Он распахнул дверь и уставился мрачным взором на стоящего перед ним старика. Бледное сухое лицо с голубыми добрыми глазами было хорошо знакомо Владимиру, пришедший вымолвил приветливо:
— Здравия тебе, сынок.
Соколов опешил, непонимающе смотря на Иллариония Потапова, который показался ему постаревшим и каким-то уж чересчур худым. Он был одет в простую пыльную рясу и тулуп, без шапки и его волосы, некогда русые, теперь покрывала седина.
— Илларионий, — выдохнул Владимир.
— Помнишь, — произнес Потапов и как-то печально улыбнулся. — Ты впусти меня, сынок. Я так долго к тебе шел.
— Да, заходи, — кивнул мужчина и все так же в некоем оцепенении отошел в сторону, впуская знакомого, которого видел недавно в прошлом.
Потапов прошел в горницу и, обернувшись к нему, тихо вымолвил:
— Плохо выглядишь, Владимир. Ты должен быть сильным, как и она. Ведь она страдает гораздо сильнее…
— Ты о ком? — невольно произнес Владимир и устало и печально посмотрел на Иллариония.
— Говорили мы с тобой много лет назад. Разве не помнишь? О ней. Посчитай, почти одиннадцать лет минуло. Так нашел я твою девицу. Случайно нашел. Месяц назад увидел ее ненароком. И как понял, что это она, сразу направился к тебе на Соловки.
— Слава? Ты видел Славу? — опешил Владимир и, ошалев, кинулся на Иллариония и схватил его за плечи. — Говори!
— Страдает она в неволе, уже полгода. Этот кровопийца, что держит ее под замком, мучает ее и насильничает над нею, принуждая к близости. А она пытается быть сильной и ждет тебя…
— Так ты все же видел ее? Где она? — выдохнул Соколов, почти не веря, что слышит все это.
— Видел. И дух галактики сказал тебе правду. Через одиннадцать долгих лет я невольно нашел ее. Случайно. Но ведь случайностей не бывает, ведь так Владимир? Все предначертано свыше?
— Так волк не солгал…
— Нет, сынок, не солгал. Надо было просто подождать. Ты спас меня одиннадцать лет назад, а я спустя время нашел твою Светославу. Тебе надо немедленно поехать к ней. В ней еле теплится жизнь, она очень больна и вот-вот должна родить малышей. Она так несчастна и ждет тебя.
— Да, да! — выпалил яростно Владимир, его взор зажегся безумным пламенем. — Я готов! Где она, скажи?!
— В Астрахань тебе надо, — начал Илларионий, и мужчина тут же перебил его, с полуслова поняв:
— Ее названый брат, Федор! Точно! И как я сам не догадался. Она у него?
— Да, он мучает ее…
— Он зверь, — выдохнул Соколов, и его затрясло от омерзения и жалости к Славе. Он схватился руками за виски, словно физически мог ощутить ее боль и страдания, и глухо прохрипел. — Как же я был глуп и не догадался, что Темные могли отдать ее только ему! Ибо страшнее истязания, чем муки от одержимого ею охальника, невозможно придумать…
— Она сидела в земляной яме, когда я видел ее, — могильным голосом сказал Илларионий.
— В яме? — простонал Владимир. — Моя бедная девочка…
— Она больна, и мне еле удалось уговорить этого безумца Артемьева вытащить ее из этой жуткой ямы. Я видел ее прекрасный лик, она измождена и бледна. Лишь ее глаза… глаза все еще живы, и в них такое желание выжить, что это пугает. Ее внутренняя сила поражает…
— Да, это моя Слава…
— Она лишь успела мне сказать, что ждет своего возлюбленного, и именно это дает ей силы жить и оберегать малышей в своем чреве…
— Я уже иду, — вскричал Владимир, тут же кидаясь к сундуку, где было оружие. — Я сейчас, Слава…
Он сдернул с крюка суму и начал лихорадочно собирать самые необходимые вещи. Нож, огниво, камни…
— Ты лучше верхами поезжай, так быстрее будет, — заметил наставительно Илларионий.
— Нет, пойду через Зерцала! — выпалил мужчина, быстро закрепляя на поясе портупею с оружием.
— Но это опасно, Владимир, — вдруг раздался позади них низкий голос Лучезара, который в эту минуту вошел в горницу. — Прости, я слышал ваши последние слова…
— Слава! Я знаю, где она, отче! — вымолвил в эйфории Владимир, повернув к старцу дикий горящий взор. — Собака Артемьев мучает ее. Я должен немедленно идти к ней. Только Зерцала смогут немедля переместить меня.
— Но это опасно, Владимир, — вновь повторил наставительно Лучезар. — Я уже говорил тебе, что каждый раз, проходя через них, ты теряешь свои годы жизни. Первый раз ты постарел на год, когда вернулся с Северной войны было два. Теперь, если вновь пойдешь через Зерцала, потеряешь четыре! Такова плата за перемещения…
— И что ж? — заявил неистово Соколов. — Ради нее я готов пожертвовать последней каплей крови. Что эти семь лет? Ничто по сравнению с жизнью без нее. Зерцалами я сокращу время, ибо более не позволю ей страдать даже часа!
Неожиданно в горницу ворвалась Росана и порывисто воскликнула:
— Что происходит, дедушка?
В эти мгновения Владимир метался по горнице, разыскивая последний кристалл, который помог бы ему в перемещении.
— Владимир уезжает, внучка, — вымолвил тихо Лучезар, отмечая, как Соколов сунул в заплечный мешок последний камень.
— Куда? — опешила девушка, видя любимого в невменяемом стоянии. Она приблизилась к нему и поворковала: — Что с тобой, Владимир, ты болен? — Она увидела его зияющую пустую глазницу и в ужасе спросила: — Что случилось?
— Оставь меня, Росана, — неучтиво отмахнулся от нее Владимир, натягивая на глаз повязку.
— Владимир был на войне и только вернулся, — объяснил Лучезар.
— Яхонтовый мой, ты болен! Тебе надо прилечь. У тебя жар, — заботливо начала Росана, пытаясь остановить его хаотичные движения.
— Она жива! И я знаю, где она! — выпалил ей в лицо Соколов, переводя лихорадочный взор на Росану.
— Что? — спросила Росана. — Кто?
— Слава!
— Слава? — опешила девушка и яростно воскликнула. — Она не может быть жива!
— Она жива, поверь мне! — продолжал Владимир, уже натягивая плащ. — Илларионий видел ее!
Лишь минуту Росана диким взором смотрела на любимого, чувствуя, как рушатся все ее чаяния и желания. И уже через миг, ничего не понимая, зло прошипела одними губами:
— Но они обещали, что она умрет еще полгода назад. Слава не может быть жива!
— Как ты сказала? — процедил Владимир и обернулся к Росане.
Лучезар обратил строгий взор на внучку и произнес:
— Что ты говоришь, Росана?
— Эта девица спуталась с Темными, и именно она помогла им пленить твою Славу, — вымолвил вдруг Илларионий. — Я явно прочитал ее мысли теперь!
— Росана! — выдохнул в ужасе Лучезар.
— Да, это я помогла Темным! — вскричала Росана в исступлении. — Потому что ты, Владимир, мой суженый! И должен стать моим мужем!
— Так это ты предатель, про которого говорил Лионель?! — прохрипел пораженно Владимир.
— А эта девица не заслуживает тебя! — выплюнула она, вставая у него на пути.
— Это не тебе решать! Отойди! — процедил Владимир.
— Внученька, неужели все правда, и ты… — лепетал болезненно Лучезар, заламывая дряхлые руки, не в силах поверить в то, что его внучка сама встала на сторону Тьмы, чтобы завлечь Владимира.
— Да! Она мешала, а я так люблю Владимира, — вскричала безумно Росана в сторону деда и вновь обернулась к Соколову. — А Темные обещали помочь, потому что Владимир должен быть только моим!
— Ну и девица, — произнес мрачно Илларионий.
— Она не сможет любить тебя так же истово, как я! — выпалила в исступлении девушка.
Мужчина неумолимо затянул свою суму на поясе и, вперив в Росану лихорадочный взор, сказал:
— Твоя любовь темна, как ночь, ибо ты даже не осознаешь, что сделала. А она мой Свет. Прощай…
Он стремительно обошел ее и устремился к выходу. Уже через миг он выбежал наружу. Росана бросилась следом. Но перед ней встал Лучезар и с болью вымолвил:
— Остынь, глупая! Ты хоть понимаешь, что ты сотворила?
— Пустите, дедушка!
— Нет, не понимаешь, как я вижу… — с болью выдохнул старец. — Он был в плену у Темных, и был вынужден не по своей воле служить им. Но ты! Ты сама, по своей воле выбрала тьму! Как ты могла, Росана?! И ты моя внучка…
Астрахань, особняк Артемьева,
1719 год, Апрель, 16,
С самого утра Слава чувствовала боли внизу живота. С каждым часом судороги в ее чреве становились все чаще и к вечеру начали повторяться каждые четверть часа. Боль так же нарастала с каждой последующей схваткой. Девушка стискивала зубы и закрывала рот рукой, чуть присев на колени, дабы не закричать. Она знала, малейший ее крик привлечет внимание. Она не хотела, чтобы ее услышали слуги и доложили Федору. Но ближе к полуночи боль в ее чреве стала просто невыносимой. Схватки уже повторялись каждые десять минут, и Слава, как ни пыталась, не могла сдержать низких хриплых стонов. Она пыталась уткнуться в подушку, дабы заглушить свои крики, но глухие звучные стоны молодой женщины были вскоре услышаны одним из слуг.
Хотя Федор и обещал позвать к ней повитуху, Слава, опасаясь угроз Федора и слов о том, что он сам намерен присутствовать при родах, чтобы потом немедленно удавить малышей, пыталась до последнего скрывать свое состояние. Около трех часов ночи за дверью послушались шаги. В замке повернулся ключ. Слава, испуганно вскрикнув, посмотрела на открывающуюся дверь, опасаясь, что это ее мучитель.
Но с комнату тихо проскользнула Марфа со свечей в руке и небольшим тюком, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Я пришла помочь тебе, Слава, — объяснила Марфа, раскладывая на столе белые простыни. Она на миг вышла и вернулась вновь, внеся большое ведро с водой. Молодая баба начала наливать теплую воду в небольшое деревянное корыто, стоящее на столе.
Слава непонимающе следила за всеми ее действиями и сказала:
— Но Марфа, Федор запретил тебе приходить ко мне.
— И что? — обернулась та, подбоченившись. — Ты моя подруга, и что мне до его запретов? Тем более он пьян теперь в стельку. Не увидит меня. Воды вышли?
— Да, только что...
— Что ж, видать, уже скоро, — заметила Марфа. — Давай я помогу тебе лечь...
Поблагодарив Марфу, Слава тяжело направилась к кровати. Однако сильная боль заставила ее замереть, и она глухо застонала. Боль разрывала все ее внутренности. Марфа помогла ей взобраться на постель.
— Встань на колени и чуть раздвинь ноги, так будет легче, — посоветовала молодая баба. — Дыши глубоко, как только боль схватит.
Слава кивнула. С каждым мигом муки становились все сильнее. Покрытая испариной, она встала на колени, слушая советы Марфы. Нутро Славы в очередной раз болезненно сжалось, и она глухо застонала, пытаясь сдержаться.
— Покричи, не сдерживайся. Легче будет, — велела ей Марфа.
— Нет, он услышит... — прошептала из последних сил пленница, стиснув зубы до скрежета.
— Бледная ты больно. Еще случится чего... — последнюю фразу Марфа пробубнила себе под нос, чтобы Слава не расслышала. А затем громче добавила: — Встань, немного походи, может, легче будет...
Уже на рассвете, измученная бесконечной нечеловеческой болью, мокрая от пота и слез, Слава, лежала, изгибаясь на кровати.
Немного позже Марфа велела:
— Тужься, тужься, еще немного! Показалась головка. Напрягись!
Собрав последние силы и ощущая поддержку Марфы, Слава схватилась за край кровати дрожащими руками и глухо завыла, пытаясь наконец выродить долгожданный плод из своего чрева.
— Мальчик! Пухленький мальчик! — воскликнула Марфа, доставая младенца. Женщина, осторожно удерживая окровавленного младенца в руке, отрезала ножом пуповину. — Погодь! А вот и еще один! Девка! — Марфа положила малышку на кровать вместе с братом и велела. — Давай еще немного, послед остался, — она сильно надавила на живот Славы, и через пару минут вышли остатки. Марфа довольно улыбнулась Славе и сказала: — Сейчас детятей оботру и дам их тебе...
Слава, устало откинувшись на подушки, с благодарностью посмотрев на женщину, которая стояла между ее ног, и прошептала одними губами:
— Благодарю тебя...
Быстро обмыв малышей теплой водой, баба вернулась к Славе. Склонившись над молодой женщиной, она положила малышей рядом с матерью и отошла, заметив:
— Сейчас пеленки подам, закутаем их…
Марфа едва успела вернуться к кровати и обернуть младенцев в белые пеленки, как снизу раздался шум. Дикий вой Федора и его ругательства с нижнего этажа отчетливо услышали обе женщины. Слава резко села на постели и уже через миг вскочила на немощные ноги, загородив собою малышей, которые лежали на кровати.
Артемьев ворвался спустя минуту, с красным, опухшим от выпитого вина лицом, злой. Еще накануне, когда у Славы начались схватки, и Федор услышал ее стоны, он хотел немедленно подняться к ней в горницу и дождаться именно там, когда девушка разрешится от бремени, а затем разделаться с ненавистным ребенком. В своем черном сердце он уже давно принял эту жуткую мысль. Но вчера, прежде чем подняться к пленнице, Артемьев вознамерился напиться как следует, чтобы заглушить в себе все человеческое и решиться на подобную гнусность. Однако, мертвецки пьяный, он просто заснул и проспал роды Славы, оттого пришел в себя только теперь.
Оглядев комнату и бледную, худую пленницу в окровавленной рубахе, Артемьев понял, что она уже разродилась.
— Отойди! — приказал он, приближаясь и видя за спиной молодой женщины на кровати лежащих малышей.
— Не трогай их, Федор, прошу! — взмолилась Слава, загораживая ему проход. Ноги ее подкашивались от боли и усталости. Цепь на щиколотке завернулась за ножку лавки, потянула ее назад.
— Не тебе решать! Отойди! — прохрипел тот.
— Умру я без них! Сжалься!
— Кончай скулить, дрянь! — завопил Федор и грубо оттолкнул молодую женщину от себя. Она, не удержавшись на ногах, упала на колени. Марфа тотчас кинулась к ней, поднимая несчастную. Федор, шатаясь, двинулся к малышам, и Слава, едва поднявшись на ноги, в исступлении прокричала:
— Я прокляну тебя! Прокляну!
— Ах ты, ведьма! — выпалил, обернувшись к ней, Артемьев и в бешенстве добавил: — Значит, удавлю их прямо здесь, на твоих глазах, поняла?!
— Нет!
Артемьев вновь двинулся к кровати. Слава в неистовстве, почувствовав дикие силы, оттолкнула поддерживающие руки Марфы и кинулась к кованому подсвечнику. Схватив его, она в три прыжка подскочила к Федору сзади и со всей силы огрела его железным основанием по голове. Тот вмиг пошатнулся и рухнул без чувств к ее ногам.
— Ты убила его? — ошалела Марфа, наклоняясь над Артемьевым.
— Нет, только сознания лишила, — глухо заметила Слава, опуская подсвечник на пол и устремляясь к детям. Она присела на кровать и начала заворачивать их в пеленки. — Мне не убежать с цепи. Прошу, Марфа, унеси их и спрячь! Я вовек тебе благодарна буду!
— Ты права. Я спячу их.
— Не боишься, Марфа? — подняла на нее взор Слава. — Он придет в себя и разгневается на тебя. — Та чуть задумалась, печальным взором смотря на пленницу, которая безумно глядела на нее. — Но, если поможешь… Добро сотворишь своими руками! И крови невинной пролиться не дашь.
— Я помогу, Слава, — вымолвила твердо Марфа, уже наклоняясь к малышам. — Схороню их. Ничего, как-нибудь переживу его гнев…
Недолго думая, Марфа с дикими блуждающими глазами, схватила младенцев на руки и бросилась прочь из горницы. Едва женщина выбежала с детьми на темную лестницу, Артемьев зашевелился. Слава чуть отбежала от него и встала посреди комнаты, с ненавистью смотря на своего мучителя. Он уже пришел в себя, тряс головой, приподнявшись на руках, и тяжело поднялся на ноги. Отметив пустую постель, он медленно обернулся, проводя темным взором по горнице и дрожащей молодой женщине, которая стояла перед ним.
— Где выродки? Им все равно не жить! — прохрипел Федор, приближаясь, смрад, исходивший от его тела и винный запах из его рта заставили Славу отшатнуться. Оглядев еще раз комнату, он обо всем догадался и процедил: — Ну, Марфа! Забью до смерти!
Он уже устремился прочь, но Слава, словно волчица, первая бросилась к двери, закрыв своим изящным телом проход. Федор приблизился к ней и, схватив за плечо, попытался оттащить ее от двери. Она начала царапаться и кусаться, стараясь не пустить разъяренного пьяного Артемьева в коридор. Попыталась сгенерить в своем существе яростный огонь, который когда-то помог ей справиться с Темными монахами в подземелье, но теперь у нее ничего не получалось. Она понимала, что слишком слаба, и ее сил явно было недостаточно для этого.
— Черт окаянный! Не смей! Прокляну! — хрипела она из последних сил.
Но сознание Федора было слишком затуманено, кровожадный разум желал лишь одного — убить детей ненавистного соперника, дабы воспоминания о том, другом, не стояли на его пути. Уже через миг он, окончательно рассвирепев, с ожесточением со всей силы оттолкнул Славу от себя. Она отлетела к окну, сильно ударилась о стену плечом и головой и, болезненно вскрикнув, осела на пол. Артемьев бросил последний угрожающий взор на пленницу и устремился прочь из горницы.
Слава обессилено откинулась на стену, пытаясь прийти в себя и тряся гудящей головой. Застонав от боли, она из последних сил вновь попыталась подняться на ноги, чтобы последовать за Артемьевым и помешать ему, но даже не смогла привстать с холодного пола. Снова и снова она пыталась подняться, но ее ноги ослабли и не слушались. Она осознавала, что жизненные силы в эту минуту только на треть наполняют ее существо. А убивающие оковы Темных на ее ноге продолжали забирать у нее силы. Ведь почти сутки, пока рожала, она не могла создать живительную энергию, так как роды были слишком тяжелыми и болезненными. И сейчас понимала, что слишком слаба и не может спасти ни своих малышей, ни себя. Но она не желала сдаваться.
Хрипя от бессилия, Слава прислонилась к стене, чувствуя, что сознание мутнеет. Перед ее глазами плыли темные круги. Однако в ее воспаленном дикой мукой мозгу поднималась страшная картина: палач Федор поднимает нож и заносит его над беззащитными малышами. Эта картина заставила ее истошно завыть, словно раненую волчицу. Она знала, что надо остановить его. Снова попыталась собрать последние силы и хоть немного приподняться, но измученное тело было слишком слабым. Она глухо, болезненно застонала и обратила лицо к окну.
— Боги, рОдные, помогите! — прохрипела она. — Спасите моих детей! Вы можете это, я знаю! Вы не допустите этого ужаса...
На последнем слове ее жизненные силы иссякли. Она обессилено откинулась на стену. Глаза ее уже не различали предметов перед собой, а в голове гудело. Она явственно ощущала, что ее малыши в опасности, еще немного, и они погибнут, а позже и она покинет этот мир, ибо ни душевных, ни физических сил бороться у нее более не осталось. Она тупо смотрела на проем двери и чувствовала, что это конец и спасения нет.