Печать Индиго. Владыко Миров (3 книга)

Глава VIII. Кольцо

Санкт-Петербург, трактир на Литейном,

1719 год, Февраль, 13

Быстро водя по бумаге пером, Владимир сосредоточенно сочинял ответ князю Меньшикову. Дело касалось английского заговора, который удалось раскрыть Соколову, и на который намекнул ему при последней встрече князь. Именно Меньшиков попросил его заняться этим щекотливым делом, и спустя пару месяцев Соколов нашел ряд неоспоримых доказательств, из-за чего хотел встретиться с князем лично, о чем и написал.

Солнце давно встало, и Владимир уже несколько часов занимался бумагами. Сегодня его опять разбудил тот жуткий кошмар, где мужчина-чудовище насиловал и мучил Славу. Этот сон приходил к Владимиру еженедельно в течение нескольких месяцев, и он не мог понять его смысла. Перед отъездом в столицу он поведал об этом жутком видении старцу Лучезару, но и тот не смог объяснить его.

Закончив фразу, он отложил перо и задумался, стоит ли подписывать послание. В этот момент перед его взором чуть вдалеке возник неясный облик девушки в зеленом искрящемся платье. Вмиг образ Славы стал более реальным, и Владимир напрягся.

Почти пять месяцев он пребывал в печальных терзаниях, которые никак не хотели оставлять его существо. Прошел темный декабрь, пролетел морозный январь, наступил вьюжный февраль, а Соколов постоянно вспоминал о той, которой теперь не было рядом. Ее светлый облик, ее мелодичный голос, ее неповторимый аромат постоянно чудились ему, и порой Владимиру казалось, что Слава рядом, и он может дотронуться до нее, но дрожащая рука хватала пустой воздух, а его видение исчезало. Сердце никак не хотело примиряться со смертью любимой, и жгучая боль утраты не утихала.

Понимая, что эти образы, которые отчего-то постоянно создавало его существо, терзая душу, разрушают его, Владимир помотал головой и, быстро встав с кресла, отошел к морозному окну. Пытаясь отвлечься, он устремил взор на улицу, где уже проезжали первые ямщики.

Снег в этом году засыпал землю более, чем в предыдущие. Крещенские морозы стояли лютые, и почти до начала февраля не хотели отпускать столицу и окрестности. Каждую неделю в земский приказ поступали сведения о сотнях замерзших насмерть людей, со всей огромной страны. Власти пытались, что-то сделать для ямщиков и бездомного люда, который в первую очередь страдал от жестокого холода.

На каждой почтовой станции были организованы пристанища для странников. Смотрителям повелевалось давать хоть хлев для ночевки людей, если таковые нуждались. Был даже издан указ о том, что каждый, кто может приютить и обогреть кого, должен оказывать всяческую помощь. На центральных улицах Петербурга и других площадях столицы ежедневно поддерживалось по несколько больших костров, у которых могли греться все желающие. В церквях, монастырях и других богоугодных заведениях раздавалась бесплатная еда для обездоленных и просящих. Хотя это была весьма скудная пища, чаще постный овощной суп или каша, эти меры позволили выжить многим людям, а в особенности бездомным детям, которых много в то время шаталось по дорогам и городам.

Тяжко вздыхая и в бесчисленный раз внушая себе, что пора забыть о погибшей девушке, Владимир вновь вернулся к столу, решив продолжить свое занятие.

Теперь он приехал в Петербург, чтобы продать свою усадьбу, которая принадлежала ему как немцу фон Рембергу, намереваясь купить другую. В старом доме Владимир не мог жить, потому что там все напоминало о прошлом, таком трагичном и прекрасном. В столицу с ним вместе приехала и Росана, которая стала его невестой. Еще в прошлом месяце Лучезар благословил их союз. И именно девушка, счастливая и довольная, настояла на том, чтобы уехать с северных островов и жить столице.

Последние три месяца Росана неотступно находилась с Владимиром. Как ни пытался мужчина держаться с ней отстраненно и холодно, ежедневно она навязывала ему свое общество, и он был вынужден проводить с нею время, показывая те или иные навыки. Часто она гадала ему на старинных картах или стеклянном шаре про будущее. Но Владимир не ведал, что эти гадания были лживыми, ибо его будущее оставалось сокрытым от Росаны.

Однажды вечером, в начале января, Владимир, испытывая неистовую тоску по Славе, сам пришел в горницу к Росане и попросил у нее какого-нибудь снадобья, чтобы хоть на время забыться от гнетущих дум. С рвением девушка откликнулась на просьбу и напоила его целебным чаем с некими травами. Именно после этого напитка ему стало чудиться, что вместо зеленоглазой красавицы рядом с ним сидит светловолосая девушка. Она была так реальна и желанна, что Владимир не в силах сдержаться сам приблизился к ней и поцеловал ее, думая, что это Слава. Что произошло позже, он плохо осознавал. Он только отчетливо помнил, как после поцелуя впал в некое агрессивное состояние и почти уволок девушку на кровать. Лишь когда между молодыми людьми произошла плотская близость, Владимир как будто пришел в себя и увидел, что под ним лежит Росана, а не Слава. Он не понимал, отчего так произошло, и почему он принял Росану за погибшую девушку, но осознавал лишь одно, что обесчестил темноволосую пророчицу.

Правнучка же Лучезара как-то довольно улыбаясь и, завлекая его глазами, твердила о том, что теперь они муж и жена, поскольку Владимир лишил ее в порыве страсти чистоты. И впрямь, увидев капли крови, он понял, что пропал. Он не любил Росану. Более того, даже не испытывал к ней нежных чувств. Он воспринимал ее как друга, как красивую девицу, но не более того. И совсем не видел ее в качестве своей возлюбленной. При Росане его сердце не заходилось в бешеном ритме, а душа не пела от радости и упоения. Нет. Его сердце оставалось холодным и бесстрастным рядом с этой темноволосой красавицей. Но понимая, что лишил девушку невинности, и она явно не заслуживала того, чтобы ею просто воспользовались, Владимир мрачно заявил, что завтра поговорит с ее дедом Лучезаром.

В гнетущем состоянии, все еще полупьяный от выпитого крепкого травяного чая, Владимир покинул горницу Росаны, не понимая, как мог так забылся, чтобы совершить подобное. Как и обещал, на следующий день мужчина покаялся во всем Лучезару, и прадед девушки дал согласие на союз своей правнучки, зная, что Росана обожает Владимира. Однако, чувствуя внутренне нервное состояние Соколова, Лучезар тихо спросил Владимира:

— А как же Светослава, сынок?

— Она… — Владимир замялся и через силу выговорил. — Она всегда останется в моем сердце. Но Росана… это мой долг… я не могу поступить иначе… Вы же сами учили меня поступать по совести…

— Ты прав, сынок… но все же… — произнес Лучезар, и в его глазах отразилась боль за воспитанника. — Если бы все сложилось иначе… и Слава была бы жива…

— Да, если бы она была жива… — повторил Соколов. — Но я решил, что Росана будет моей женой… возможно, она поможет мне забыть…

— Возможно, сынок… — произнес старец глухо, хлопая его по плечу.

Помолвке, которая прошла лишь в узком кругу четырех старцев, Росана радовалась как дитя. Уже к вечеру она растрезвонила на весь скит о том, что Владимир Соколов ее жених и в скором времени будет свадьба.

Последний месяц для Владимира стал наиболее тяжким. Росана полностью пыталась занять его время, порой надоедая и выказывая на него собственнические права. И он все это терпел из уважения к Лучезару и из-за того, что тогда так необдуманно овладел девушкой. Более он даже не целовал невесту, и когда она пыталась ластиться к нему, просил подождать с ласками до свадьбы. Росана наивно соглашалась с Владимиром, не подозревая о том, что он просто ищет повод, чтобы не прикасаться к ней. Вот и сейчас, сидя за письменным столом и размышляя над посланием Меньшикову, Владимир тяжело вздыхал, думая о том, как за последние полгода изменилась его полная перипетий жизнь.

— Яхонтовый мой, сварить тебе чаю или кофе? — раздался неожиданно голос Росаны над ухом Владимира. Мужчина вздрогнул, не услышав приближения девушки. В последней месяц Владимир стал замечать, что начал терять прежние навыки и инстинктивное чутье, ибо душевные страдания делали его слабым и физически, и энергетически. Он пытался бороться с этим, но у него не всегда получалось. — Или ты уже трапезничал? — проворковала она, обнимая его за плечи.

Он напрягся, как и всегда при ее объятиях, и, тяжко выдохнув, буркнул:

— Позже, Росана. Я пока занят.

Она как-то кисло улыбнулась и заметила:

— Хорошо. Если буду нужна, я в своей комнате.

Молча кивнув в ответ, Владимир сделал вид, что вновь занялся письмом, напряженно ожидая, когда она покинет его кабинет. Теперь Владимир снимал для них с Росаной четыре комнаты в этом трактире на втором этаже и намеревался прожить здесь еще неделю, пока не завершатся все дела с продажей усадьбы.

Девушка вышла, а Владимир с облегчением вздохнул. Он вновь принялся писать князю. Спустя некоторое время, закончив послание, он решил разобрать немногочисленную почту, которая пришла сегодня на его имя. На краю лежало только два письма. Одно было из лавки напротив, где вчера Росана заказала себе свадебное платье. Даже не распечатывая письма, он понял, что это был счет. Второе же послание было в вычурном конверте. Мужчина проворно вскрыл его и вытащил благоухающий свернутый лист. Это было приглашение от князя Меньшикова на ассамблею в царский дворец через два дня, для господина Соколова и его невесты. Ответ следовало дать незамедлительно.

Владимир, поднявшись, последовал в комнату Росаны, но, войдя в первую, не обнаружил там девушку. Нахмурившись, он решил, что она в спальне и последовал далее. Но нечаянно его взор упал на глубокое блюдце, стоящее посреди обеденного стола, которое окружали девять тонких свечей. Свечи догорали, словно были недавно использованы, и Владимир мог поклясться в том, что Росана только что ворожила с этими свечами. Многое зная о женской ворожбе, он приблизился к столу и решил узнать, чем заняты мысли его невесты. Ведь в этом блюде должен был лежать предмет, на который ворожила Росана. Он опустил взгляд на дно блюда с водой и увидел небольшое кольцо. Сначала оно не вызвало у него подозрений, но уже через миг Владимир побледнел. Стремительно сунув руку в воду, он проворно достал золотое кольцо и замер.

Это было кольцо Славы! И не просто кольцо, а обручальное, сбоку на нем красовались символы солнца и звезд, которые он очень хорошо помнил. Это кольцо Владимир надел на безымянный пальчик Славы в тот день, когда Лучезар благословил их союз. Не понимая, что это значит, и отчего кольцо любимой находится в блюде Росаны, он ошалевшим взором уставился на золотую вещицу и на несколько минут как будто впал в оцепенение.

Вдруг за его спиной послышались легкие шаги. Резко обернувшись к Росане, он вперил гнетущий взор в девушку.

— Откуда у тебя это кольцо? — процедил он.

— Какое кольцо, яхонтовый мой? — удивленно спросила она. Молча Владимир протянул ей находку и устремил на нее мрачный взгляд. — Ах, это. Оно давно у меня было. Не надевала просто его, — соврала Росана и как-то неестественно улыбнулась, делая вид, что не понимает, что это за кольцо. Хотя пять минут назад она ворожила на него, пытаясь увидеть, жива ли все еще ненавистная соперница, или же этот безумный Артемьев уже уморил ее, как и предрекал зловещий старик еще по осени.

— Это кольцо Славы. А ты отчего-то врешь, — произнес угрожающим тоном мужчина. В этот миг Владимиру вспомнились предсмертные слова жреца Лионеля о том, что среди них, Светлых, есть предатель. Следующая мысль о том, что предатель тот — Росана и с помощью нее Темным удалось убить Славу, и оттого кольцо девушки оказалось именно у нее, пронзила сознание Владимира, словно каленым железом. Остолбенев от своих предположений, он лишь усилием воли отогнал от себя эти страшные думы и требовательно добавил: — Говори правду, Росана…

Засуетившись, девушка тут же придумала ответ и выпалила:

— Слава подарила мне его давно, когда еще была жива.

— Врешь! — пророкотал Соколов, впадая в какое-то невменяемое состояние, потому что она пыталась обмануть его. — Это кольцо надел ей на руку я! В тот миг, когда мы поклялись друг другу в вечном союзе! И она не могла снять его. В день ее гибели это кольцо было на ней! И я хочу знать, откуда оно у тебя?!

Владимир попытался вторгнуться в ее мысли, пытаясь прочитать, о чем думает Росана, ранее это не интересовало его, а теперь стало до безумия важно. Но нервное состояние не позволило ему этого сделать, и он ничего не расслышал, ибо для проникновения в мысли другого требовалось хладнокровие и спокойствие, а его всего трясло от обуревавших чувств.

— В тот день она и подарила мне его, когда мы ждали аудиенции у царицы.

— Это ложь! — процедил Владимир уже в бешенстве. — Прекрати врать! Я требую, чтобы ты сказала, откуда у тебя кольцо Славы! Ведь ты не могла его заполучить, ибо Темные сбросили Славу в воду, и она утонула, а ее тело мы так и не нашли!

— Ты прав. Я боялась, что ты рассердишься, оттого солгала. Я нашла его на берегу, когда ты был в беспамятстве, а мы ходили к реке и искали Славу с волкодавом, — промямлила лживое оправдание Росана, и на ее глаза навернулись слезы.

— И где ты нашла кольцо? — подозрительно спросил он чуть тише, видя, что она вот-вот заплачет.

— На песке у камней, — добавила она и горестно всхлипнула. — Неужели ты подозреваешь меня в чем-то, Владимир? Но я чиста перед тобой, — солгала она, не моргнув глазом, и слезы полились по ее щекам.

— Если бы я мог подозревать… — прошептал тихо Соколов, опуская полный тепла взор на кольцо. Он сжал золотое украшение Славы в своей ладони. Вновь, подняв глаза на Росану, процедил: — Но у меня нет доказательств, — он помолчал и, раскрыв ладонь, долго смотрел на кольцо, ощущая и видя, как теплая золотистая аура Славы до сих пор покрывает драгоценную вещицу. Инстинктивно он чувствовал, что Росана знает гораздо больше, чем говорит. Оттого он поднял на нее полный подозрения и холода взор и тоном инквизитора спросил: — Ты более не хочешь мне ничего рассказать?

— Нет, — промямлила Росана, продолжая плакать. Как же она сейчас жалела о том, что так глупо забылась и оставила без присмотра это злосчастное кольцо. Она порывисто выпалила: — Владимир, ты должен верить мне. Я нашла это кольцо!

Соколов даже на миг не поверил в ее слова, так как еще с детских лет Темными был научен распознавать, говорит человек правду или лжет. И сейчас он понимал, что Росана что-то скрывает и явно не намерена говорить ему правду. И это его окончательно взбесило. Он смерил ее злым взором и стремительно принял решение.

— Сегодня же я уезжаю на остров в скит. Мне надо выяснить все, — сказал он.

— Как сегодня? Но наши дела и твоя усадьба?

— Я уезжаю немедля, — буркнул Владимир и, резко развернувшись, стремительно покинул ее спальню.

Астрахань, усадьба Артемьева,

1719 год, Февраль, 21

В конце зимы началась оттепель. Зазвенела капель, снег начал таять и солнце стало припекать сильнее. В доме Артемьевых ничего не менялось. Федор с нетерпением ждал, пока Слава родит, дабы уже чистую, стройную девушку взять под венец. Слава же с ужасом считала каждый прошедший день, ожидая, когда же ее разлучат с малышами. Ибо Федор еще осенью заявил, что, едва малыш родится, он или прибьет его, или отдаст в крестьянскую семью, потому что не намерен лицезреть плод ненавистного соперника. Про то, что детей двое, Слава никому не говорила.

Этим вечером Артемьев, как обычно, обильно поужинав и выпив спиртного, сидел около теплой печки и уже намеревался подняться в горницу к Славе, как делал это в последние недели, но в дубовую дверь постучали.

— Заходи! — велел Федор.

— Федор Тихонович, — обратился к Артемьеву вошедший слуга. — Там Марфа опять заявилась. На коленях перед воротами стоит, плачет. С вами поговорить требует. Как и в прошлый раз прогнать ее?

— Да, — отмахнулся Федор, заливая в себя очередную рюмку вина. Слуга почти скрылся за дверью, как Артемьев остановил его. — Погодь!

— Слушаю, Федор Тихонович? — выпалил слуга, вновь вошел и поклонился.

— Я сам выйду к ней.

Артемьев медленно встал с кресла, шатаясь, и направился на двор. Приблизившись к воротам, он велел:

— Отпирай!

Слуга послушно проворно отпер тяжелый засов, раскрывая ворота.

В грязной проталине, на коленях прямо на земле стояла Марфа. В оборванной одежде, неряшливая и лохматая, она тоскливо посмотрела на двух мужчин, которые подошли к ней. Увидев Федора, благоговейно заскулила, подползая на коленях к его ногам, что-то причитая.

— Ну что, гадина, осознала вину свою? — прохрипел Артемьев, уставившись гневным взором на молодую бабу, стоящую перед ним на коленях.

— Осознала, Федор Тихонович, — пролепетала замерзшими губами та, схватившись за его кафтан.

— То-то же. И как у тебя духу хватило на пакость подобную?! Ты ж в моем доме, словно барыня жила: пила, ела, ничего не делала, за детьми только приглядывала. И посмела хозяйскую руку кусать, неблагодарная!

— Виновата я, Федор Тихонович, простите, — причитала Марфа. — Можно хоть один разок на детишек посмотреть. Все сердце мое изнылось вдали от них.

— Заходи! Прощаю я тебя. Живи в доме, но на глаза мне более не показывайся!

— Ох, благодарствую, Федор Тихонович, благодарствую, добродетель! — затараторила, ошалев от радости, Марфа.

— Да не меня благодари, дура, — ощетинился Федор. Подав руку Марфе, он помог ей встать с колен. — Моя б воля, ты б никогда порог моего дома не переступила! Светославу благодари, она за тебя просила.

— Светославу Романовну? — опешила Марфа.

— Ну да. Посчитай все последние месяцы покоя мне не дает. Говорит, прости Марфу да прости. Все уши мне прожужжала, что не дело детей от матери отлучать!

Пораженная Марфа прошла во двор и замерла, смотря в удаляющуюся спину Артемьева. Молодая баба не могла понять, как Слава, которою она возненавидела сразу, едва та стала невестой Федора, заступилась за нее. Неужели она и впрямь пожалела ее горемычную?!

— Спасибо вам, Светослава Романовна, — произнесла с благодарностью Марфа. — Ежели бы не ваше заступничество, Федор Тихонович не разрешил бы мне вернуться.

Молодая баба упала в ноги Славе и, схватившись за край ее длинного платья, принялась целовать его.

— Что ты, Марфа?! Что ты, встань! — испугалась Слава и начала поднимать Марфу с колен.

Та тяжело выпрямилась и запричитала:

— Он угрожал, что больше не видать мне Мишутку с Ульяной.

— Я понимаю, Марфа, понимаю, успокойся. Федор Тихонович обещал, что ты будешь снова присматривать за детьми.

— Да как же я без них кровинушек моих. И сиротам-то тоже как тяжело. Благодарствую, Светослава Романовна. Вы уж простите меня, глупую, за то зло, что я вам сделала, не серчайте на меня.

— Простила, Марфа, давно простила тебя.

Марфа, пораженная, схватила Славу за руки.

— Неужто и в правду говорите все это?

— В правду, — кивнула искренне молодая женщина.

— Воистину вы Светлая душа. Не зря ваша матушка хотела вас в монастырь послать…