Печать Индиго. Владыко Миров (3 книга)

Глава III. Терем

Близ села Лесное,

1708 год, Октябрь, 13

Владимир пришел в себя от странного чувства умиротворения, которое окутывало все его существо. Не открывая глаз, он ощутил чью-то теплую ладонь, которая лежала на его лбу. Он чувствовал, как через эту ладонь в него проникает исцеляющее тепло и покой. Так и не открывая глаз, Соколов лежал, наверное, несколько минут, понимая, как некая невидимая живительная сила прямо вливается из его лба внутрь в тело.

— Ну как ты, сынок? — произнес вдруг рядом знакомый приятный голос. Владимир распахнул глаза и, чуть повернув голову, увидел, что рядом на походной лазаретной койке лежит Сергей Климов, и его ладонь вливает в его чело некие живительные энергии. Он ошарашенно осознал, что какое-то лечебное тепло исходило от руки Сергея, и в следующий миг Климов сказал: — Очнулся еще пару минут назад, а лежишь, словно еще не в сознании. Хитрец.

Климов по-доброму улыбнулся мужчине и убрал руку с его лба. Владимир молчал, совершенно не желая говорить и чувствуя, как невыносимо болит правая глазница.

— Благодарствую, что спас меня от шального ядра, — заметил Сергей. — Но отныне тебе уж придется с повязкой на глазу ходить, соколик мой.

Владимир стремительно поднял руку к лицу и прикоснулся к правой глазнице, перевязанной бинтами. Внутренним чутьем он отметил, что глаз вытек, и теперь он сморит на свет лишь одним, левым. Однако это осознание было не так болезненно и трагично, как мысль, которая вмиг вновь завладела его сознанием. Мысль о том, что ему так и не удалось найти Иллариония и он ни на шаг не приблизился к поискам Славы, хотя названный обережным духом бой у села Лесного кончился.

— Да и черт с ним, — глухо выдохнул Владимир.

— Ишь ты, чертыхается, — как-то по-доброму отозвался Сергей. — Не боишься ты, что ли, чертей-то?

— Поверь, есть люди, которые пострашней самих чертей будут. Их бояться надо, — кисло ответил Соколов и вновь чуть прикрыл здоровый глаз. — Ты тоже ранен, Сергей?

— Ну да. Кисть пришлось отнять. Но зато сам жив. Ведь скоро войне конец, как мне кажется.

— Ты прав, скоро конец, — кивнул Владимир, вспоминая, что осталось всего несколько крупных сражений, и Северная война окончится.

— Благодарен я тебе, братец, если бы не ты, не дышать бы мне. Разорвало бы на части ядро-то! — сказал вновь Климов. Владимир вновь проигнорировал слова Сергея и как-то кисло оскалился. Прапорщик же продолжал. — Не в духе ты. Чую, потому что так и не нашел свою девицу. Понимаю тебя. И я по своей бабе соскучился. Есть одна зазноба, которую люблю я уже более двадцати лет. Она по молодости тоже уж больно любила меня. Только она дворянка, а я простой мужик. Поэтому у нас ничего и не вышло. У нас даже сын народился, такой хороший. Только очень слабый да нежный. Прям девица, а не парень. Я ведь из-за него здесь.

— Как это? — просто из вежливости спросил Владимир, даже не открывая глаза.

— А так. Ксенюшка-то моя нареченная мужа три года назад схоронила, остался у нее только сынок наш, которого она за сына покойного мужа выдавала. Я-то при ее муже конюхом служил. Дак пришла сынку-то нашему в этом году весть служить. Они хоть и дворянского роду, да бедные они. Муж Ксюши ничего им не оставил. Оттого и откупиться она не смогла, и один путь был ему, соколику-мальцу нашему, на войну. А он музыкант у нас, такие мелодии сочиняет, аж заслушаешься, да и болезненный. Вмиг бы убили его. Вот и просила меня Ксенюшка моя что-то сделать, чтобы не пошел он служить. Недолго я кумекал. Вот и подал документы то его, на Сергея Климова, да и пошел вместо него на войну под его именем. Так и воюю уже год почти, за сынулю-то. Теперь домой вернусь, Ксюша благодарна будет. Правда, руки лишился. Но она сказала, чтобы я любой возвращался, даже если калека, она все равно ждать будет.

— Печальная история, — заметил Владимир тихо, безразлично слушая рассказ Сергея. — А как же твое настоящее имя?

— Настоящее-то? Скажу тебе. Но только оттого, что жизнью обязан тебе, сынок. Иначе бы не сказал. Илларионий Потапов мое имя…

— Кто? — произнес невольно Владимир, тотчас распахнув здоровый глаз, резко приподнялся на локтях и вперился пораженным взором в мужчину.

— Меня ты искал, сынок, меня. Только не пойму отчего? Ведь девицу твою, Светославу, я все равно ничего не знаю.

— Не может быть! — воскликнул в исступлении Владимир и, вскочив на ноги, бесцеремонно схватил Иллариония за грудки и процедил. — Ты должен знать! Должен! Так волк сказал!

— Волк? — удивился Илларионий-Сергей, испугавшись горячности Владимира.

— Да! Волк, дух галактики! Он сказал, если спасу я тебя, откроешь, где моя Слава томится!

— Дух галактики? Слыхивал про такого. Но он говорит только с савитарами. Не мог он говорить с тобой! — пролепетал в благоговейном ужасе Илларионий.

— Мог. Я и есть савитар. И имя мое — Владимир Соколов, сын Светозара Соколова.

— Сын Светозара? — опешил мужик вконец.

— Да. Волк сам явился ко мне и велел спаси тебя, ибо только ты ведаешь, где моя Слава, — с надрывом прохрипел Владимир, диким взором единственного глаза испепеляя Иллариония. — Ты вспомни, Илларионий! Все же, может, хоть что-то слышал ты о моей суженой Светославе. Не могу я без нее. Я ведь думал, что она погибла, и едва с ума не сошел от горя. Но волк сказал, что она жива, и только ты знаешь, где она!

— Ты все врешь! — вдруг выпалил Илларионий, отталкивая руки Владимира, и, прищурившись, грозно произнес: — Ты похож на Темного, хоть аура твоя светла, как я вижу.

— Темного?

— Точно! Потому что знаю я Владимира Светозаровича Соколова. Он мой троюродный племянник. Его отец — мой названный брат. И Владимир, и Светозар погибли оба еще десять лет назад недалеко от Архангельска от рук Темных. Оттого ты не можешь быть Владимиром. И чую я, что ты Темный и замышляешь что-то!

— Ты все верно говоришь, Илларионий. Но я Владимир и есть. Только спасся я тогда, в детстве, и Темные убили только моего отца. Да и вырос я уже. А теперь пришел сюда, в ваше время, из будущего, где мне двадцать семь лет, чтобы найти свою возлюбленную деву…

— Из будущего можно прийти только через волшебное зерцало, и ты не мог, — неуверенно вымолвил Потапов.

— Я прошел через Радужное Зерцало Наследия Предков, и я здесь, чтобы найти ее… — глухо ответил Владимир.

— Так ты на стороне Света? И ты действительно Владимир Соколов?

— Да.

— Назови имена старцев, которые смогли спастись после последней кровавой битвы с Темными?

— Волхвы Лучезар, Ирислав, ведун Валамир, а последний Милогор. Именно он помог мне разобраться с Зерцалами. Живут они в потайном скиту на Соловецких северных островах.

— Верю тебе, Владимир, — произнес пораженно Илларионий.

— Но я не понимаю, отчего ты не знаешь ничего о Славе… — вымолвил с болью мужчина. — Неужели дух волка обманул меня…

— Этого не может быть. Ежели ты и вправду говорил с духом галактики, он не мог солгать, — заметил уверенно Илларионий.

— Лучезар тоже так говорил, но отчего тогда ты ничего не знаешь о моей Славе?

— Не ведаю и впрямь, — ответил Потапов и, присев на его койку, успокаивающе положил руку на плечо. — Я никогда и не встречал деву с таким редким именем. Ты Владимир расскажи мне еще о ней, опиши. Хотя вряд ли я еще что вспомню. Память-то у меня уникальная, я все отчетливо запоминаю…

Астрахань, особняк Артемьева,

1719 год, Март

Март пришел с длинным днем и ярким солнцем. Снег уже давно растаял, и земля начала прогреваться теплыми лучами. Лишь ночи стояли еще холодные, а днем было довольно тепло.

Дни и ночи напролет Слава мечтала сбежать от ненавистного Артемьева. Она страшилась дальнейшей жизни, которая казалась ей невыносимой и ужасной. Ибо Федор постоянно угрожал расправой над еще не рожденными малышами, а ей предрекал ненавистное венчание. Ежечасно она с нежностью вспоминала о Владимире, о его любви и заботе. Она радовалась каждому милому воспоминанию о нем. Теперь он был для нее идеалом, ангелом и лучшим из мужей, которого можно было пожелать. Своим поведением по отношению к ней, даже когда был на стороне тьмы, он даже на сотую долю не походил на безжалостного эгоистичного Артемьева. Владимир никогда не осмеливался поднимать на нее руку и даже когда не любил ее, выражался уважительно и без насилия над ней. Он никогда бы не осмелился принуждать ее к близости как Федор. Даже когда у него была возможность, Владимир всегда лишь предлагал, просил и ждал ее решения. А не брал насильно, как постоянно делал Артемьев.

Слава страдала и тосковала по любимому Владимиру, который занимал все ее мысли и чувства. Она не знала, что с ним сейчас, думает ли он хоть немного о ней, даже веря, что она мертва. Слуги жутко боялись Артемьева, и она не могла через них передать письмо-весточку для Владимира. Ведь Федор заявил, что тот, кто посмеет помочь пленнице, сгинет заживо в его темнице, которая располагалась в подземелье дома.

Даже Марфа, которая стала ее подругой, теперь истово боялась, потому что месяц назад письмо, которое дала ей Слава, оказалось в руках Артемьева. Один из мужиков увидел, как молодая баба пыталась отдать послание заехавшему на двор ямщику. Зная, что Марфа неграмотная и не могла ничего написать, он немедля доложил обо всем хозяину. Письмо, написанное Славой на Соловецкие острова, вызвало у Федора необузданную ярость, и он, жестоко избив Марфу, также запер ее в хоромах, запретив даже выходить на двор. Это решение не нравилось Артемьеву, и он изначально намеревался забить неугомонную Марфу насмерть или уж точно выгнать из усадьбы. Но молодая баба вновь ждала его ребенка, именно это и спасло ее от расправы, и потому Федору пришлось оставить ее в своем доме.

Ежедневно, смотря в бескрайнее небо, Слава просила Богов о том, чтобы они сжалились над нею и послали весточку Владимиру о том, что она жива, и где ее искать. И в эту пору ее существо ежеминутно рождало лишь две мечты, чтобы Владимир спас ее из лап ненавистного мучителя, и ее малыши родились здоровыми и были при ней. Но проходили дни, а ее мрачное гнетущее существование в доме Артемьева продолжалось. Мало того, ежедневно молодой женщине приходилось бороться с убивающей силой браслета, который Федор ни в какую не хотел снимать с ее лодыжки. И Слава по нескольку часов в день была вынуждена создавать живительную энергию, чтобы восстановить свои жизненные силы.

В тот день Федор, как положено по воскресеньям, отстоял службу в церкви и со своей свитой вернулся домой в добродушном настроении. Ежедневно он считал дни до разрешения Славы от бремени. По заявлениям повитухи до родов оставалось около месяца, и Артемьев, довольный, уже обдумывал на какое число назначить венчание с девушкой, чтобы как можно скорее сделать ее законной женой. В последнее время Федору казалось, что Слава смирилась со своей участью и прекратила открытое сопротивление ему. Она послушно и даже как-то тихо терпела его интимные ласки пару раз в неделю и даже, как ему казалось, стала смотреть на него более ласково.

Вкусно и обильно отобедав, Артемьев выпил несколько чарок вина и в довольном настроении отправился в спальню к Славе. Поднимаясь по высокой лестнице в женский терем, Федор размышлял о том, что в последнее время Слава стала покладистой. Она хоть и не отвечала на его поцелуи и объятья, все же не противилась ему. И молодой человек надеялся на то, что вскоре она сможет полюбить его и будет смотреть на него так же, как Марфа. По-иному не могло и быть, думал он. Все-таки он богат, красив и уважаем. Что еще можно было пожелать? Ведь Марфа лезет из кожи вон, чтобы стать его женой. Отчего же Слава должна желать другого? Как-никак, все девки одинаковые. Для начала покапризничают, а потом ласковыми становятся, как кошки. Именно эти мысли витали в голове Артемьева весь последний месяц.

В тот вечер, едва Слава услышала скрежет ключа в замке, она затравленно обернулась к двери, отметив, как на пороге появился Федор, одетый в красный нарядный кафтан и темные штаны. Все эти мучительные месяцы, едва он появлялся на пороге ее спальни, она впадала в некое отрешенное безразличное состояние, позволяя Артемьеву делать все, что ему хочется. Знала, что только так, словно смотря на себя со стороны, сможет без ущерба для своей души и существа вытерпеть ласки ненавистного мучителя. А после его ухода она часами неистово молила Богов смилостивиться над нею и помочь.

На довольном лице Федора красовалась улыбка. Слава чуть отступила в угол, ощущая неприятный озноб, который пробежал по телу. Она приготовилась к предстоящему насилию и несколько раз глубоко вздохнула, зная, что должна выдержать притязания Артемьева и не показать, как ей противны его прикосновения. Она до сих пор помнила, что однажды позволила себе сказать правду о том, что его объятья ей ненавистны. Тогда он впал в ярость и ударил молодую женщину в грудь и по лицу. Испугавшись за детей в своем чреве, Слава тут же замолчала, боясь новых побоев. Федор остановился, решив, что достаточно проучил эту нахалку, но пленница хорошо запомнила урок и решила более не противиться своему тюремщику, чтобы не навредить малышам.

— Как ты, лебедушка? — спросил ласково он, проходя внутрь. Она промолчала и лишь поджала губы. Федор окинул ее подозрительным взглядом и, приблизившись, сказал: — Ну, не хочешь не говори. Ты опять не в духе? Смотри, я тебе гостинец принес.

Он достал небольшой перстень с желтым яхонтом и протянул ей. Слава никак не отреагировала на его жест, замерев у изразцовой печи и обхватив себя руками. Ее взгляд, ничего не выражающий и мрачный, как будто умер. Федор вздохнул и, положив перстень на сундук, стоящий неподалеку, вновь подошел к молодой женщине.

— Не нравится? — спросил он заискивающе. — Скажи, чего хочешь? Может, платья новые? Или шубку?

Слава сглотнула горький комок и прошептала:

— Позволь мне в церковь выходить.

Она знала, что неуправляемый, буйный Артемьев очень набожен. Однако совершать грехи Федор не боялся, ибо знал, что можно покаяться на исповеди, и поп отпустит все его прегрешения.

— Нет, — жестко отрезал он, а затем уже более спокойно добавил: — Когда станешь моей женой, будешь со мной ходить. Пока дома сиди.

Он приблизился к ней почти вплотную, и его рука прошлась по волосам девушки. Слава напряглась и прикрыла глаза. Она почувствовала его горячие губы сначала на своей щеке, потом на губах. Артемьев перенес ее на кровать, и его ласки стали более настойчивыми.

Спустя час Федор поднялся с девушки и перекатился в бок. Его рука нежно гладила обнаженную упругую грудь пленницы.

— Ты красива, как царевна какая, — произнес он любовно и, приподнявшись над нею, добавил: — Других девок я позабыл, как моею ты стала.

— Марфа любит тебя сильно и детишки у вас.

— И что же? Она меня уже извела своей ревностью. Липнет ко мне все время, да к себе заманивает. Одного раза в неделю с нее достаточно.

— Она любит тебя, — тихо повторила Слава, со слов той же Марфы зная, что похотливый Артемьев не только успевает посещать их с Марфой, но и принуждает к интимным соитиям еще и других девок, которые все так же жили в его гареме.

Федор надеялся вызвать в девушке хоть какую-нибудь ответную реакцию, но после ее слов нахмурился и придирчиво заметил:

— Что они мне все? Когда у меня такая прелестница есть, как ты? Ты словно ясное солнышко, али луна чудная.

Слава чувствовала, что он хочет услышать от нее в ответ нечто ласковое, оттого и завел этот разговор с похвалами. Однако она была совсем не расположена ластиться к Артемьеву. Она ненавидела этого человека, и его присутствие угнетало ее. Решив, что хватит этих слащавых речей, девушка решительно сбросила руку Федора со своего бедра и села на постели, отвернувшись от него. Встала и, накинув на себя длинную рубаху и сарафан, которые часом раньше Артемьев снял с нее, отошла к печи. Присев на небольшую лавочку к нему спиной, она прижала ладони к теплому изразцу, пытаясь согреться.

Молча наблюдавший за всеми ее действиями Артемьев нахмурил густые темные брови и поднялся. Быстро одевшись, он натянул сафьяновые сапоги и, приблизившись к девушке, встал над нею.

— Ты уже много времени в моем доме, Светушка, — произнес ласково Федор. — Я обещал, что ты забудешь того охальника, и это произошло. Ты послушна мне и тиха, как и подобает жене. Скоро мы обвенчаемся. — Его ладони опустились на плечи девушки, и он сжал их. — Только одно терзает меня. Скажи, в твоем сердце есть хоть немного любви ко мне? Конечно, это ничего не изменит. Но все же мне было бы приятно об этом знать...

— Мне нечего тебе сказать. Я пленница и насильно не могу полюбить.

— Вот как? Уперлась в своем нежелании любить меня, тебе же хуже будет. Будешь жить поневоле со мной! — вспылил он.

— Уйди, Федор. Устала я от твоих речей.

Недовольно зыркнув на нее, он стремительно покинул горницу, со злостью хлопнув дверью. Слава же осталась сидеть у печи, взирая на горящие поленья. Словно в оцепенении, она не двигалась, мысли текли мрачными гнетущими потоками. Она чувствовала, что ее душевные силы уже на исходе, и надежда на спасение с каждым днем угасает все сильнее. Сколько раз за эти месяцы она пыталась разорвать энергетической силой кандалы Темных, но у нее не получалось добиться нужной концентрации энергии в руке, такой силы, с которой ей удалось некогда освободить Владимира от его оков. Она догадывалась, что именно зловещий браслет, подавляя ее существо, не давал ей создать нужную силу в руке, и, как она ни старалась, все было напрасно.