьми, никаких.

Ковыляя, спускаюсь, беру котелок и открываю дверь на улицу. Собака, обогнав меня, выскакивает из влажной полутьмы. Весна пошла в атаку, сугробы тают, и муха жужжит на катышках навоза во дворе. Подволакивая ногу, добираюсь до ручья и ложусь на берегу, опустив лицо в омут и подставив его холодному течению. Затем переворачиваюсь на спину и вглядываюсь в небесную синеву. Морской песочник, принарядившись, похоже, озабочен строительством гнезда. А ты молодец, воображала.

Если я умру, жизнь здесь продолжит свой привычный ход, все останется как прежде. Небо будет ясным или грозовым, дягиль и лесная герань скроют мои следы, баклан и крапивник на своем посту, а лиса рыщет по камням и отмели в поисках добычи. Овцы меня мало замечают; пощипав траву на берегу, поднимаются выше в горы; только бы их не занесло снегом. Ничто из этого на самом деле не имеет никакого значения.

Тира тычется в меня мордой и тихо воет, знает, что это лучше, чем лизать лицо. Возможно, ты и будешь по мне скучать, бедолага.

Я сажусь и опускаю котелок в ручей, лучше взяться за дело, чем лежать, мучаясь от слабости и приступов жалости к себе. Плетусь домой, развожу огонь и ставлю воду, черт с ним, с дымом, на этот раз.

Я снимаю бинты с раны и морщусь от боли, они черные от крови, гноя и грязи. Прокипятив тряпку, пытаюсь прочистить рану, но меня едва не рвет от боли, приходится до хруста стиснуть зубы. Заставить себя снова перевязать рану не могу, пусть лучше дышит.

Поднимаюсь наверх, ложусь в постель и забываюсь в беспокойном сне; в сновидениях только горе и утраты, любимые и давно пропавшие лица, слишком короткие и полные боли жизни. Тьма накрывает меня снова.