Отравление в Уичфорде [The Wychford Poisoning Case]

Глава 25 Ultima Thule {Предел земли (лит.). Здесь: конец повествования}

Итак, Роджер уехал в Париж. Через пару дней после его отъезда Алек получил письмо. В нем сообщалось, что Роджер уже вошел в контакт с парижским отделением фирмы, сотрудники которой оказались очень доброжелательными и желающими помочь людьми, а с главным управляющим он, наверное, подружился на всю жизнь. К письму была приложена записочка для Шейлы с немалым количеством цитат, в которых упоминалось имя "Чарльз" в весьма отрицательном смысле. Миссис Пьюрфой тоже получила письмо, в котором Роджер благодарил её за гостеприимство и намекал, что вскоре произойдут кое-какие интересные события.

Алек добросовестно приступил к исполнению порученной ему задачи. Он каждый день ездил в Лондон и наводил справки у деловых партнеров и знакомых Бентли. Авторитет "Курьер", которым он пользовался весьма широко, был для него пропуском, перед которым раскрывались двери и который развязывал языки, заставлял напрягать память и давал вполне удовлетворительные результаты. Дело в том, что наивные деловые люди надеялись получить известность, что было им очень кстати, если их имена появятся на страницах могущественной газеты "Дейли курьер". К сожалению, ни один из этих деловых знакомых Бентли не мог представить ни малейшего доказательств будто с ним было что-то не так, как следует быть.

Тем не менее была в предприятии и положительная сторона, даже очень положительная но это касалось самого Александра Грирсона. Никогда за всю жизнь ему еще не приходилось так много разговаривать с таким множеством незнакомых людей, и за очень короткий срок, и он научился поддерживать нужный разговор и, в определенной ситуации, забывая о своей природной молчаливости, становился иногда очень разговорчив.

Шейла тоже не могла похвастаться своими сыщицкими успехами в Уичфорде. Благородно подавив новообретенную страсть к гольфу, она всецело отдалась охоте за необходимой информацией. По правде сказать, ей не пришлось работать с таким напряжением всех сил, как Алеку, ей не приходилось обходить местных жителей пешком. Большой удобный красный автомобиль незамедлительно доставлял ее от одного дома к другому и терпеливо ждал у ворот, пока она брала интервью у обитателей дома. Друзья скончавшегося коммерсанта, торговцы, служащие фирмы, рабочие, одним словом все, кто когда-либо вступал с Бентли в деловые отношения, — всех она опрашивала неустанно и терпеливо, но никто из них не мог сообщить ничего действительно важного. Сыщикам-инспекторам становилось все очевиднее, что они зашли в тупик, о чем и было поведано Роджеру в общем письме.

Ответ Роджера принял форму телеграмм, посылаемых через краткие промежутки.

Первая сообщала:

Через несколько часов Алек и Шейла получили вторую телеграмму:

На следующее утро:

В тот же день:

И, наконец, на следующий день вечером им сообщили:

А затем на целые две недели наступило сводящее с ума безмолвие. Алек уехал домой. Париж бомбардировали письма из Дорсетшира и Уичфорда с требованием сообщить новости. Сначала письма были вежливые, затем дерзкие, наконец — жалобные. Ни на одно из них Роджер не ответил ни единым словом. Дело в том, что он этих писем и не получал. Сменив гостиницу, он совершенно забыл оставить в прежней свой новый адрес, но все это выяснилось гораздо позже.

Наконец через три с лишним недели после отъезда Роджера в Париж и всего за десять дней до начала суда над миссис Бентли Алек получил пространное, отпечатанное на машинке "Заключение", а вскоре и письмо. Оно пришло с первой утренней почтой, и Алек весь завтрак потратил на то, чтобы его прочесть, время от времени прося Барбару передать ему мармелад и машинально поглощая пищу.

Вы помните, что наше повествование началось вот так же, со сцены завтрака, и мы заканчиваем его точно так же, сценой завтрака в доме Алека, представив на суд читателя письмо Роджера. Вот оно:

Дорогие Алек и Шейла (я посылаю, дети мои, это письмо вам обоим, чтобы не перепечатывать его дважды). Знаю, что вы оба проклинаете меня самыми последними словами за то, что я держал вас во мраке неизвестности все это время, но я не мог иначе, так как был занят в высшей степени деликатными и конфиденциальными переговорами с поверенными, адвокатами и прочими юристами, а также с такими важными людьми, как главный советник по уголовным делам и министр внутренних дел (представьте себе красочную картину, как Роджер вползает в кабинет последнего на четвереньках и целует министерские ботинки — то еще зрелище!). В связи с этим с меня было взято клятвенное обещание хранить переговоры в тайне, пока дело окончательно не прояснится. Теперь этот день настал, и я могу наконец отчитаться.

Прилагаю копию "Заключения", которое я написал в Париже. Другие копии я разослал: а) поверенному миссис Бентли, b) директору Бюро по расследованию уголовных преступлении и с) в соответствии с обещанием — Бергойну из "Дейли курьер".

В "Заключении" обо всем рассказано в логической, последовательной форме и о большей части событий вам известно. Поэтому данное письмо имеет целью показать, в назидательных целях, в чем мы были правы, в чем ошибались и что мне удалось под конец узнать в Париже.

Прежде всего должен отметить: мы были совершенно правы в главном предположении, что миссис Бентли не преступница. А ошибались мы с самого начала, в бездумном согласии со всеми окружающими, в том, что было совершено убийство. В конце концов мы отказались от этого мнения, но все равно ошиблись, решив потом, что имеем дело с самоубийством и попыткой Бентли затянуть тем самым петлю на шее жены. Констатирую эту ошибку с сожалением, так как очень убедительно обосновал такую мысль (не говоря уж о моем таланте все объяснять), да и сама идея была необыкновенно оригинальной. Однако необходимо честно признать: великолепное здание, воздвигнутое вашим старшим инспектором, не имело фактически никакого фундамента, точно так же, как и первоначальная теория, лелеемая полицией, над которой мы так плодотворно иронизировали.

Переходя прямо к сущности дела, скажу: существовало только одно вероятное объяснение причины смерти Бентли, которое ни разу не пришло никому из нас в голову, что, впрочем, вряд ли удивительно. Мы рассуждали о том, что его могли убить, мы заигрывали с мыслью о смерти из-за несчастного случая, мы воздвигали стройное, хорошенькое зданьице на предположении о самоубийстве, но мы ни разу, ни на минуту не предположили, что он мог умереть от естественных причин. А в этом и состоит разгадка этой таинственной истории. Мистер Джон Бентли, дети мои, почил естественной смертью.

Рассказывая об этом, я, как вы понимаете, поставил телегу впереди лошади, познакомив вас сразу со своими выводами, но не рассказав прежде о своих открытиях, позволивших прийти к данным выводам. А эти открытия, точнее открытие, так как к нему свелась вся информация, которую мне удалось раздобыть, заключаются в одном-единственном факте: Бентли был, так сказать, "наркоман" по части мышьяка! Вот где загвоздка! Вот в чем суть события. Этим объясняется то, что в его теле нашли количество мышьяка, превышающее смертельную дозу (другого человека такая доза убила бы на месте, ни для Бентли она была как бы закуской перед обедом), чему способствовало наличие мышьяка в лекарствах и так далее, и то, что он сам постоянно покупал мышьяк. Эту привычку, как я установил, укрепило и его постоянное употребление тонизирующих средств, содержащих мышьяк. Да, я огорчен тем, что разочаровал вас: тайна имеет такую обыкновенную разгадку, и нет здесь замешанного в деле бессердечного преступника, и не состоялось внушительное судебное заседание, которое вынесло бы смертный приговор, однако правда есть правда. Реальная жизнь часто преподносит нам подобные разочарования.

Кстати, на тот случай, если вы не знаете, что такое "наркоман" от мышьяка, объясняю: это такой господин, который обыкновенно поглощает мышьяк в удивительно больших дозах (например, в два раза превышающих смертельную) и делает это повседневно, будучи уверенным в том, что укрепляет тем самым жизненные силы. В некоторых случаях это действительно так. Постепенно дозы увеличиваются, привычка создает все больший иммунитет к яду. Классический пример "пожирателей" мышьяка — крестьяне Штирии {область в Австрии; административный центр город Грац}. Насколько я понимаю, они просто живут на мышьяке и с самыми благодетельными результатами. Нигде а мире нет людей более плотного и крепкого телосложения. Сам я в Штирии никогда не бывал и даже понятия не имею, где она находится, поэтому привожу данное свидетельство с чужих слов.

Нет необходимости рассказывать вам, как шаг за шагом я установил, что у Бентли есть такая удивительная причуда, об этом вы сможете прочитать в посылаемом мною документе. Скажу только, что с самого начала моих расследований во Франции мне все чаще и чаще приходилось слышать слово "мышьяк", и я решил проследить причину этого до логического конца. Почти все оставшееся время я посвятил сбору заверенных свидетельств на этот счет числом шестнадцать, которые прилагаются к "Заключению". Это свидетельства разных людей, которые или видели сами, как Бентли принимает большие дозы мышьяка, или тех, кому Бентли рассказывал, как у него сформировалась подобная привычка.

В Париже Бентли, по-видимому, почти не старался скрывать эту привычку, даже гордился ею, но это до женитьбы. После он уже был гораздо более осмотрителен, и, очевидно, ни жена, ни его братья не имели на этот счет ни малейших подозрений. Вернувшись в Англию, он уже ни единым словом не обмолвился о своем пристрастии. Лично я бы не удивился, узнав, что в течение нескольких последних лет он даже пытался отделаться от этой привычки. Возможно, в Лондоне ему сложнее было добывать мышьяк. Почувствовав себя очень плохо перед своей последней болезнью, он, очевидно в отчаянии, принял довольно большую дозу. Он уже открыто покупал мышьяк, предъявляя свою визитную карточку.

Как бы то ни было, дело сводится к следующему: Бентли умер от гастроэнтерита, вызванного или простудой, подхваченной на пикнике, или недоброкачественной пищей и, возможно (даже вполне вероятно), осложненного тем, что во время болезни он продолжал принимать мышьяк. По этой причине и от других бесчисленных снадобий, которыми он себя пичкал, его желудок находился в очень скверном состоянии, а ведь надо учесть, что он и от природы был предрасположен к гастроэнтериту.

Разумеется, это абсолютно очищает миссис Бентли от всех и всяческих подозрений. Она действительно говорила правду, объясняя, что и почему произошло, и мы, с самого начала считая ее невиновной, поступили очень умно. Конечно, если какому-нибудь субъекту очень захочется, то он может разразиться длинной тирадой против достоверности косвенных доказательств, но это было бы очень глупо со стороны данного субъекта. Да, косвенные доказательства могут быть несовершенны, могут привести к ложному обвинению как это и случилось бы в данном случае. Мы еще услышим в прессе негодующие вопли, а газетные колонки "Обратная связь" будут забиты в течение нескольких недель истерическими письмами разных чудаков, которые потребуют отмены системы косвенных доказательств во всех судебных процессах по делам об убийствах или, по крайней мере, забросают Апелляционный суд советами аннулировать все обвинительные вердикты, основанные только на косвенных доказательствах. С тем же успехом эти чудаки могут потребовать вообще отмены суда за убийство. Но на каждый случай убийства, где есть прямые доказательства, приходится по крайней мере пятьсот, где можно основываться только на косвенных. Вместе с тем на каждый ошибочный вердикт, вынесенный на этом основании, приходится по крайней мере с тысячу справедливых. Когда возникает эта старая дискуссия относительно косвенных свидетельств, я всегда вспоминаю о том, что сказал сэр Роберт Колльер, главный советник по уголовным делам, когда судили Франка Мюллера. Это было первое убийство на железной дороге, о котором вы наверняка не слышали. Убийца по ошибке взял шляпу убитого, а свою оставил. И сэр Роберт сказал: "Если вы найдете человека, кто а тот вечер был в этой шляпе, вы найдете убийцу и обвинение против него может считаться доказанным, как если бы его видели в момент совершения убийства". Я прекрасно знаю что этот ответ нельзя считать абсолютно исчерпывающим, однако далее я развивать эту тему не стану. Надо держать в узде своих любимых "коньков".

Итак, возвращаясь к миссис Бентли. Все доказательства, собранные мною, мистер Мэтьюз (адвокат миссис Бентли) и я представили на рассмотрение директору Бюро по расследованию уголовных преступлений, и он сразу же увидел, что наш материал в корне меняет дело. Защита представит его в суд, будет установлена невиновность миссис Бентли, и, таким образом, суда не будет. После долгого поглаживания подбородков, жевания губами, консультаций в министерстве внутренних дел и так далее и том) подобное, Коронный суд откажется от продолжения процесса. Другими словами, когда миссис Бентли доставят в зал суда, от имени обвинения будет внесено предложение nolle prosequi {Здесь: о прекращении преследования (лат.)}.

Вот и все. Это дело было интересно с психологической точки зрения. Удивительно, как мы сразу пришли к правильному выводу относительно миссис Бентли и то, как потом ошибались. Мне кажется, суждения по поводу каждого из семерки подозреваемых были совершенно справедливы, а в случаях с Алленом, братцем Уильямом и самой миссис Бентли мы были правы с самого начала. Мы возвели ужасную хулу на братца Альфреда, а миссис Аллен очернили еще больше. Но ведь дело само по себе удивительное: у всех семерых был самый убедительный мотив для убийства Бентли, а умер он естественной смертью! И вряд ли собирался запутать нас касательно причины своей смерти. Дело в том, что мы слишком много внимания уделили чисто психологическим возможностям и недостаточно — фактической стороне. Мы дали увлечь себя фантастическим, но совершенно беспочвенным гипотезам в отношении совершенно порядочных и уважаемых граждан.

Да, кое-какие мелочи еще остаются неясными, но так как они совсем не относятся к делу, не будем о них беспокоиться. Например, в отношении братца Уильяма. Тогда в своей конторе он действительно чрезвычайно испугался, когда я упомянул о некрасивых подробностях из жизни одного из мужских представителей семейного клана Бентли. Думаю, у него самого на совести было несколько интрижек, и он ужасно боялся, как бы об этом не узнала Сондерсон. Кстати, скоро, очевидно, будет объявлено о помолвке — если, конечно, братцу Уильяму не удастся ускользнуть, пока не поздно. Склонен думать также, что на счету миссис Бентли интрижка с Алленом была не первой, и оба, братец Уильям и братец Альфред, об этом знали. Но это исключительно из области догадок.

Все остальные, конечно, даже Мэри Блауэр, вышли из этой ситуации с незапятнанной репутацией или сравнительно незапятнанной, но лишь в одном случае я раскаиваюсь по поводу первоначального мнения, которое у меня сложилось, — в отношении миссис Аллен. В последнее время я нередко встречался с Алленом (судебные власти неоднократно вызывали его на ковер), и раз или два он приглашал меня в Уичфорд к себе на обед. Миссис Аллен — настоящая, мужественная женщина и чертовски проницательно судит о человеческой природе. В некоторых отношениях она, очевидно, действительно "холодильник", но в таком случае я всецело за "холодильники". Она принимает Аллена таким, какой он есть на самом деле, она совершенно простила ему его проступок и является замечательным человеком и прекрасной женой. Она одна из тех редких женщин, которые способны видеть мужчину таким, каким его создал Господь Бог, она не пытается переделать его на свою колодку. Это очень редкий и драгоценный дар, моя милая Шейла!

Ну что ж, au revoir, mes enfants {До свидания, мои дети (фр.)} (сказывается влияние моей недавней поездки). Шейла, скоро я приеду в Уичфорд засвидетельствовать свое почтение вашим прекрасным родителям и поблагодарить их за оказанную помощь. Поэтому рассчитываю, что вы отмените в тот день все вероятные свидания с красным автомобилем. Пожалуйста, покажите родителям прилагаемое "Заключение", чтобы они убедились в ненапрасности своего гостеприимства. Алек, будь добр, передай мой низкий поклон Барбаре и узнай, могу ли я в ближайшем будущем побывать в Дорсетшире и завершить мой прерванный визит, прежде чем прочно засяду за свою будущую книгу, черт бы ее побрал, а так как ответ твоей жены непременно будет положительным, то, пожалуйста, сразу и поблагодари ее от меня.

Итак, бывший инспектор, но все еще ваш старший,

Роджер Шерингэм.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА: "Отравление в Уичфорде"

Второй роман сериала, в котором смело реализованы намеки на оригинальность, присутствовавшие в первом деле Шерингэма. То, что ранее было иногда вставляемыми к месту замечаниями новоявленного детектива о его недоверии к судебной системе Великобритании и здравому смыслу простых граждан, в данном деле превратилось чуть ли не в литературный манифест. Текст "Отравления в Уичфорде" нашпигован мнениями героя на темы морали и общественного мнения. Роджер Шерингэм выступает здесь в облике жесткого нонконформиста, активного борца со знаменитым британским лицемерием и социального реформатора.

Вдохновленный успешным результатом дела в Лейтон-Корте, известный писатель ввязывается в расследование сенсационного преступления, не имеющего к нему лично никакого отношения. Вряд ли в истории детектива найдется второй подобный случай. Подвигает его на это не что иное, как желание выступить против общественного мнения и доказать ему, что оно опирается на ложные посылки. Как выясняется в конце романа, нонконформизм Шерингэма находится в полном соответствии с нонконформизмом автора.

В Уичфордском деле нарушен один из основополагающих законов детективного жанра. Причем сделано это не для того, чтобы поразить читателя непредсказуемым разрешением дела. Запретный ход демонстрирует, как сложившаяся ситуация будет оценена присяжными и публикой и каким образом произойдет неизбежная судебная ошибка. В сущности, роман является вывернутым наизнанку детективом. Поскольку допущенная вольность была литературно оправдана, она не вызвала столь бурные споры, как знаменитое "Убийство Роджера Экройда" Агаты Кристи.

Со времени своего первого расследования Шерингэм серьезно занялся изучением истории криминалистики, и во втором романе он цитирует известные дела не хуже карровского доктора Фелла, и даже предлагает — хотя и несколько скомканно свою версию дела миссис Томсон. Кроме того, здесь его претензии на психологический подход выглядят куда более обоснованными. Он комментирует различие в британском и французском подходе к расследованию, что впоследствии разовьется у него в устойчивую привычку.

Как бы компенсируя серьезность многих своих филиппик, Шерингэм сыплет шутками чаще обычного. Кроме того, роман содержит довольно смелые для своего времени сексуальные аллюзии, а глава 8 заканчивается попыткой впечатлить читателя ощущением ужаса, источаемого тайными человеческими страстями, приводящими к преступлению. Столь богатая эмоциональная палитра малохарактерная даже для более поздних детективов.

Вскользь читателю сообщается причина, по которой Шерингэм остался неженат в весьма солидном возрасте. Его неизменное заигрывание с девушками не мешает ему смутиться, когда объектом заигрываний становится он сам. Его отношения с Шейлой подходят ближе всего к тому, что можно было бы назвать серьезным увлечением, и по неожиданному перелому в их общении чувствуется, что автору пришлось искусственно внести нотку отчуждения в облике неизвестного молодого человека. Хотя на последних страницах читателю дают понять, что Роджер готов возобновить отношения, мы знаем, что этого не произойдет. Приличия в конце концов одерживают верх. Так и не представшая перед читателем миссис Бентли спасена, Роджер Шерингэм — нет, и нам еще долго предстоит гадать, как же он относится к женщинам на самом деле.

Вышел в Англии в 1926 году.

Перевод выполнен М. Тугушевой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

А. Астапенков