Печать Индиго. Владыко Миров (3 книга)

Глава V. Беглянка

Почти две недели Слава вынашивала план побега. Все эти долгие дни ей прекрасно удавалось играть роль смирившейся пленницы. Артемьев по два раза в день посещал ее спальню, и девушка делала вид, что присутствие Федора ее не гнетет, и даже улыбалась. Так же ей удалось у бабки Просковьи, которая вместе с Марфой прислуживала ей, выпросить некоторые травы для заваривания чая. Чай этот якобы Слава пила на ночь, чтобы упокоить желудок. Но в действительности она в тайне готовила определенную пропорцию нужных трав, чтобы изготовить сонный настой и хотя бы на час усыпить молодого человека. Ежедневно она вела с Артемьевым задушевные беседы, гипнотизируя его своими очами, и всячески показывала, что ей нравится его общество.

Весь ее хитроумный план привел к тому, что Федор так воодушевился изменившимся отношением к нему Славы, что даже по ее просьбе через неделю снял железную цепь, сковывающую ее ногу. А еще через пару дней она упросила Артемьева поужинать с ней в ее горнице. Молодой человек, обрадованный приветливым поведением Славы, тут же согласился и даже после ужина выпил чай, который она собственноручно заварила. Как она и предполагала, уже через четверть часа он звучно захрапел, а она стремглав бросилась к его руке с перстнем, и попыталась понять, как тот устроен. От кольца исходила странная смесь темного и золотистого свечения, которые явно не были присущи Федору, ведь его аура отливала болотным.

Слава знала, что поворачивать камень перстня нельзя, тогда у нее вновь начнет кружиться голова. Увидев небольшой рычаг под изумрудным яхонтом, она надавила на него, и камень миг приподнялся над чеканной огранкой кольца, открыв небольшое отверстие. В неистовом нетерпении Слава заглянула внутрь потайного отделения перстня и увидела в углублении маленькую прядь волос и красные высохшие капли, покрывавшие дно. Тотчас считав ладонью нужные сведения, она поняла, что это капли ее крови и ее прядь волос. Она не понимала, откуда они взялись у Федора, но осознавала: оттого, что в заговоренном Темными перстне находились ее кровь и волосы, являющиеся сильными проводниками энергии человека, Артемьев мог воздействовать на ее сознание и тело. Как раз поэтому, когда он поворачивал перстень, у нее кружилась голова и бил ледяной озноб.

Она проворно вытащила свои волосы из перстня, бросив их в печь в углу горницы, прямо в тлеющие угли, а кровь попыталась вытереть из углубления. Но капли спеклись, и Славе не удалась убрать ее до конца. Федор заворочался. Девушка, стремительно закрыв его перстень, успокоилась тем, что теперь воздействие темного амулета на ее тело будет минимальным.

В следующий вечер, четырнадцатого октября, в усадьбе принимали важных гостей, оттого, как знала Слава со слов бабки Просковьи, почти с четырех часов в доме Артемьева было шумно и многолюдно. Именно этой суматохой и решила воспользоваться девушка, намереваясь тайком проникнуть в конюшню и ускакать на одном из коней. Потому что ждать нового удобного случая было опасно. Шел уже четвертый месяц ее беременности, и накануне она почувствовала некое шевеление в животе. Вчера, обезумев от счастья, Слава почти полдня ходила по горнице, приложив руки к чреву и вновь и вновь убеждаясь, что младенец бойко шевелится. Мало того, вчера она внутренним чутьем поняла, что малышей двое. И это вызвало еще большую радость.

Потому сегодня она вознамерилась покинуть Астрахань и не сомневалась в своем успехе, ибо железных кандалов, которые подавляли ее силы, на ноге не было, а заговоренный Темными перстень Артемьева теперь почти не влиял на ее существо.

— Чего тебе? — хрипло произнес Федор, оглядываясь на Марфу, которая украдкой вошла за ним в спальню. Он, немного угорев в душной гостевой светлице и захмелев от вина, зашел охладиться. Неряшливо плескал водой, умываясь из небольшого таза и пытаясь снять с лица жар. Зыркнув на молодую бабу, которая, войдя в его спальню, прикрыла дверь, он добавил: — Сказал, вечером к тебе приду. Иди, не маячь передо мной. Гости пока у меня.

— Федор Тихонович, мне поговорить с вами надобно, — зарделась Марфа.

Артемьев вытерся и уже зло посмотрел на нее:

— Сейчас, что ли?

— Да. Мне очень надобно, — проскулила она просяще.

— Ну?

— Ваше венчание со Светославой Романовной — дело решенное?

— Конечно, — кивнул тот, не понимая, зачем она завела этот разговор.

— Ведь она не любит тебя, Федюшка, — произнесла тихо Марфа.

— Это не твоего ума дело, — бросил Артемьев раздраженно и, стянув с себя пропотевшую красную рубаху, натянул на плечи вышитую белую.

— А я тебя, Федюшка, без ума люблю. И всю жизнь любить буду. А она только мучить станет...

Медленно облачившись в кафтан, он угрожающе посмотрел на молодую бабу, слова которой задели его.

— Ты это чего мне голову морочишь?! Пошла вон! Знай свое место, дура!

— Может я и дура! Но скажу, что зазноба-то ваша, Светослава Романовна, давно не дева!

Услышав последние слова женщины, Федор окончательно разозлился. Обернувшись к ней, он сжал кулак.

— И что? Думаешь, я не знаю этого?! — ощетинился он. — Ну, блудила она с другим, так я ее почти простил за то, а ты не в свое дело не вмешивайся!

— Больно мне глядеть, Федор Тихонович, как вы перед ней павлином ходите, подарки дарите, слова нежные говорите, а она, неблагодарная, о другом мужчине думает!

— С чего ты это взяла, нахалка? — взъярился он и угрожающе приблизился к Марфе.

— Как же ей не думать, когда в своем чреве она носит его плод. Его дитя! — выплюнула молодая баба на одном дыхании.

Артемьев замер в шаге от нее, побледнев.

— Врешь, злыдня! — пророкотал он так громко, что стекла на окнах задрожали. Он жестко схватил Марфу за горло и начал трясти ее. — С чего ты это взяла?!

— Да вы сами пойдите и посмотрите. Ее живот уже виден хорошо. Наверное, месяц пятый ужо сроку-то. Мне это хорошо знакомо. Да и тошнит ее постоянно поутру! И не любит она вас вовсе и только и думает, как сбежать.

— Неправда это, — ощетинился Федор. — Может, она и любила раньше кого другого, а нынче я ей по сердцу.

— Как бы не так, — с вызовом ответила Марфа. — Ежели бы любила, не сбежала бы из своей горницы еще четверть часа назад. Теперь она верхами, наверное, за пределы города уж ускакала.

— Чего?! — взревел Артемьев, ошалевшим взором окинув бабу.

Почти оттолкнув ее со своего пути, он бросился в комнату Славы. Там никого не было. Дверь оказалась отворена, а пленница исчезала. Взревев от бешенства, он стремглав побежал к конюшням, на ходу крича своим людям, чтобы немедленно собирались в погоню за девушкой. Уже в конюшне он, вспомнив про перстень, повернул его. Менее чем через четверть часа Федор и дюжина его людей, словно угорелые, верхом вылетели со двора и устремились по единственной дороге, ведущей прочь из города.

Они скакали около получаса, когда наконец увидели на противоположном холме стройный силуэт всадницы.

— Вот она! — прокричал один из людей Федора.

— Быстрее, за ней! — скомандовал Артемьев, пришпоривая жеребца.

Он вертел камень в перстне, но видел, что Слава, силуэт которой виднелся вдалеке, хорошо держится в седле. Артемьев не понимал, отчего на девушку не действуют повороты камня, но в какой-то момент решил проверить, что внутри кольца как некогда показывал ему Темный жрец. Он открыл камень и в ужасе увидел, что пряди золотых волос в тайнике нет, а кровь почти стерлась. Вмиг вспомнив слова старика Темных, о том, что именно эти две частицы влияют на ее существо, Федор зарычал. Этой хитрой девице как-то удалось опустошить заговоренный перстень. Он начал изрыгать проклятья, понимая, что она обвела его вокруг пальца. А он, как дурак, еще поддался на ее уговоры и снял с нее цепь, а ведь зловещий старик предупреждал его, что она коварна и умна.

Отмечая, что Слава галопом скачет почти в версте впереди, и им будет непросто ее поймать, если она вдруг решит скрыться в лесу, Артемьев впал в яростное бешенство, проклиная себя за беспечность. Неожиданно он вспомнил наказ Темного старика. Не снижая скорости, он стремительно вытащил нож из-за ремня и быстро полоснул лезвием по-своему запястью. Кровь хлынула потоком, и Федор, даже не поморщившись, сунул руку с перстнем в рану. Заговоренный камень окунулся в кровь, а молодой человек прохрипел заклинание из трех слов, которым научил его старик. Темная магия начала свое действо, и Артемьев, бросив ястребиный взор вперед, тут же увидел, как светловолосая всадница начала чуть сбавлять темп своей мчащейся лошади и уже через пару минут зашаталась в седле.

— К ней! Быстрее! — скомандовал Федор, направив коня вперед по дороге, и, отвел перстень от раны, отмечая, как горячая кровь капает с камня.

Спустя минуту Артемьев увидел, как Слава осадила лошадь, а еще через миг безжизненно повисла на стременах и вожжах, которые удерживались на ее запястьях.

Марфа шарахнулась в сторону, когда Артемьев с невменяемым лицом появился на пороге спальни. На его руках была бессознательная девушка, и Федор, стремительно пройдя в спальню, грубо бросил Славу на постель. С его руки капала кровь, и он, проворно стянув короткий кафтан, засучил рубаху и устремился к умывальнику.

— Федюшка, ты ранен? — обеспокоенно спросила Марфа, подбегая к нему. Не успела она договорить, как он зыркнул на любовницу и зло прохрипел:

— Пошла вон!

Поджав от обиды губы, баба взвилась с места и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью. Артемьев быстро промыл рану и, схватив тонкий рушник, умело перемотал запястье.

Услышав глухой звук, он стремглав повернулся к кровати, отметив, что Слава очнулась. Она, видимо, пыталась собрать силы и, едва приподнявшись на дрожащих руках, осматривалась. Быстро приблизившись к ней, он схватил золотистую прядь девушки и дернул. Несколько волосков осталось на его пальцах, и он, тут же раскрыв перстень, вложил их туда. Закрыв тайничок, он жестко схватил за плечо девушку, которая уже вскочила с постели.

— Куда?! — процедил Федор, со всей силы залепив ей пощечину, от которой Слава вновь отлетела на кровать. Опрокинув ее на спину, он немедленно задрал ее юбку. Выпуклый живот был хорошо виден. Артемьев захрипел, как раненый зверь, и его глаза налились кровью. — Так Марфа права, и ты брюхата от этого ублюдка!

— Он мой суженый, и я люблю его! — прошипела ему в лицо пленница.

— Моему терпению пришел конец! — процедил угрожающе Федор, склоняясь над Славой, и, словно приговор, добавил: — Больше я не буду церемониться с тобой, как с царевной!

Стремительно наклонившись к ее лицу, он впился в губы девушки и навалился на нее. Его руки начали бесцеремонно шарить по ее телу, разминая грудь, плечи и ягодицы.

— Пусти! — посипела она, пытаясь сопротивляться и отталкивая Федора.

— Замутила мне голову и опять деру? — хрипел он у ее губ, опаляя горячим дыханием. — Так теперь меня не проведешь! Я в оба смотреть буду!

— Ненавижу! Все равно сбегу!

— Не сбежишь! Куда тебе с пузом-то бегать, лиса?! — пророкотал в бешенстве Федор.

Ему хотелось побить ее, наказать и заставить подчиняться своей воле, а более всего — вырвать из ее чрева ненавистное семя соперника. Он так долго ждал эту золотоокую девицу, любил ее, пошел на предательство и убийство отца, потом искал ее и страдал без нее почти год, даже ездил за нею в далекий Архангельск. И вот теперь, когда после всех мучений и тоски, девка была в его руках, она оказалась беременна от другого. Именно этот ненавистный мужик не только сделал ее своей по плоти, но и упрочил свое положение рядом с нею, зачав в ее лоне ребенка.

Неистовая злость охватила его, ведь девица была предназначена ему, Федору, но все его мечты и желания растаяли, как мартовский снег. Не в силах совладать со своей яростью, он решил раз и навсегда сделать ее своей. Как давно он хотел обладать ею, как боялся сделать что-то не так. Но он был сыт своими наивными возвышенными бреднями. Теперь он вознамерился стать для нее единственным господином и мужчиной.

Артемьев стиснул девушку в неистовых объятиях и принялся яростно рвать на ней одежду. Она дико завизжала, пытаясь пинаться, и прошипела полузадушенным голосом:

— Пусти, убийца!

Со всего размаху он вновь залепил ей пощечину, окончательно озверев от непокорства.

— Гадина! — процедил он зло и в следующий миг сильно ударил девушку кулаком по бедру. Слава охнула от боли и сжалась всем телом. Он схватил ее за шею и, припечатав к постели, процедил: — Не будет у меня непокорных девок!

Он с жадностью и жестокостью впился в ее губы и обхватил изящное тело сильными руками. Навалившись сверху, начал насиловать ее губы. Слава царапалась и пиналась, но все было бесполезно. Федор лишь громко рычал, зажав ее руки над головой, дабы обезопасить свое лицо от ее острых ногтей, продолжая срывать с нее остатки одежды. Когда он разорвал ее нижнюю рубашку, и девушка почувствовала холод обнаженными ногами, она дико завизжала. Его неумолимая рука опустилась на ее губы, зажимая рот. Уже через миг он жестко и быстро овладел ею, не обращая ни малейшего внимания на ее сопротивление.

Боль пронзила ее лоно, и она почувствовала, как он дерзко вклинивается в ее плоть, мощно вбиваясь между ее широко разведенных бедер. Полузадушенная его широкой ладонью, Слава ощущала нестерпимую жгучую боль в промежности, и ей казалось, что естество Артемьева разрывает ее на части. Не в силах смотреть на это чудовище — мужчину, с перекошенным от ярости и похоти лицом, она судорожно зажмурила глаза, считая каждую унизительную секунду насилия, неистово желая, чтобы эта мука наконец прекратилась.

Вскоре она ощутила, как Артемьев напрягся и замер. Не открывая глаз, Слава глотала горькие слезы, которые катились из ее зажмуренных глаз, и жаждала в этот миг одного — умереть. Ее существо было опустошено и как будто умерло, став нереальным. От душевной муки, физической боли и морального унижения она словно вышла из своего тела и смотрела на все это со стороны. Безучастно и безразлично.

Федор убрал руку с ее рта и, злобно посмотрев на прелестное лицо с закрытыми от муки глазами, произнес:

— Со свадьбой обождем пока! Не надобно мне позора перед людьми. Что ж это моя невеста брюхата будет от другого?

Затем он медленно поднялся с нее и оправил одежду. Окинув злым и похотливым взором обнаженную девушку, которая лежала неподвижно на кровати, вытянув дрожащие ноги, он прищурился и, как приговор, произнес:

— Отныне я буду приходить к тебе, когда захочу. Пока ты не сбросишь этого змееныша! И сегодня же на цепь прикажу тебя посадить, чтобы даже не думала улизнуть от меня!

Матерно выругавшись, Артемьев вышел из спальни, заперев дверь на ключ. Услышав, что он ушел, Слава медленно открыла глаза и тупо уставилась в потолок. Она лежала с широко раскрытыми глазами, и ей казалось, что ее существо словно умерло. Ватное тело обмякло на постели, и она не в силах была даже плакать. Единственное, что она понимала в этот момент, — что ее жизнь окончена. Ведь то унижение и насилие, которые она пережила сейчас, были для нее хуже смерти.

Только полчаса спустя она пришла в себя и медленно села на кровати. Никогда она не испытывала подобного унижения. Неужели у этого человека не было ничего запретного и святого? Захотел — украл девушку, захотел — женился, захотел — снасильничал? Но Слава тут же нашла ответ. Федор всегда был таким. Раньше, в девичестве, она просто старалась не замечать его поведения. Он всегда относился к женщинам гнусно и пренебрежительно. Марфу, которая любила его, игнорировал и пользовался ею только для удовлетворения своих похотливых инстинктов. Смеялся и унижал Любашу, которая также обожала его. А ее, Славу, по его словам, любил, однако мучил, удерживая в неволе, а теперь еще и принудил к унизительной близости.

Она вновь прикрыла глаза, мрачные мысли кружили в голове. Смерть — единственное слово, которое вырисовывалось в ее измученном страданиями мозгу. Владимир уже наверняка смирился с ее смертью и даже не пытается искать. Федор никогда не отпустит ее от себя, иначе зачем было совершать все эти жуткие поступки. Она понимала, что Артемьев безумен и по доброй воле не откажется от нее. К тому же у него были амулеты Темных, с помощью которых он умело подавлял ее недовольство и подчинял своей воле. Терпеть же его присутствие рядом у нее не было сил. Вот уже почти месяц она пыталась бороться с этой невыносимой ситуацией и предприняла три попытки сбежать. Но все было напрасно.

В этот миг она очень хорошо понимала женщин, которых в ее родной стране выдавали замуж за нелюбимых, ненавистных мужей лишь по воле отца. Она никогда не задумывалась о том, какая эта мука, находиться рядом с немилым сердцу человеком, который является твоим господином. И теперь пророчество Темного жреца о том, что ее жизнь превратиться в ад, похоже, начинало сбываться.

Открыв глаза, она медленно привстала на кровати. Ненормальный взгляд ее прошелся по комнате, она искала что-нибудь острое. Да она умрет, ибо мучения переполнили чашу терпения. От отчаяния и боли она почти забыла обо всем. Как в кошмарном сне, она встала на ноги и сделала два шага к тяжелому сундуку. Она знала, что там есть веревка.

Но тут внутри нее что-то зашевелилось. Слава напряглась и удивленно опустила глаза на свой живот. Движение внутри повторилось. Настойчивое, упорное движение. Словно кто-то стучал в стенку ее чрева. Безумным от страдания взором она посмотрела на свое выпуклое тело, приложив ладони к пупку. Да, она вновь отчетливо ощутила толчки крохотного существа внутри себя.

И тут на ее глазах выступили слезы. Ее дети! Один из них заявлял о своем существовании! Слава опомнилась и ошалела от своих навязчивых мыслей о смерти. Как она могла думать лишь о себе? Когда внутри у нее жили две живые души, которые нуждалась в ней! И теперь, чувствуя движение малыша внутри себя, она поняла, что не имеет права быть слабой. Она должна жить, не все еще потеряно. С ней были ее дети. Маленькие создания, которые нуждались в ней. Они звали и молили ее не совершать ужасных поступков.

Слава обняла руками живот, упала на колени, устремив лицо вверх, и прошептала, словно безумная:

— Клянусь, я выдержу все, что ниспошлет мне судьба! В моих жилах течет кровь Светлых Богов! Мои родные погибли не напрасно, и я докажу это! Когда мы с малышами обретем свободу, я разыщу Владимира, и мы вместе разрушим козни тьмы!