Печать Индиго. Владыко Миров (3 книга)

Глава VII. Кошмар

Владимир возвратился в скит, успокоенный своей вылазкой, но мрачный от гнетущих дум. Образ Славы, трогательный и пленительный, постоянно стоял перед его взором, и ему чудилось, что вот сейчас, когда он приедет, она выбежит навстречу, радостная и трепещущая. Но этого не произошло. Едва он спешился у ворот скита, навстречу ему поспешила Росана. Облаченная как-то празднично, в длинное боровое платье, с распущенными черными волосами, украшенными серебряными нитями, в длинных чеканных серьгах, девушка невольно протянула красивые руки, обвешанные амулетами и длинными браслетами, к молодому человеку и проворковала:

— Ты жив! И ты вернулся, Владимир!

Нахмурившись, он медленно обернулся к ней и холодно заметил:

— Я выполнил свой долг. И Темные братья более не будут вершить свои каверзы на нашей земле.

— Ты не ранен? — озабоченно спросила она, опуская руки и осматривая его.

— Нет, — коротко бросил он и, отдав вожжи пареньку-конюху, который подошел в этот миг к ним, глухо добавил: — Извини, Росана, я устал. И мне надо поговорить с твоим дедом.

Даже не дождавшись ответа девицы и более не смотря в ее сторону, Владимир стремительно направился в высокие хоромы.

Он находился в мрачном сыром подземелье.

Сырость и мрак окружали его. Владимир огляделся. Сумрачные, извилистые, грязные стены томили его. Как он попал сюда? Неужели он вновь был в услужении у Темных жрецов? Нет, этого не могло произойти, ибо они все сгинули от его руки совсем недавно. Слух его уловил еле различимый плач. Замерев, молодой человек прислушался. Где-то действительно плакала женщина или ребенок. Его душа потянулась на жалостный звук, и он поспешил по каменному коридору, спускаясь по скользкой от воды лестнице. Плач становился все различимее. Факелы осветили пространство некой большой комнаты, когда он спустился вниз. И тут же он наткнулся на решетку, которая преграждала ему путь дальше. Он схватился за железные прутья, пытаясь лучше рассмотреть, что впереди. Тихий плач-стенание женщины уже стал совсем громок, и Владимир начал искать глазами ту, которая так жалобно стонала.

Когда глаза привыкли к темноте, он различил в нескольких метрах от решетки, у которой стоял, еще одну решетку, с более тонкими железными прутьями. За ней разглядел небольшую сгорбленную фигурку девушки в светлых оборванных одеждах. Ее длинные спутанные волосы покрывали всю спину, опускаясь на мокрые камни пола. Она сидела на грязном полу, боком к нему, подтянув ноги к груди и вжавшись лицом в колени. Она плакала тихо, жалобно и болезненно. Фигурка, звук голоса и золотые волосы были до боли знакомы Владимиру. Молодой человек приник к железной решетке и с силой сжал руками прутья. В этот момент девушка, услышав шорох, перестала плакать и подняла голову, посмотрев в его сторону. Большие золотые глаза, невероятно прекрасные, влажные от слез, нежный цвет лица и темные круги под глазами, показались молодой человеку чудесным видением. Сердце его на миг остановилось, а затем забилось в бешеном темпе.

— Слава! — прошептал он спертым от шока голосом. Затем его дыхание восстановилось, и он уже громче закричал. — Слава, голубка моя!

Он начал с ожесточением дергать первую решетку, которая отгораживала его от желанной девушки. Но железные прутья были мощными, вклиненными в каменные стены. Тогда Владимир начал лихорадочно искать нож или шпагу, обшаривая одежду. Но у него ничего не было...

Однако девушка, как будто не увидев его, вновь уткнулась лицом в колени и заплакала. В следующий миг отворилась тяжелая каменная дверь в большой клетке, где сидела Слава. Молодой человек, невольно прекратив безрезультатные попытки сломать решетку, увидел, как в камеру к девушке вошел некий человек: высокий, лохматый, одетый в шкуры животных. Мощное, сильное тело его в темных штанах и сапогах, в меховой куртке, с обнаженными сильными руками, показалось Владимиру угрожающим. Темные всклоченные волосы мужчины-чудовища покрывали голову и большую часть лица. Звериный оскал появился на его лице, когда он, воткнув факел в пустую ячейку на стене, посмотрел на девушку. Слава, в испуге вскинув глаза на вошедшего, начала инстинктивно пятиться назад, явно предчувствуя некую опасность.

— Нет, нет, не надо! — застонала она, быстро отползая в угол камеры. Она закрылась руками и отчаянно замотала головой.

Мужчина приблизился к девушке, и его руки жестко схватили жертву за плечи, подняв на ноги. Она обвисла на его сильных руках, когда он притянул ее к себе. Ее ноги болтались в воздухе. Мужчина с остервенением схватил ее за волосы и впился ртом в ее губы. Девушка начала вырываться и укусила мужчину. Он безжалостно бросил ее на камни и с размаху ударил по лицу. Увидев это, Владимир от бессилия сцепил зубы и зарычал, навалившись со всей силой на решетку, пытаясь ее прогнуть, будто желая протиснуться между прутьями. Бледный, словно полотно, молодой человек с остервенением дергал железные прутья, пытаясь хоть немного сдвинуть их с места. Диким взглядом следил он за каждым движением Славы и мужчины-чудовища. В следующий миг тот ударил девушку в грудь.

— Не смей к ней прикасаться! Я убью тебя, собака! Не смей ее бить! — прогрохотал Владимир. Наконец сверху посыпались камни, и молодой человек, подняв голову, понял, что еще немного, и он вырвет железный прут из потолка. — Слава, я сейчас! Отойди от нее, ублюдок! Убью!

Во Владимира как будто вселился злой дух. Он, обезумев, дергал решетку, налегая на прутья со всей мощью. Он видел, что Слава лежит на полу не в силах встать и лишь пытается прикрыться от мужчины-чудовища руками. Тот же, победно рассмеявшись, наклонился над девушкой и несколькими быстрыми движениями сорвал с нее жалкую одежду, в которую была облачена пленница. Осознав, что задумал мужчина-зверь, Владимир сжал до судорог в руках железный прут, пытаясь наконец вырвать его из камней. На его висках и лбу от напряжения выступили вены, а на правой руке она лопнула. Алая кровь заструилась по запястью молодого человека, но он не обратил на это внимания. С ужасом и страхом он следил за каждым движением мужчины, который, уже встав на колени над лежащей девушкой, сжал ее руки над головой, сломив ее последнее сопротивление. Резким ударом мужчина-чудовище раздвинул ноги Славы и, распустив веревки своих штанов, с ожесточением начал насиловать пленницу.

Владимиру казалось, что он сходит с ума. Ошалев от ужаса и бессилия, он обдирал свои руки в кровь, разбивая лоб о железную решетку, которая никак не хотела выпадать из потолка.

— Оставь ее! Убью! — хрипел молодой человек, с остервенением пытаясь пройти сквозь ненавистный неподдающийся барьер, который останавливал его.

Мерзкие визги мужчины, который удовлетворял свою похоть, и стоны Славы слились в мозгу Владимира в единый жуткий вой кошмара и боли. Молодой человек, дрожа от невыносимого напряжения, с убийственной ненавистью в глазах следил за каждым унизительным и мощным движением тела мужчины, который, хрипя, опускался и поднимался над белоснежными бедрами девушки. Она уже не стонала, а, потеряв сознание, неподвижно лежала под своим насильником...

Неожиданно очнувшись, Владимир резко выпрямился на стуле, распахнув глаза. Осоловелым от сна взором он посмотрел перед собой. Тихая прохладная ночь наполняла его комнату. Ошалев от жуткого кошмара, который только что привиделся ему, молодой человек вытер рукой холодный пот со лба. Его руки дрожали от напряжения, как будто он на самом деле только что пытался сломать железные прутья.

Несколько минут он сидел неподвижно, пытаясь прийти в себя. Затем, бросив мимолетный взгляд на догорающую свечу, молодой человек поднявшись на ноги, приблизился к открытому окну, оцепенев от страшных картин, которые приснились ему. Он не понимал, что означает его жуткий сон. Ведь Слава умерла, отчего же он трижды за последнее время видел этот кошмар? Лишь три недели назад он вернулся в скит, после своей вылазки, когда разделался с Верховным. И теперь дни напролет Владимир пытался найти в первой книге Светлых хоть какую-то подсказку, как ему, Индиговому витязю, позабыть о Светлой Деве, пленительный и родной образ которой никак не хотел покидать его мысли и сердце, причиняя ежедневные душевные страдания.

Вернувшись к столу спустя четверть часа, Владимир вновь раскрыл книгу и начал изучать древние замысловатые фразы. Яростно, напряженно и неутомимо. Спустя час уже на рассвете ему удалось расшифровать некие новые странные фразы, касающиеся Светлой девы — Славы, как он сейчас понимал — и его, витязя Индиго. Прочитав написанное, Владимир еще более нахмурился и впал в печальное уныние. Напряженные мысли уже устали кружиться в его голове, и, смертельно устав от напряжения, он невольно прилег буйной головой на руки и задремал.

Именно в этой позе и застал его Лучезар спустя некоторое время, когда зашел в горницу Владимира. Наклонившись над молодым человеком, старец положил свою сухую руку на взлохмаченные темно-русые вихры Соколова и ласково позвал:

— Владимир…

Тотчас очнувшись, молодой человек мутным от бессонной мучительной ночи взором вперился в глаза Лучезара и глухо сказал:

— Доброе утро, учитель…

— Отчего ты не в постели? И не спишь как должно?

— Я изучал древнюю книгу и пытался понять…

— И что же ты понял? — улыбнулся ему старец, проводя старческой рукой по густым волосам Владимира.

Молодой человек, устремив на волхва взбудораженный темный взор, выдохнул:

— Книга врет…

— Владимир, — с укором произнес Лучезар, убирая свою руку с головы молодого человека.

— Это так, Владыко! Я думал, все, что написано в книгах Светлых, — истина, но оказывается, что здесь есть и вымысел!

— Не может того быть, Владимир. Все события, описанные в древних книгах Светлых, которые мы изучали много десятков лет, сбылись. И ни разу книги не лгали.

— Но сегодняшней ночью я прочел, что Светлая Дева и Индиговый витязь должны пройти все испытания, и у них родятся дети, которые спасут мир.

— Да именно так, — кивнул Лучезар.

— Но как так, учитель? Слава мертва! И у нас уже не будет детей!

Лучезар нахмурился и молчал некоторое время.

— Владимир, ты должен успокоиться…

— Вот подтверждение тому, что книга лжет! Скажите, что это не так, учитель! — порывисто выпалил Владимир, с грохотом захлопывая книгу.

— Возможно, ты неверно все расшифровал, сынок. Этой книге тысячи лет, и она может говорить только правду.

— Я тоже так думал. И тут написано, что мы должны пройти суровые испытания и разлуку с большой скорбью. Все это было. Когда Слава уехала к брату, была разлука, и мы оба страдали, а когда попали к Темным на мессу, была великая опасность и скорбь. Но потом, по преданию, мы должны спастись и воссоединиться навсегда! Но вместе нам не быть, как про то глаголет книга, и уж тем более не родить детей! Ибо моя любимая мертва! Мертва! И даже эта книга не может ее воскресить! — погрохотал Владимир, вскакивая, и стул за ним упал.

— Успокойся! — выдохнул озабоченно Лучезар, видя, в каком невменяемом состоянии находится Соколов.

Молодой человек отошел к изразцовой печи и, повернув бледное лицо к Лучезару, с болью прохрипел:

— Зачем в ней сказано, что мы будем вместе, и из нашего семени и любви родятся четыре светлых древа? Зачем? Разве в это можно поверить? Когда она на том Свете, моя голубка, моя единственная любовь! Ее нет! И не будет! И книга лжет! И я более не намерен изучать ее, ибо она не есть Истина…

Он отвернулся и отошел к окну, а старец после долгого молчания тихо произнес:

— Я думаю, ты неправ, сынок. Ты просто очень страдаешь… и оттого теперь тебе не дано понять всего, что сказано в этой древней великой книге… подожди... Придет время, и мы все поймем…

— Чего же ждать, Владыко? — воскликнул глухо Владимир. — На этом свете мне осталось только одно — лечь в могилу рядом с нею… И тогда на том Свете я не буду одинок, а буду с моей Славой…

На это страшное заявление молодого человека Лучезар ничего не ответил, а лишь глубоко вздохнув, молча вышел из комнаты Владимира, прикрыв за собой дверь…

особняк Артемьева, 1718 год, Ноябрь

В то утро Слава ощущала себя наиболее удрученной и несчастной. Еще с ночи у нее дико болела спина, и она пыталась руками лечить ее, но жизненных сил не хватало, чтобы восстановить свое здоровье полностью. Ежедневно она была вынуждена созидать в своих руках зеленоватые живительные нити и впускать их в солнечное сплетение, чтобы пополнять высасываемую энергию. Когда проходило более двух суток без этих живительных лечений, энергия девушки уменьшалась почти наполовину. Слава прекрасно видела, что именно этот зловещий браслет, который был на ее ноге, забирал энергию.

Много раз она объясняла Федору, что амулет Темных убивает ее, и просила сжалиться над нею. Но как ни пыталась она убедить его снять с нее этот смертельный капкан, Артемьев, будучи примитивным и жестоким, не верил в рассказы девушки о неких энергиях и заявлял, что эта цепь удерживает Славу на привязи, что ему нужно. Упоминая в неистовстве о ее последнем побеге, он опасался хитрости Славы и ни в какую не хотел снимать с нее кандалы. Она же, боясь того, что ее болезненное и нервное состояние может навредить детям, жившим под ее сердцем, творила живительные нити в своих руках, ибо знала, что не проживет без этих возрождающих целительных энергий и недели.

Свадьба была отменена еще в октябре. Артемьев, озверевший от ее непокорности и от известия о беременности, не хотел давать имя чужому ребенку. Почти три дня он метал молнии, бесчинствовал и пил, не зная, как ему поступить, однако потом принял решение ждать. Ждать, когда родится этот ненавистный ребенок, дабы потом расправиться со змеенышем. Только после этого он вновь собирался устроить свадьбу, ведь Слава опять станет чиста. Они обвенчаются и нарожают своих детей, а о мерзком времени, когда она носила под сердцем чужого ребенка, все забудут. До этого же он намеревался держать свою пленницу в качестве любовницы. Именно это озвучил Артемьев спустя три дня после того гнусного насилия, когда вновь появился в горнице девушки. В тот день вся сцена с плотским истязанием повторилась. Как ни пыталась Слава сопротивляться, как ни молила Артемьева, как ни посылала ему проклятья, он ничего не боялся. Как и в первый раз, он насильно овладел ею, а после, удовлетворив свою похоть, исчез из ее комнаты, заперев дверь.

Это стало происходить постоянно. Почти ежедневно Федор приходил в горницу к молодой женщине и нагло заявлял, что отныне она его возлюбленная и должна привыкнуть к его постоянной близости, ибо принадлежит ему. Поначалу Слава пыталась сопротивляться, но затем поняла, что он все равно не отступится от своего, а ее сопротивление могло навредить малышам в ее чреве, так как Артемьев был довольно жесток и не гнушался рукоприкладства. Оттого она стала более покорно терпеть его объятья, каждую минуту ожидая, когда все закончиться. Он, же поначалу раздраженный ее сопротивлением, заметив, что пленница перестала противиться ласкам, сначала удивился, а затем обрадовался, думая, что девушка наконец смирилась со своей участью. Спустя пару недель Артемьев даже стал тешить себя мыслью о том, что вскоре она позабудет Соколова и полюбит его. Каждый раз, заходя в ее спальню, он искал в глазах молодой женщины подтверждение своего заветного желания и пытался быть ласковым, говоря нежные слова.

Еще в конце октября Марфа разродилась вторым ребенком. Девочку назвали Ульяной. В первый же день Федор пришел посмотреть на дочку, похвалил бабу и более у полюбовницы не появлялся. Марфа сердилась, плакала, ходила по пятам за Артемьевым, однако тот оставался глух к мольбам молодой женщины. Он ни разу не наведался в ее горницу, и Марфа знала, что виновницей холодности молодого человека была Слава. Молодая баба смертельно возненавидела соперницу, затаив на нее злобу. Слава старалась не замечать ненависти Марфы и, как и прежде, относилась к ней по-доброму.

Довольно надолго задержав печальный взор на железном кольце, сковывающем ее лодыжку, Слава отчетливо увидела, как темный энергетический поток, исходящий от кандалов, окутывает ее существо, высасывая жизненные силы. Постоянная слабость, головные боли и ломота в спине стали привычными для нее. Она понимала, что Темные достигли своей цели — она была больна, истязаема и в заточении, именно такое будущее и предрекал этот мерзкий старик.

Теперь Артемьев приходил в ее горницу трезвым и никогда ничего не пил у нее, поэтому постоянно был начеку, и она не могла завладеть убивающим ее перстнем. Он часто похвалялся тем, что ей никогда не сбежать от него, ибо один поворот камня — и она упадет в обморок. Слава, боясь навредить детям, на все его угрозы лишь молчала, стараясь не сердить его.

Ежедневные душевные и физические муки причиняли ей невыносимые страдания, но она старалась быть сильной духом и не впасть в отчаяние от всего, что сделали с ней Темные. В это страшное время ее утешали мысли о Владимире и о детях, что жили под ее сердцем, думы о них давали ей силы держаться и не подаваться панике. Постоянно она энергетически прощупывала в своем череве малышей, удовлетворяясь мыслями о том, что с ними все хорошо. Она прекрасно знала, что внутри мальчик и девочка.

Дверь отворилась, и Слава быстро бросила взор на вошедшего, ожидая увидеть Артемьева. Однако в ее горницу важно вошла Марфа с поносом и тарелками.

— Вечерять тебе принесла, — глухо заявила молодая баба, недовольно зыркая глазами в ее сторону.

Пленница кивнула, инстинктивно чувствуя ненависть Марфы, и взглядом проследила за тем, когда та поставила поднос. Неожиданно Марфа обернулась, и Слава отметила ненормальное выражение в ее красивых глазах.

— Отвяжись от Федора, ведьма! Он мой! — вдруг с угрозой процедила баба.

— Не нужен он мне, — ответила пленница холодно, чуть прищурившись.

Внутреннее чутье подсказало молодой женщине, что Марфа до предела напряжена и опасна в этот миг.

— Не нужен? А отчего ж тогда денно и нощно при себе его держишь, злыдня? — ревниво заметила та.

Тяжело вздохнув, Слава медленно отошла к теплой печке, волоча за собой цепь от кандалов. Длина железной цепи позволяла перемещаться только в переделах комнаты. Она приложила руки к теплой поверхности, пытаясь согреться, и глухо сказала:

— Он сам приходит, я его не привечаю.

— Ах ты змея подколодная! Все ты врешь! — процедила Марфа, подскакивая к ней. — Наверняка приворожила его, ведьма проклятая!

— Не подходи, Марфа, — пятясь от нее, заметила Слава, видя, как голубоватая аура бабы потемнела. — Я не желаю тебе зла…

— И чем-то ты только опоила его, соколика? Никак забыть тебя не может! Каждый вечер у тебя проводит.

— Видят Боги, я прогоняю его. Это лишь его желание.

— Врешь! Сейчас я освобожу его от тебя, ведьма!

В следующий миг Марфа вытянула из-за широкой юбки нож. Выставив оружие перед собой, она бросилась к Славе. Дико вскрикнув, пленница выбросила вперед руку, откинув руку с ножом от себя, и отбежала за печь, испуганно закричав:

— Помогите! Помогите!

— Не ори! — захрипела Марфа и, словно фурия, бросилась на нее вновь.

Дикое невменяемое состояние Марфы придало ей невероятной силы, и она вновь бросилась к ненавистной сопернице. Схватив одной рукой Славу за косу, она занесла вторую для смертельного удара. Двумя руками схватившись за запястье обезумевшей бабы, пленница не давала холодному лезвию приблизиться. Началась борьба. Слава пыталась отстраниться от Марфы, не позволяя пырнуть себя ножом, а Марфа изо всех сил старалась причинить ей вред. Обессиленная страданиями девушка не могла долго бороться с обезумевшей бабой и лишь кричала из последних сил, пытаясь привлечь внимание, ибо дверь в горницу была приоткрыта. В какой-то момент Марфе все же удалось поранить ее. Однако лезвие соскочило и лишь немного оцарапало кожу на плече Славы.

На истошные крики женщин в горницу уже спустя несколько минут ворвались несколько дворовых слуг. Именно они и остановили невменяемую бабу. Оттащив женщину от беременной, мужики дали несколько пощечин визжащей Марфе, чтобы привести ее в чувство. Тут же послали за Федором Тихоновичем. А также за местной знахаркой для Славы.

Артемьев находился в порту, решая торговые дела. Когда же посыльный передал ему весть о том, что Марфа из ревности пыталась зарезать Славу, и последняя ранена, Артемьев стремглав бросился домой, в усадьбу. Словно вихрь, ворвавшись в комнату к пленнице, которой в тот момент бабка-знахарка накладывала мазь на рану, он воскликнул:

— Ты жива?

— Жива, рана неглубокая, заживет до свадьбы-то, — прокомментировала знахарка.

Артемьев, удостоверившись, что с девушкой все хорошо, обернулся к дворовым слугам и грозно спросил:

— Где эта дрянь?

— В сарае. Заперли мы ее, кабы еще чего не натворила, — ответил один из мужиков.

— Выставить эту бешеную за ворота! Чтоб духу ее не было здесь. И более чтобы не смели пускать ее в усадьбу! Уразумели?!

— Как же не понять, — закивали слуги. — А что с детьми Марфы делать-то прикажете, Федор Тихонович?

— Чего с детьми, остолопы? — удивился Артемьев. — Дети здесь останутся, мои же они. Одну из дворовых девок от домашней работы освободить. Пусть присматривает за ними. И жить вместе с малышами в горнице Марфы будет. Ступайте.

— Но ведь малая еще титьку сосет, — уточнил один из мужиков. — Как же без матери-то?

— Значит, из деревни кормилицу из крестьян какую-нибудь привезите вместе с семьей. Всему вас учить надобно, бестолочей, — уже злобно процедил Артемьев.

— Поняли мы, Федор Тихонович, простите, — услужливо закивали мужики.

Как ни просила Марфа Федора простить ее и не прогонять, Артемьев даже не вышел к ней. Лишь через приоткрытое слюдяное окно безразлично созерцал, как мужики тащили через ледяной ветреный двор брыкающуюся молодую бабу за ворота. Ей разрешили одеться и взять с собой только самое необходимое.

Через четверть часа, как и приказал Артемьев, Марфу выдворили из усадьбы, велев убираться на все четыре стороны. Однако баба продолжала голосить и кричать у ворот, привлекая внимание прохожих. Усадьба Артемьева находилась на одной из центральных улиц Астрахани, оттого собралось много зевак посмотреть на это зрелище. Федор разозлился в очередной раз за день и приказал мужикам побить неугомонную бабу и прогнать ее от ворот, что и было сделано. После пары тумаков Марфа поняла, что ничего не добьется и, завывая и плача, побрела вниз по улице куда глаза глядят.