Разведчик после моих слов вышел и до ужина ко мне не подходил. Когда позвал его в столовую, после того как вскипятил чайник и разложил по порциям пайки с едой, тот, тяжело вздохнув, произнёс:
— Николай, я много думал над тем, что ты сказал. Я понимаю тебя, ты человек другой эпохи и не можешь знать, как мы тут живём, поэтому твои опасения обоснованы. Но поверь, никто тебя заточать или убивать не будет. Ведь ты человек, который принесёт нашей стране силу и мощь. Ну разве мы так с тобой поступим⁈
Я тоже вздохнул и, разливая кипяток по стаканам с заваркой, сказал:
— Согласен — черноты я достаточно много нагнал. Но и ты пойми, если попаду в руки, пусть даже и наших спецслужб, я моментально лишусь свободы. Навсегда — на всю оставшуюся жизнь. Я тебе уже объяснил, что никто и никогда меня в покое не оставит. Я не смогу свободно ходить по городу, не смогу ездить на общественном транспорте, посещать театр или столовую. Да и вообще — я не смогу даже остаться наедине с девушкой, если только она не будет сотрудником органов. Я всегда буду общаться с одними и теми же людьми. И абсолютно чужие люди, во власти которых я окажусь, станут определять круг моего общения. Все разговоры только с проверенными гражданами, что имеют определённый допуск. И даже с ними я не смогу импровизировать — у меня будут чёткие выверенные инструкции по темам общения, за грани которых отступать будет нельзя. И не дай бог уйти от этих заготовок! Наверняка кураторы введут и наказания за избыточную говорливость. Конечно, в противовес, скорее всего, будут и поощрения, но только вряд ли они станут уж слишком послабляющими режим. Да-да, именно — режим, очень напоминающий тот, что в местах не столь отдалённых! Неважно, сколько золота, еды и вещей будет вокруг — я буду попросту несвободен. И нет сомнения в том, что я очень скоро начну завидовать зэкам, которые выйдут на свободу даже пусть через двадцать пять лет. Ведь они всё-таки хоть когда-то выйдут, а я — нет!
Напарник, глядя на пар, поднимавшийся от стакана с чаем, покачал головой. Его лицо, освещённое тусклым светом лампы, выражало смесь сочувствия и раздражения.
— Ох, умеешь ты, Николай, краски сгущать, — наконец произнёс он, постукивая пальцами по столу. — Я к тебе шёл, чтобы как-то поддержать, вывести тебя из этих мрачных мыслей. А ты опять про обречённость.
— Извини, что не оправдал, — ответил я, не став улыбаться. Напротив, сделал лицо как можно серьёзнее, чтобы показать собеседнику всю тяжесть ситуации. Мне нужно было донести до него, что всё не просто — далеко не просто! И я продолжил: — Вообще парень я весёлый, и юмор мне не чужд, но тут тема такая, что не до смеха. Речь идёт о моём и, теперь уже твоём будущем. Думаю, если ты всё, о чём я говорил, не пропускал мимо ушей, то осознал, что судьбы наши с тобой теперь связаны этой тайной.
— Это я понял, и кое в чём с тобой согласен. Но всё же не во всём! Думаю, что с нами будут обращаться хорошо. Но, — тут он поднял руку, словно останавливая мои возможные возражения, — ты прав: полностью свободны ни ты, ни я не будем. Однако вот что тебе ещё сказать хочу: со мной всё ясно — я гражданин нашей страны. Кстати, чтобы убедить тебя в искренности назову своё полное имя и звание. Я не имею право рассказывать тебе это, но для пользы дела и установлению доверительных отношений, считаю, что это необходимо сделать. Я — младший лейтенант Кудрявцев Сергей Алексеевич. Так что со мной всё понятно — я выполню всё, что прикажет командование и партия. А вот ты — человек хоть и наш, но не совсем наш, как бы странно это не прозвучало. Поэтому, по-хорошему, ни я, ни кто-либо другой не имеет права тебе приказывать, как поступать. Разве только просить тебя помочь нашей стране в трудную минуту.
— Да тут и просить не надо. Я давно принял решение, что буду помогать всем, чем смогу, — легко ответил я. — Так что, считай, этот вопрос решён. Только вот реально помочь и передать информацию или образцы вооружения мы сейчас попросту не имеем возможности. Фронт далеко. Твоя радиостанция сгорела вместе с полицаями. Мои же рации на столько километров не берут.
— Хорошо. Отложим передачу важных данных на потом. А пока скажи, что ты планируешь делать дальше? Или ты собрался сидеть тут безвылазно? — Он посмотрел на меня с хитринкой, словно подбрасывая мне мысленный пас.
— Кажется, у тебя есть идея? — вернул я мяч на его сторону.
— Не то чтобы идея… просто я тут подумал… — Сергей замялся, подбирая слова. — Дело в том, что сейчас партизанское движение только-только набирает обороты и ещё очень разрозненно. Если какие-то отряды и есть поблизости, то с ними у нас контакта, как ты понимаешь, нет.
— Насколько я понял, скорее всего, их поблизости-то вообще нет, — вставил я. — Считай, весь лес облетел уже не раз дроном и никого не увидел, лишь звери да птицы. Так что нет тут никаких партизан, ну или они так искусно маскируются, что я не то что их самих, а даже их следов не обнаружил. — Я замолчал, заметив, что перебил собеседника, и добавил: — Извини, продолжай, пожалуйста.
Младший лейтенант махнул рукой, показывая, что ничего страшного.
— Так вот, если партизанских отрядов в ближайших лесах нет, то они есть в других — более отдалённых. К тому же, в городах должно быть подполье. И если нам удастся наладить контакты, пусть даже не через прямое общение, а, например, через письма, то это уже будет кое-что. Уходить к нашим и переходить линию фронта не предлагаю, потому что это не только опасно, но и неправильно. Теперь, когда мы выяснили, насколько ценен этот объект, мы не имеем права его покидать на долгое время. Более того, если мы погибнем, то тем самым вообще не сможем передать информацию о наличии бункера на большую землю. И это будет сродни самому ужасному преступлению! К тому же нас может захватить враг, и тогда ситуация для нашей Родины станет ещё критичней! Одним словом, мы не имеем права рисковать!
Я согласно кивнул, не став напоминать, что лично я никакие линии фронта переходить и не собирался — это было, по меньшей мере, безрассудно.
Кудрявцев же тем временем продолжил:
— И раз мы никуда не собираемся идти, а с подпольем и партизанами у нас связи пока нет, то почему бы нам…
— Не заняться уничтожением коммуникаций противника, — предугадав мысль, закончил я за него.
— Точно! — мамлей хлопнул ладонью по столу и его глаза загорелись, словно в азарте. — Почему бы нам не перерезать если не все, то хотя бы часть этих самых коммуникаций и не устроить им в тылу настоящий кошмар⁈
Я кивнул, соглашаясь.
— Сергей, скажу, что эта идея пришла ко мне в тот же день, как только я от тебя узнал, куда именно меня перебросило. Я сразу понял, что столь удивительный перенос, да ещё и с работающим беспилотником, — это просто судьба. И раз так случилось то я, ни секунды не сомневаясь, принял решение воевать и помогать Красной армии, чем смогу.
— Отлично! Будем бить врага! — обрадовался Сергей, но, увидев мой нахмуренный вид, спросил: — Что? Что-то не так?
— В общем-то — да, — кивнул я. — Дело в том, что с вооружённой борьбой в тылу противника есть определённые серьёзные сложности.
— Да какие могут быть сложности? Я видел, как твой беспилотник летает. Видел, как он кучу вещей перенёс в овраг, в который ты меня собрался поселить. — Я почувствовал, как щёки слегка покраснели, но Сергей деликатно, не обратив на это внимания, продолжал: — Также слышал, как ты скидывал гранаты на полицаев, а это значит, что бомбы кидать этот дрон тоже способен. А это нам и надо! Летай себе по округе, да скидывай гадам на головы подарки! Пусть сволочи радуются нашему гостеприимству!
Я покачал головой.
— Плохая идея. Думаю, это будет ошибкой.
— Как? Почему? — тот аж подскочил с места, его глаза расширились от удивления. — Неужели тебе жалко этих предателей или их хозяев — фашистов?
— Не в этом дело, — отмахнулся я, стараясь не дать разговору уйти в эмоции. — Просто совершать акции рядом с базой — непростительная глупость. Немцы тут же вычислят радиус действий странных происшествий и начнут прочёсывать все леса. А с целыми армиями мы пока не справимся.
— Пока?
— Ну, это я условно. Сейчас у нас, считай, всего один боевой дрон. Но когда мы уберём землю из складов и расчистим тут всё, надеюсь, что сумеем найти ещё хотя бы несколько рабочих моделей. Конечно, и тогда с целой армией врагов нам не справиться, но кое-какие неприятности мы им причинить действительно сможем. Тем более что на погребённых под землёй складах готовой продукции, вроде бы, были образцы с большим радиусом действия — много большим, чем у нашего «Семицветика».
Кудрявцев задумался, потирая подбородок.
— Ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Мы выберем район поодаль от нашего объекта, и днём и ночью будем лупить врага там. Такой план тебя устраивает?
— Днём лучше не надо, — вновь остановил я его фантазии.
— А это ещё почему?
— А разве не понятно?
— Нет, — отрезал он, скрестив руки.
— Так увидят наш беспилотник, — растолковал я. — И узнают, что кто-то использует НЛО. — Заметив недоуменный взгляд пояснил: — НЛО — неопознанный летающий объект. Беспилотник для немцев, да и вообще для всех вокруг, по сути является именно таким вот НЛО.
— Вот и хорошо, что неопознанный! Пусть боятся! Пусть из домов головы высунуть не решаются. А если и выходят на белый свет, то пусть в небо всё время пялятся, ожидая, что в любой момент оттуда прилетит наша праведная месть!
Я покачал головой, глядя на визави, чьи глаза уже не горели, а прямо-таки пылали энтузиазмом. Его энергия была заразительной, но я знал, что мои слова снова охладят его пыл.
— Так-то оно так — деморализация противника — это прекрасно. Но, на мой взгляд, им страшнее будет умирать в темноте и в неведении — психологически страшнее. Вот ты сам представь. Сидит этот сытый жирный штабной бюргер, жрёт свой бургер, а через секунду — «бах!» — и нет ни его, ни его ординарца. А те, кто выжил, орут и бегают в панике, ничего не понимая. А потом в другом месте «бах!» и тоже самое. А потом ещё в одном. И ещё… Вот это уже действительно деморализация — страх с небес. К тому же днём летать вообще опасно. Эта модель беспилотника не бронированная. А потому одна-две пули в корпус или винты — и всё, «Семицветик» потерян. Да и фрицев не надо дураками считать. Как только поймут с чем имеют дело, — охотничьими ружьями обзаведутся очень быстро. А против дроби шансов у дрона ещё меньше, после чего мы остаёмся как минимум без глаз. Другого беспилотника-то у нас пока что нет.
— Ты прав — это плохо! Терять такой полезный образец нам не с руки. Значит, нужно быстрее откопать те, что под землёй. Тогда потеря одной единицы для нас не будет столь критичной — заявил он, откидываясь на спинку стула.
— Неа! Будет! Ещё как! — не согласился я. — Потеря даже одного БПЛА будет не просто критичной, она будет колоссальной и сравнимой с самой настоящей масштабной катастрофой мирового масштаба.
— Почему? Если у нас будут запасные?
— А ты подумай, что будет, когда подобный артефакт найдут немцы? Как думаешь, не опередят ли они в создании столь нужного оружия нашу страну, с их-то технологиями, орднунгом и обеспечением? А что будет, если всё же опередят?
Сергей замер, его лицо побледнело. Он неистово затряс головой, словно отгоняя страшную мысль.
— Точно! Каждый беспилотник нужно поставить на строгий учёт! — воскликнул он, осознав масштаб проблемы.
— Рад, что ты понял.
— А тут и понимать нечего, — ответил он, доедая последнюю ложку гуляша. — Ночью так ночью. Тем более что твой НЛО может видеть в темноте, как днём. Так что давай, доедай скорей. Судя по времени, уже должно смеркаться, пока подготовим, пока найдём, а потом и бахнем какого-нибудь гитлеровца. Думаю, если полететь на восток, то подходящих целей прибавится.
— Целей — да, а вот чем бомбить-то будем? — хмыкнул я, глядя на него с лёгкой иронией.
— Так у тебя же гранаты были, — удивлённо напомнил напарник. — Давай ими и отбомбимся!
— Их почти нет.
— Как? — разведчик замер с ложкой в руке.
— Да вот так — очень просто. Их всего десять было. Три ушли на полицаев. Ещё три я скинул в поле для острастки и потому, что с ними возвращаться было нельзя по технике безопасности. Так что осталось всего четыре штуки.
— Так мало?
— Ну так у меня тут не производство! Сколько есть, столько есть. И то хорошо, что вообще гранаты нашлись. Поэтому оставшиеся нужно экономить и расходовать с умом. Лучше их оставить на крайний случай или если увидим достойную цель, на которую будет не жалко потратить последний боезапас.
Сергей нахмурил брови, посмотрел вокруг, словно ища ответ в полумраке нашей импровизированной столовой, и произнёс:
— То есть это всё, что ты нашёл в арсенале, э-э, №2? В том, в котором я лежал?
— Да.
— А ещё не искал? Может быть, где-то ещё что-то есть? Пусть не гранаты, а, например, динамит?
— Не искал. Да и смысла в этом поиске я не вижу. Ещё раз говорю: тут не производство взрывчатки — это не оружейный завод. Это просто научно-исследовательское предприятие. Всё оружие исключительно для охраны, а оно хранилось в арсеналах. Скажи мне, кто в здравом уме и светлой памяти будет твой динамит прятать чёрт-те где под кроватями или в шкафах, когда на объекте гражданские работают, некоторые из которых даже в армии не служили? Сам подумай.
— Это да — по технике безопасности такого быть не должно. А арсенал №1 у нас, значит, завален… жаль.
— И мне жаль. Но по поводу его потенциальной раскопки лично меня терзают смутные сомнения.
— Это почему? Первый арсенал много больше, чем второй, а значит, и оружия в нём должно быть больше!
— Вот именно поэтому-то думаю, что раскапывать его нужно либо в последнюю очередь, либо, что будет ещё разумнее, не раскапывать вовсе.
— Как так? Там же могут быть гранаты!
— Ага… могут… И для нас те гранаты могут обернуться большим бабахом! Не понимаешь?
— Там с землёй всё перемешало, — догадался Сергей.
— Угу. И если там действительно хранились, например, те самые гранаты или что-то подобное, а рядом капсюли, или ещё неизвестно что, то шарахнуть может так, что всё тут засыплет, и никто нас никогда не найдёт. Поэтому считаю, что раскопки в том углу вообще производить не следует!
— Но других же вариантов у нас нет.
— Увы, — развёл я руками. — Пока скинуть что-то взрывающееся на бестолковые головы врага мы не можем!
— Плохо, — расстроенно вздохнул Сергей, потирая лоб. Вдруг его глаза в очередной раз вспыхнули, и он закричал: — Ура! Я придумал!
— Что? Где найти нужные боеприпасы? — отодвинул я стакан с чаем, глядя на него с любопытством.
— Да! То есть — нет. Но они нам и не понадобятся!
— Ты камни, что ли, решил кидать на противников? — догадавшись, усмехнулся я и тут же обломал весельчака. — Так ты учти, что это занятие сложное и муторное. Потенциальные цели, как правило, не стоят на месте, а двигаются. Поэтому попасть с высоты будет чрезвычайно проблематично. Разве что на спящего под открытым небом где-нибудь на пляже… Однако сейчас ещё не разгар лета, а потому такие вряд ли найдутся. Да и вообще глупо это — светить секретный беспилотник при метании камней.
— Не об этом я! — Кудрявцев хлопнул ладонью по столу, его энтузиазм вернулся. — У меня же есть трофейная винтовка. Но там перезаряжать надо, поэтому для лучшей кучности имеет смысл использовать твои новые автоматы. Надеюсь, они в рабочем состоянии? Вот ими и предлагаю работать по противнику. Давай придумаем механизм, который будет в нужный момент нажимать на спусковой крючок. У дрона какая грузоподъёмность? Ты говорил, пять килограммов он поднимает? Так тот автомат с магазином не больше весит. Вот и давай привяжем его к беспилотнику, будем летать и отстреливать врагов, как бешеных собак!
Его радость мне в очередной раз пришлось разрушить. Я вздохнул, и он это заметил ещё до того, как я начал говорить, потому что посмотрел на моё лицо, изображавшее кислую мину.
— Опять что-то не так? Ты думаешь, не получится?
— Уверен!
— Но почему? — закричал он, вскинув руки вверх. — Это же так просто…
— Вот потому что просто, потому и не получится, — сказал я и пояснил: — Понимаешь, наш беспилотник слишком лёгкий для той отдачи, что есть у огнестрельного оружия. После выстрела он, если и не развалится на куски прямо в воздухе, если не упадёт после того, как его перевернёт вниз пропеллерами, то обязательно потеряет ориентацию в пространстве и, возможно, повредит часть систем управления и подачи энергии. По сути, наш «Семицветик» — это просто набор тонких планок и деталей, скрученных небольшими винтиками. И на всё это установлены четыре маленьких моторчика и пластмассовые винтами. Вот и всё. Это хрупкая конструкция, которая не сможет выдержать резких экстремальных для себя нагрузок, а потому после первого же выстрела просто сломается.
— Гм, а если бы он был тяжелей?
— Тогда бы он не смог взлететь. Двигателям попросту не хватило бы мощности поднять серьёзную массу. Этот дрон, кроме своего веса и веса питающего его аккумулятора, может поднять лишь определённую нагрузку. И выбор человека, кто им управляет, — чем его нагрузить: бронёй или оружием. Ведь в военной истории человечества всегда ведётся борьба между мечом и щитом. И тут всё то же самое — броня или огневая мощь.
— А в вашем времени были дроны, способные поднимать больше и при этом быть бронированными? — спросил он, глядя на меня с интересом.
— Были. Но это долгий разговор. Главное, что сейчас у нас под рукой таких нет. А это значит…
— Это значит, что нам предстоит достать боезапас для дрона, — на этот раз закончил за меня Кудрявцев.
Меня порадовало, что мы стали мыслить в одной системе координат, и я кивнул:
— Только понять бы теперь, где нам его взять.