Отравление в Уичфорде [The Wychford Poisoning Case]

Глава 1 Мармелад и убийство

— Кеджери {Кеджери — рыба с приправами и рисом}, — с энтузиазмом и решительно провозгласил, обращаясь к хозяину и хозяйке, Роджер Шерингэм, нависая над серебряным блюдом, красовавшимся на сервировочной стойке, — кеджери мне всегда казалось в какой-то мере символом нашей жизни. Это кушанье может быть восхитительным или бесповоротно, прискорбно испорченным. Поджаренные до хруста кусочки рыбы и рис в вашем очень удавшемся кеджери означают дни и недели, такие легкие и необременительные, такие незаметно и элегантно исчезающие, в то время как неудобоваримое, вязкое месиво, которое исходит из рук подвыпившей кухарки...

— Любимая, я тебя предупреждал, — сказал Алек Грирсон своей молодой жене, — ты не можешь отрицать, что я тебя не предупредил.

— Но мне это нравится, дорогой, — возразила Барбара Грирсон (урожденная Шэннон), — мне нравится, когда он начинает рассуждать о толстых и вечно пьяных кухарках. Все это может оказаться для меня очень полезными сведениями. — Продолжайте, Роджер!

— Боюсь, вы не слишком внимательно слушали то, о чем я говорю, — огорченно заметил Роджер. — Я рассуждаю о кеджери, а не о кухарках.

— Но мне кажется, вы упомянули о вязком месиве, исходящем из рук подвыпившей кухарки. Впрочем, не важно. Продолжайте рассуждать на тему, хотя должна предупредить, что у вас остывает кофе.

— И заодно ты можешь его предупредить, что на часах уже больше десяти, — добавил ее супруг, подложив новую порцию табака в трубку, которую он обычно выкуривал после завтрака. — Не лучше ли тебе, Роджер, как можно быстрее воздать кеджери должное вместо того, чтобы распространяться о его достоинствах? Я рассчитывал в это время быть у ручья и уже полчаса как полностью готов.

— Тщетны желания человеческие, — печально заметил Роджер, неся к столу тарелку с щедрой порцией кеджери. — Они возникают вечером, а утром, глядишь, они уже увяли. Восходит солнце и сжигает их своими лучами, и желания уходят в небытие.

— Но сам Роджер утром не восходит на горизонте, а пребывает в темноте спальни, — проворчал Алек, — вот это больше подходит к данному случаю.

— Ну перестань, Александр, — кротко возразил Роджер. — Я задержался, чтобы отдать должное стараниям вашей замечательной кухарки.

Алек взял газету и, скрывая нетерпение за наружным безразличием, стал внимательно ее просматривать.

— Вы хорошо спали, Роджер? — осведомилась Барбара.

— Хорошо ли он спал? — саркастически проворчал её муж. — О нет, конечно.

— Благодарю, Барбара, очень, очень хорошо, — безмятежно проворковал Роджер. — Но честное слово, ваша кухарка просто кулинарный феномен и кеджери — настоящая мечта. Я съем еще немного.

— Да уж забирайте с блюда все, что осталось. Теперь вы жалеете, что не приехали к нам раньше погостить?

— Ни в малейшей степени. Напротив, я поздравляю себя, что смог побороть ужасающее искушение, и это один из самых умных поступков в моей жизни, прямо-таки мудрый.

— Да? Но почему же?

— Есть несколько причин. Давно ли вы женаты? Чуть больше года? Именно так. Требуется точно двенадцать месяцев, чтобы новобрачные достаточно привыкли к обществу друг друга и не сентиментальничали на публике к чрезвычайному смущению пожилых холостяков и несочувственно настроенных созерцателей этого счастья, к коим я и отношусь.

— Роджер! — негодующе воскликнула хозяйка. — Уверена, что ни я, ни Алек никогда не сказали в вашем присутствии ни единого...

— А я не говорю о словах. Я говорю о многозначительных, выразительных взглядах. Дорогая Барбара, мне пришлось-таки в свое время покорчиться под их перекрестным огнем. Вы просто не поверите, до чего это мучительно.

— А я-то думала, что вам подобные взгляды могут нравиться, — рассмеялась Барбара. — Все на благо, что идет в вашу писательскую копилку.

— Я не пишу грошовых повестушек, миссис Грирсон, — с чувством собственного достоинства возразил Роджер.

— Да неужели? — с бесхитростным видом вопросила Барбара, а зловредный Алек сопроводил вопрос жены громким фырканьем.

— Здорово, дорогая, ты его прищучила.

— Вы, парочка! Вам доставляет удовольствие оскорблять меня, — патетически возгласил Роджер, — а я весь в вашей власти, беспомощен, безгласен, поглощенный пожиранием кеджери...

— Ну нет, совсем не безгласен, — сказал Алек, прикрывшись газетой. — Такого не случалось еще никогда.

— Безгласен из-за кеджери и вконец смущенный проявлением ваших чувств по отношению друг к другу...

— Роджер, ну как вам не стыдно! И это вы были шафером Алека на нашей свадьбе!

— Но теперь вы взяли меня в тиски и оскорбляете. И в первое же утро после моего приезда. Какие есть обратные поезда в Лондон?

— Есть один, очень удобный и подходящий, отправляется вроде через полчаса. А теперь расскажите нам о других причинах, почему вы не могли приехать раньше?

— Ну, во-первых, Барбара, я довольно сильно ценю комфорт, а разные, достойные сожаления опыты, о которых мы с дрожью умолчим, очень убедительно мне доказали, что новобрачной требуется целых двенадцать месяцев, дабы научиться сносно управлять СВОИМ хозяйством и обеспечить гостям достаточные удобства.

— Роджер! Здешнее хозяйство работает как часы с тех самых пор, как я за него взялась, не правда ли, Алек?

— Как часы, дорогая, — рассеянно пробормотал молодой супруг.

— Ну тогда вы среди женщин — большое исключение, Барбара, — ласково ответил Роджер, — и я не могу не признать этого в присутствии вашего мужа. Тем более что он выше и сильнее меня.

— Роджер, вы что-то не очень нравитесь мне сегодня утром. Вы покончили с кеджери? На другом блюде вы найдете поджаренные почки! Еще кофе?

— Поджаренные почки? — и Роджер быстро вскочил с места. — О, мне начинает нравиться мое пребывание в вашем доме, Барбара. Я уже подозревал, что так оно и будет вчера за обедом, а сейчас я это знаю наверняка.

— Ты все утро собираешься чревоугодничать, Роджер? — с отчаянием спросил Алек.

— Надеюсь, его большую часть, — весело констатировал Роджер.

И почти на две минуты воцарилось молчание.

— Есть что-нибудь интересное в газете? — как бы между прочим осведомилась Барбара.

— Да только это дело Бентли, — ответил муж, не отрывая взгляда от страницы.

— Дело женщины, которая отравила своего мужа мышьяком? Что нового?

— Да муниципальный суд передал ее дело в уголовный.

— А что-нибудь говорится о позиции защиты? — спросил Роджер.

— Нет, защита хранит молчание.

— Защита! — слегка фыркнула Барбара. — Как можно на нее надеяться? Если вина так очевидна!..

— Вот голос всей Англии — за двумя исключениями.

— Исключениями? Никак не думала, что тут вообще могут быть исключения. Кто же эти люди?

— Ну, во-первых, сама миссис Бентли.

— Ну, да, миссис Бентли, разумеется. Но она все равно знает, что виновата.

— Без сомнения, но она не могла и представить, что ее вина будет столь очевидна для всех, не так ли? Было бы странно, если бы она думала подобным образом, для этого надо быть весьма своеобразной особой.

— Но она в любом случае является такой своеобразной особой. Обычные женщины не скармливают своим мужьям мышьяк. А кто является другим исключением?

— Это я, — скромно признался Роджер.

— Вы? Роджер! Вы хотите сказать, что, по-вашему, она не виновата?

— Это не совсем так. Я — исключение только в том смысле, что не верю в слово "несомненно". Ведь, в конце концов, ее еще не судили, как вам известно, и мы не знаем, что она может сказать обо всем этом деле.

— Что может сказать она? Полагаю, что она состряпает какую-нибудь лживую историю в свое оправдание, но, право же, Роджер! Я одно скажу: если ее не повесят, то ни один муж в Англии больше не сможет чувствовать себя в безопасности.

— Тогда будем надеяться, что ее повесят, — заметил Алек шутливо. — Но я говорю это исключительно с мужской точки зрения, конечно.

— "Предубежденность" — ты по природе женщина, — пробормотал Роджер. — "Кровожадность" — женского рода тоже. Замечательно! И мы все превращаемся в женщин из-за этого дела. Пожалуйста, Александр, передай мне мармелад.

— Я знаю, что у тебя, старый черт, извращенные понятия, — с неохотой подчинился Алек. — Но ты действительно считаешь ее невиновной?

— Ничего подобного, Александр, я так не считаю. Я стараюсь только (и, по-видимому, только я один) сохранить свободу мышления. И повторяю — она еще не давала показаний в суде.

— Но ведь заключение коронера, что имело место убийство, указывает именно на нее, как на виновницу.

— Даже эксперты, что при коронере, могут, как известно, ошибаться, — мягко возразил Роджер. — И они, кстати, не заявили так уж прямо о ее вине. Их точные слова, насколько мне помнится, были таковы: Бентли умер от того, что ему дали мышьяк, и большинство из экспертов высказали мнение, что мышьяк был ему дан с целью лишить его жизни.

— Но ведь это то же самое, о чем я говорю.

— Возможно, однако не так категорично.

— По-видимому, вам много известно об этом деле, Роджер, — заметила Барбара.

— Да, я его знаю, — согласился Роджер. — Я старался не пропускать ни слова, что было напечатано об этом деле, и нахожу его необыкновенно интересным. Занимаю очередь на газету, Алек.

Алек перебросил ему через стол газету.

— Вчера судьям была представлена масса новых свидетельств. Тебе тоже надо бы с ними ознакомиться, и если после этого ты сохранишь свое мышление по-прежнему свободным, то можешь назвать нас слепыми улитками.

— А я это делаю уже сейчас, — ответил Роджер, разворачивая перед собой газету. — Спасибо, улитка по имени Александр.