После зимнего Николы Елпановы собрались в Тагил с хлебным обозом. Все уже было готово к отъезду, груженные мукой возы стояли посреди двора, чтобы назавтра с третьими петухами отправиться в дорогу. Но вечером, уже в сумерках, в Прядеину прискакал нарочный: волостное начальство приказывало срочно явиться вновь избранному деревенскому старосте Прядеину Тимофею Алексеевичу и крестьянину Елпанову Петру Васильевичу.
Ночевал нарочный у Елпановых, а утром чуть свет поехали в волость. Коней, запряженных в легкие кошевки, поторапливали: надо было успеть застать начальство в волостном правлении. Поспели как раз вовремя. Волостной старшина уже ждал вызванных. Коротко взглянув на вошедших, он буркнул:
– Здорово, прядеинцы! Тут на твое имя, Петр Васильевич, сразу две депеши из губернии прислали, – старшина взял в руки два пакета с сургучными печатями, – видишь, тут написано, что пакеты надо вскрыть волостному старшине в присутствии получателя – стало быть, в твоем, Елпанов, присутствии…
Он сломал печати, разорвал пакеты и стал читать:
"Крестьянину села Прядеино Белослудской волости Камышловского уезда Пермской губернии Елпанову Петру Васильевичу. Посланное вами прошение ноября двадцать третьего числа 1773 года на имя пермского губернатора Вяземского разобрано. Просьбу вашу о зачислении в сословие российского купечества решено отклонить ввиду того, что вы являлись сокрывателем бунтовщиков-пугачевцев. Предупреждаю: прошений такого рода на имя губернатора более не посылать. За самовольную торговлю и перекупку товаров будете наказаны по всей строгости закона".
Волостной старшина кончил читать и взглянул сквозь очки на оторопевшего Елпанова:
– Вот так-то, Петр Васильевич! Волостному уряднику приказано сей документ огласить на сельском сходе в Прядеиной и следить за его исполнением. А урядник, – он повернулся к старосте, – на днях в деревню к тебе приедет!
Елпанова словно кто обухом по голове ударил… По дороге домой в ушах так и звучал голос, читавший депешу: "Просьбу вашу … решено отклонить…".
Пожалуй, никогда в последнее время не было так тоскливо и тяжело на душе у Петра Васильевича, даже после жестокой порки в белослудской пожарнице.
"Ладно, – невесело размышлял он, нахлестывая лошадь, – торговлю до поры до времени свернуть придется… Но, шалишь, Елпановы в купечество все равно выйдут! Не Петр Васильевич, дак Иван Петрович… Лет через пяток, а то и раньше, Ванюхе подойдет время хлопотать, да уж от своего имени…".
Вернувшись Прядеину, Петр Васильевич поначалу выглядел туча-тучей, даже на сход не пошел, а, сославшись на болезнь, весь вечер пролежал на полатях. А наутро он сразу укатил на заимку. Ехал шагом и думал: "Выходит так, что вся надежда пока у меня на заимку… Ну, што я без заимки-то делать буду? Жить при двух коровах да двух-трех лошадях?! Не будет заимки – тогда и мясо, хлеб, кожи и прочее для продажи с неба-то не упадут…".
И другие невеселые думы одолевали Петра Васильевича. Вот давно лелеял он думку построить свой кирпичный завод. И все шло к этому – по слухам, волостной центр из Белослудского в Прядеину переносить будут, строительство начнется, а тут – вот он, кирпичик-то елпановский, крепкий да звонкий, только денежки плати да покупай, сколь тебе надо!
Но теперь другие слухи пошли – не будут, говорят, делать из Прядеиной волостного города. А все из-за той заварухи-пугачевщины, пропади она пропадом…
На заимке шла полным ходом молотьба, урожай в этом году выдался добрым, намолот пшеницы и ржи – хорошим. Работники то и дело возили с гумна тугие мешки и ссыпали зерно в завозню.
Петр Васильевич брал пригоршнями полновесное зерно, и его суровый взгляд теплел: будет что молоть на его мельнице! И мука хорошая выйдет, и крупчатка… Подойдет Покров – можно бы и в Тагил, к Варсонофию Зыкину хлебный обоз снаряжать.
…На пороге стоял 1775 год. Слухи и разговоры про пугачевский мятеж мало-помалу утихли: четвертовали Емельяна Пугачева в Москве на Болотной площади.
В Белослудское из губернии пришел пакет с депешей, в которой сообщалось: "За самоотверженную оборону от пугачевцев жителей Ирбитской слободы и близлежащих деревень и поимку главарей войска самозванца объявить отныне и навсегда Ирбитскую слободу уездным городом на одинаковых правах со всеми городами России. Учредить в городе Ирбите ярмарку с 15 февраля по 15 марта.".
Так бывшая Ирбитская слобода стала уездным городом, и Ирбит стал быстро богатеть и разрастаться. На ярмарку поехали купцы из всех городов Российской империи, а потом и из-за границы. Обозы с товаром многие сотни верст везли и везли во всякую погоду; весной после ледохода сплавляли на барках по рекам, разгружали их на пристанях, и товары везли в купеческие лабазы и лавки.
День и ночь в Ирбите дымили два кирпичных завода, обжигая кирпич для постройки казенных зданий, церквей и складов. Народ валом валил в Ирбит не только на ярмарку: в городе можно было найти работу всякому – и крестьянам уезда, замученным малоземельем, падежом скота или другими несчастиями, и пришлым людям, которые нанимались на кирпичные заводы или шли грузчиками на пристани, погонщиками скота, конюхами, дворниками – кем угодно, лишь бы прокормиться.