Первый БПЛА Второй Мировой

Глава 2 Странные странности

Слова, донёсшиеся сквозь треск помех, будто врезались в мозг: «Заря-1! Заря-1! Я — Сокол!» Они звучали так отчаянно, что я не раздумывал. Сердце колотилось, в голове стучала одна мысль: «Кто-то живой, кроме меня! Кому-то удалось тоже выжить и выйти на связь!»

Но когда добежал до центрального поста, голос пропал. Рация, которая как мне показалось, только что хрипела помехами и плевалась обрубленными фразами, теперь выдавала одно лишь шуршание — ровное, тягучее.

Я схватил микрофон, выдохнул и почти закричал:

— «Сокол», приём! Здесь база! Повторяю, база на связи! Отзовитесь!

Ответа не последовало. Лишь сухое потрескивание в динамике, словно кто-то проводил ногтем по старой пластинке. Попробовал переключить частоты, пройтись по диапазону, но везде была лишь тишина.

Взял в руки аварийный трансивер, проверил настройки и сеть.

«Может это работал он?»

Но ни одной активной линии не было. Ноль. Судя по всему даже внутренний сервер не отвечал.

Попытался восстановить связь вручную — нашёл документацию, прописал адрес шлюза, пинганул узлы… всё впустую. Ни одного отклика.

— Ну хоть что-нибудь! — прошептал я, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. — Хоть сигнал, хоть помеху от соседней антенны!

Пусто.

Стараясь успокоиться проверил телефонную трубку, надеясь, что, если сработала рация, возможно, и телефонная линия тоже заработала. Приложил к уху. Тишина. Ни гудка, ни щелчка. Перебросил переключатель на резервный канал — тот же результат. Проводная сеть мертва.

Снова вернулся к рации, настроил ручку громкости, выкрутил её до упора, и помещение наполнилось резким шипением. Казалось, вот-вот что-то прорвётся — знакомый голос, слово, хоть отголосок. Но нет. Только гул и треск, похожий на дыхание ветра в проводах.

«Тогда что это было? Показалось? — мелькнуло в голове, и тут же пришёл ответ: — Вполне вероятно, что никакого вызова не было. Просто воедино сложилось множество факторов и психика дала сбой. Да по-другому и быть не могло: от усталости, от стресса, от духоты подземелья. Скорее всего, голос и не звучал вовсе, а только чудился. Но с другой стороны, я ведь слышал чётко — позывные, интонацию, хриплый, усталый мужской тембр, будто человек говорил с усилием».

— Эй! — выкрикнул я. — Тут кто-нибудь есть? Ау! Отзовитесь!

Мой голос эхом прокатился по пустым коридорам, увяз в воздухе и поглотился стенами. В ответ — всё та же тишина. Только где-то в глубине объекта равномерно жужжали вентиляторы, синхронизируя свой шум с потрескиванием рации.

Покрутил головой и в этот момент остро осознал, что нахожусь не где-нибудь, а фактически в аварийном здании, которое мало того что в любой момент может обрушиться, так ещё и находится под землёй.

Пришло очередное понимание опасности.

«Надо выбираться, — сказал я себе. — Срочно».

Но мысль пронзила сразу: «А там темнота. Ни света, ни дороги. Один лес вокруг».

Машинально глянул на полки. Может, где-то валяется фонарь? Теперь найти источник переносного света стало для меня первоочередной задачей. Без него я в этом подземелье просто пропаду.

Порывшись в ящике у сплюснутого бетонной плитой пульта охраны нашёл карманный фонарик. Тяжёлый, металлический, военного или полицейского образца. Вполне надёжный на вид. Щёлкнул переключателем — светодиод вспыхнул ярко-белым лучом. Отлично, заряд есть. Пара нажатий на кнопку, и свет перешёл от слепящего прожектора к ровному жёлтому. Там же, среди прочего разбросанного хлама, заметил забытый кем-то пакет с чипсами и пластиковую бутылку воды. Всё это, как ни странно, показалось мне спасением.

Выбежал из бункера, прижимая находки к груди. Там, снаружи, всё ещё царила ночь. Сделал пару глотков воды и, почувствовав, как немного отпускает нервная дрожь, включил фонарь. Необходимо было осмотреться и понять, где я нахожусь. Луч скользнул по кустам, по влажной траве и по склону оврага, из которого я выбрался. Запасной выход оказался на яру, в самом сердце густого кустарника. Где-то неподалёку тихо, едва слышно, журчал ручей.

Поднялся чуть выше, стараясь не споткнуться о торчащие там и тут корни деревьев, а вокруг только тёмный лес и неровный рельеф. Ни прожекторов, ни оград, ни признаков цивилизации.

Адреналиновая горячка потихоньку схлынула. По коже ощутимо поползла ночная прохлада, причём не очень-то и летняя. Градусов семь максимум. А вокруг простирался молчаливый, мрачный, чёрный лес.

Остановился и вновь, осмотрелся по сторонам. Местность вокруг была полностью незнакомой. Да какая там местность! Сплошные заросли и ни одной не то что дороги, но даже тропы видно не было. Прошёл чуть дальше между деревьями. Фонарь то и дело выхватывал из темноты коряги, кусты, мокрые стволы. На другом склоне, чуть повыше, заметил, как почва провалилась вниз, образовав трещину. Похоже, катастрофа сдвинула весь подземный комплекс. По моим прикидкам, тот находился ранее значительно глубже. А теперь… ну, судя по всему, все строения, что были в глубине, будто бы подняло вверх вместе с пластом земли.

Перейдя через узкую расщелину, вышел к болотцу. Вода в нём была тёмной и неподвижной. Редкие слабые порывы ветерка кидали в лицо запах затхлости.

«Хорошо, что вода не попадает отсюда на объект, а то ведь и затопить может, — мелькнула мысль, и тут же пришло полное непонимание происходящего. — И кстати, откуда это болото взялось? Не было его ещё днём! Не было и всё тут! Да и вообще, а где забор? Где дорога? Где хоть какие-то следы цивилизации?»

Я замер, оглядываясь. Всё исчезло. Ни ограждений, ни техники, ни вышек. Словно само место изменилось, став другим.

«Люди пропали, всё исчезло… Почему? Что, чёрт побери, произошло? Срочная эвакуация? Война? Но если война, то зачем бросать подземный комплекс? Здесь безопаснее, чем где бы то ни было. Разве что ожидался удар, способный уничтожить даже укреплённый бункер… Но, это полный бред! Абсолютное несоответствие! Какой ещё удар, если это всего лишь мелкое предприятие, куда студентов на практику загоняют? Таких объектов в стране сотни, если не тысячи. В последние годы БПЛА стали символом прогресса и военной мощи — все государства наперегонки стали создавать новые модели. Мы, естественно, не отстаём. Но наш центр — это не „секретная лаборатория номер один“, а всего лишь экспериментальная площадка. Одна из очень, очень многих! Неужели по такой незначительной цели вероятный противник, ну или хоть кто-то стал бы наносить сюда удар в первую очередь? Нет, не похоже. Значит, эта версия несостоятельна. Значит — не война. Но тогда что?»

В задумчивости вновь поводил лучом фонаря вокруг — лес, кусты, болото. Всё казалось каким-то чужим, зловещим. И стоял один посреди этого безмолвия. Тут вдруг до меня дошло: «А ведь здесь, кроме деревьев, могут быть и звери. Мы ведь не зря ставили подписи в журнале по технике безопасности после нескольких инструктажей, где на одном из них минут пять нам твердили в разных формах — не выходить за огороженную территорию, особенно ночью».

На душе сразу же стало тревожно. Достал макаров из-за пояса и, оглянувшись, снял с предохранителя. Сжал рукоять крепче, чувствуя, как металл холодит ладонь. Тихо, стараясь не шуметь, вернулся к запасной двери, ведущей внутрь. Теперь нужно было решить, что делать дальше. Но уже ясно было одно — тут я один, и никто меня спасать совсем не торопится. Более того, ко мне пришла мысль о том, что вряд ли вообще кто-то пока знает, что я нахожусь тут. В противном случае всё должно было быть иначе и меня бы уже не только искали, но и, без сомнения, нашли. А раз этого не произошло, то очень вероятно, что никто меня искать и не собирается. А из этого следует лишь одно — выбираться из неприятности, в которую я ненароком угодил, мне предстоит самому.

В голове постепенно стал формироваться план. Сначала — переждать ночь. Утром рассветёт и всё станет значительно яснее. Тогда я смогу осмотреться, понять, где я, что вообще произошло и найти дорогу. Правда почти сразу же в этом плане обнаруживалась как минимум одна существенная проблема: никакой дороги я так и не увидел. В лесу, что простирался вокруг, даже намёка на неё не было. Местность над объектом выглядела так, будто здесь никогда не ступала нога человека. Ни следов, ни старых троп, ни опорных линий. Конечно, для секретного объекта такая маскировка была плюсом, но ведь не до такой же степени! Когда нас сюда привезли, никто не завязывал нам глаза. Я видел сверху здания, асфальт, КПП, забор с колючей проволокой. А теперь — ничего этого не было. Ни намёка, что то место, куда нас привезли, вообще когда-то существовало.

Из всего этого можно было сделать крайне необычный, но вполне логичный вывод: после или во время аномального землетрясения объект сдвинулся, переместившись в какую-то другую местность.

Я поднял взгляд к небу, которое ранее мне показалось странным. Ночь была ясной. Звёзды — резкие, холодные. Но в них что-то было явно не так. Созвездия выглядели… непривычно. Орион висел выше, Большая Медведица чуть смещена. Да и другие созвездия, которые я изучал ещё в школе, казались расположенными не на своём месте.

— Куда же меня занесло?.. — прошептал я, чувствуя, как по спине пробежал холодок. — Это что получается, стихия переместила исследовательское предприятие на десятки или даже на сотни километров?

Ответа разумеется не было. Только шелест ветвей и далёкое робкое кваканье болотных лягушек.

Никакой связи с миром. Ни тех же дорог, ни того же света. Но как мне тогда понять в какую сторону света мне нужно будет идти? Ведь никаких привычных ориентиров вокруг нет. Очевидно, что прежде чем выбирать маршрут движения, для начала необходимо определиться, где именно я оказался. Но дело в том, что сделать этого я не мог всё из-за того же отсутствия ориентиров. Сейчас, что север, что юг, восток или запад, для меня были одинаково чёрными, незнакомыми и, возможно, опасными направлениями.

— А ещё эта проклятая ночь, — раздражённо выдохнул я, — хоть глаз выколи… Было бы утро, всё проще было б понять. А так… Эх…

Бессилие навалилось тяжёлой волной. Хотелось просто лечь на траву и закрыть глаза, рассчитывая на то, что, когда они откроются, это безумие закончится и всё окажется сном.

Но мысль, вспыхнувшая внезапно, пробила сквозь усталость. Я вспомнил, что было сегодня днём, до катастрофы.

Когда нас только привезли сюда, расселили, накормили и провели первую экскурсию по предприятию, тогда-то и произошёл тот момент, который теперь показался важным. Мы зашли в одно из помещений объекта — лабораторию, где нам демонстрировали последние наработки. Среди них был дрон — необычный, полицейский, с экспериментальной системой управления. Кроме всего прочего я вспомнил, что тот беспилотник имел систему ночного видения, а значит, мог летать и в тёмное время суток.

Это было как раз то, что мне сейчас и надо. Во всяком случае, это было хоть что-то. Не полное бездействие, а вполне годный план по собственному спасению.

Однако в его немедленном осуществление была одна «небольшая» проблема: чтобы взять этот дрон, мне нужно было вновь спуститься внутрь объекта, который находился в аварийном состоянии и в любой момент мог быть полностью погребён под грунтом.

Провёл лучом фонаря по склону, прикидывая — сколько тут земли над потолком. Метр, может, полтора, не больше. Комплекс существенно выдавило на поверхность.

Прошёлся вдоль склона, прикидывая шансы, а потом, тяжело вздохнув, сам себя попытался успокоить:

— Кажется, не провалится.

За пару минут убедив себя, что бетонные потолки такой вес, по идее, должны без проблем выдержать, махнул на всё рукой и побежал обратно вглубь, бормоча под нос одно и то же, как молитву:

— Хоть бы лаборатория уцелела… хоть бы не завалило.

Поворот. Ещё один. Узкий коридор с облупленными стенами. И вдруг — тупик. Завал. Камни, арматура, куски бетона.

— Не повезло, — выругался я, осветив табличку на двери. — Мастерская дронов.

«Ага, значит, не туда забрёл. Не лаборатория».

Подбежал к висевшему на стене плану эвакуациии направил свет прямо на схему. Нашёл красную точку — «вы находитесь здесь». Оказалось, что лаборатория расположена с другой стороны серверной. В общем-то, я об этом знал, но от всего кавардака, что был в реальности и в голове, просто забыл.

Быстро сообразил, где нужный поворот, и рванул обратно, стараясь не спотыкаться о провода и обломки. Через минуту дверь с нужной табличкой оказалась передо мной. Сердце колотилось, ладони липли от пота. Толкнул дверь — она поддалась с глухим металлическим скрипом.

Выключатель нашёлся на положенном месте. После того, как зажёгся свет, стало очевидно, что стихия хоть и пощадила лабораторию, но совсем стороной не прошла. Помещение выглядело разгромленным — приборы валялись на полу, кое-где искрили оборванные кабели, но стены и потолок были целы.

Осмотрелся. Вот тот самый стол, за которым когда-то сидел инженер и, демонстрируя образец, объяснял нам его тактико-технические характеристики. Вот стеллажи с прототипами, контейнеры, аккуратно подписанные бирки — всё на своих местах.

И тут взгляд зацепился за знакомый чемодан.

— Есть! — выдохнул я, бросаясь к нему.

Полицейский дрон — изделие №7777777, тот самый «Семицветик».

Инженеры, рассказывающие о нём, шутили, что такое имя ему дали за семь каналов управления и семь режимов полёта. Впрочем, один из них добавил, что всё это не так, и им просто понравилось само сказочное название. Ещё изделию, как рассказал словоохотливый работник, пытались выдать клички «Сорок девятый», потому, что семь на семь — сорок девять, «Семён» и «Семафор», но эти, в отличие от «Семицветика», не приклеились. С неформальными названиями так бывает — иногда заходят, а иногда нет. Впрочем, сейчас всё это всё было абсолютно не важно, главное, что меня заботило — его функциональность. Нам объясняли, что этот прототип предназначен для правоохранительных структур — для предотвращения нарушений, слежки и фиксации преступлений. Он был не просто «глазами в небе», а ещё и «голосом закона». Оснащён беспилотник был динамиками, микрофоном, системами захвата — двумя лёгкими манипуляторами, способными поднимать небольшие предметы или разбрасывать листовки. По задумке дрон мог бы не только фиксировать правонарушения, но и даже вручать повестки под видеозапись. Работать он мог при любой погоде и в любое время суток, для чего был оборудован прибором ночного видения, навигационным трекером, независимым от GPS и ГЛОНАСС автопилотом и продвинутой системой привязки к местности.

На экскурсии нам это казалось забавным. Тогда мы шутили, что скоро за несданную курсовую к нам домой будет прилетать такой вот «Семицветик» с приказом на отчисление.

Но сейчас мне уже давно было не до шуток, ведь этот дрон мог спасти мне жизнь.

Поднял чемодан, проверил замки и быстрым шагом направился к выходу.

Снаружи всё было по-прежнему: темно и тихо. Поставил кофр на землю, открыл. Внутри был корпус, сложенные лопасти, аккумулятор, очки управления, планшет и набор инструментов. Осмотрев конструкцию, понял, что большая часть уже собрана — видимо, готовили к демонстрации, но не успели закончить. Значит, эту работу предстояло завершить мне.

На случай, если будет ещё одно землетрясение — тогда я быстро выпрыгну наружу, расположился у двери в коридоре.

Разложил на покрытом старой коричневой плиткой полу детали, нашёл в пластиковой папке бумажную инструкцию, прикинул, что да как, соединил и подключил нужные кабели, после чего прикрутил винты. Аккумулятор был тяжёлый и оказался полностью заряженным — индикатор горел ровным зелёным светом. Закончив сборку беспилотника, надел очки. Экран мигнул, и перед глазами появилась картинка — пустой чёрный фон с надписью «NightVision: OFF».

— Так… где тут включается? — пробормотал я, нащупывая сенсорную панель сбоку.

Клик. Мир окрасился в зелёные тона — ночное видение включилось. Картинка чуть шумела, но всё было видно: деревья, склоны оврага, собственные руки.

И тут я заметил в меню пункт «Thermal». Любопытство взяло верх. Щёлкнул. Экран переливался оттенками синего и оранжевого. Я замер.

— Да ладно… Тепловизор? Серьёзно? — выдохнул я. — Ничего себе. Вот это да…

Снял очки и ещё раз убедившись, что всё собрано до конца, аккуратно активировал «Семицветик». Лопасти дрогнули, ожили, и в ночи зазвенел тихий гул электродвигателей. Подняв дрон в воздух, почувствовал почти физическое облегчение. Теперь у меня был «глаз» — средство разведки, которое давало мне шанс понять, где я оказался.

На экране перед глазами замелькали зелёные кроны. Я поднял коптер выше. Вокруг, насколько хватало обзора, тянулся сплошной лес. Повернул камеру, с другой стороны — болото, за болотом — озеро.

Не увидев признаков цивилизации и хоть кого-то, кто мог бы мне помочь и вызвать спасателей, решил вначале полететь на север. Минут через десять полёта, когда контуры деревьев начали редеть, впереди показалась деревня, и я облегчённо выдохнул. Там, без сомнения, должны были быть люди, а это значит, что я смогу вызвать спасателей и вообще сообщить о произошедшем.

Однако по мере приближения дрона к населённому пункту меня стали посещать странные мысли о том, что в данном населённом пункте вообще никто не живёт. Начало казаться, что деревня эта не настоящая, а мираж — ряд деревянных домиков, крытых тесом, узкая дорога, никаких огней. Ни фонарей, ни проводов.

— Заброшка? — предположил я.

Но нет. Дома стояли ровно, крыши целые, заборы на месте. Только всё выглядело каким-то нереальным, каким-то… старым, чтоль. Очень старым. Ни одного кирпичного строения. Ворота распахнуты, двери настежь. Пусто. Ни движения, ни света.

«Ладно, — подумал я. — Возможно, просто деревня без электроснабжения. Люди спят… но, гм, с другой стороны, почему всё открыто? И почему нигде нет следов современной жизни? Где автомобили, мотоциклы или, скажем, трактора?»

Ничего этого не было. Навёл камеру на дорогу. Она была не асфальтовой, не щебёночной — обычная грунтовка, как в деревнях, которые прогресс цивилизации обошёл стороной.

— Что за бред… — хмыкнул я и потянул дрон дальше на север, двигаясь вдоль кромки леса.

Через несколько километров показалась ещё одна деревушка. Та же картина: ни асфальта, ни современных построек. Только деревянные столбы, старые, с керамическими изоляторами. Пригляделся — даже провода выглядели тонкими, как будто медными. Ни стеклопластика, ни оптоволокна.

— Ничего себе… Это же… музей какой-то?

Я уже хотел повернуть назад, когда вдруг в поле обзора появились люди.

На окраине деревни стояли трое, потом пятеро… десять… У одного из домов были припаркованы два древних грузовика, с тарахтящими двигателями и освещающими улицу фарами. А рядом с ними обнаружился целый отряд человек в тридцать, которые были одеты в странную форму. Серо-зелёная ткань, каски, ремни…

Я моргнул.

— Серьёзно? Немцы?..

И тут в голове всё встало на свои места. Вроде бы.

«Аутентичные деревни — это не деревни вовсе, а сплошная бутафория!»

Стало очевидно, что в этой местности либо проходят съёмки исторического фильма, либо занимаются реконструкцией событий времён Второй Отечественной войны.

А по-другому и быть не могло. Не могло ведь, да?

Я не верил сам себе, но мозг отчаянно вцепился в на ходу придумываемое обоснование, напрочь отметая детали способные исказить логичное объяснение происходящего.

«Ну, кто ещё может носить форму вермахта в лесу? Понятное дело — актёры! Очевидно, что это съёмки исторического фильма. Ну или фестиваль. Только, конечно, странно, что не видно ни камер, ни света, ни видеотехники вокруг. Впрочем, если речь идёт не о киносъёмках, а о реконструкции, то тогда всё более-менее нормально. И даже наоборот хорошо, ведь при отсутствии электроприборов современности, всё выдержано в духе того сложного и страшного времени».

Некоторые «реконструкторы» держали в руках оружие. Пистолеты-пулемёты, винтовки. У парочки — поводки, на которых тянулись овчарки. Собаки лаяли, офицер кричал отдавая команды. Сцена выглядела настолько убедительно, что даже мурашки пробежали по коже.

— Это что же за постановка такая? — прошептал я, борясь с накатывающей паникой.

Решив разобраться, я включил микрофон. Гул моторов беспилотника заглушил первые звуки, но потом я стал различать речь — резкие, чёткие фразы. Немецкого языка я толком не знал, но отличить его от других мог безошибочно.

«Потрясающе, — подумал я. — Даже говорят для правдоподобия на немецком. Ну и реализм! Очевидно, что актёры учили свои роли не один день. И круто выучили — не подкопаешься. Однако, как не жаль, но придётся их репетицию немного обломать».

Снизил высоту, опустившись метров на десять над землёй и решил, что пора обратиться к офицеру (который казался главным в труппе) и попросить помощи.

— Здравствуйте, — произнёс я в микрофон, подключив динамики. Голос прозвучал громко и с хрипотцой. — Извините, что отвлекаю, но тут вот какое дело… Понимаете ли, я попал в несколько необычную ситуацию и…

Договорить я не успел…

Вообще тут стоит признать, что я совершил ошибку и своим неожиданным появлением напугал реконструктора. Оно собственно и понятно — ночь, аутентичность, а тут голос сверху!

Вот тот вероятно и напугался…

Да так, что повёл себя более чем странно.

Он вскинул голову, вытаращил глаза, упал на четвереньки, выкрикнул что-то вроде «Партизанен!» и, выхватив из кобуры пистолет, открыл огонь по дрону.

От такого поворота обалдел не только актёр, но и я. В первые секунды даже не поверил — звуки выстрелов были слишком реалистичны. Вокруг буквально засвистели пули. А уже через секунду в объективе стало мелькать множество вспышек — к первому реконструктору присоединились остальные члены отряда.

— Да подождите вы! Я только спросить… — крикнул я.

Но мой голос уже давно никто не слушал. Воздух наполнился шумом, а микрофон стал улавливать не только свист и грохот от выстрелов, но и присоединившийся ко всему этому гвалту лай собак.

Прекрасно понимая, что что-то пошло не так, резко потянул ручку управления и дрон взвился вверх. Сердце колотилось.

Первая мысль была вполне логичной: «Вы с ума сошли! Это же техника! Вы же её подстрелите, идиоты! Она разлетится на куски, а я потом за неё деньги платить буду!»

Но за этой мыслью пришла другая — более холодная:

«Почему из их бутафорского оружия летят настоящие пули?»

Я видел вспышки. Слышал эхо и свист. Это не петарды, не холостые. Настоящие выстрелы.

— Чёрт, — выдохнул я, уводя дрон выше, пока стрелки не превратились в крошечные точки. — Это что за психи такие?..

В голове роились версии — одна бредовее другой.

Но после размышлений пришёл к одной вроде бы единственно правильной: «Сумасшедшие больные вырвались из психушки и, ограбив военный музей, решили отдохнуть на природе!»

Другого логичного объяснения произошедшего у меня попросту не было, да и быть не могло. Поведение реконструкторов было совершенно неадекватным.

— КАЗЛЫ! — на прощание крикнул я в динамики со злости и, пытаясь успокоиться, взял курс дальше на север, стараясь при этом не терять высоту.

А внизу, подо мной, мелькали старые дома, поля, дороги — будто кадры из чужой эпохи. И чем дальше я летел, тем сильнее становилось чувство, что всё это не декорации.

Километрах в трёх от места недавнего безумия наткнулся на ещё одну деревню. Та же темень, ни единого огня, только бледные очертания домов, словно вырезанных из чёрного картона. Дорога вела прямо к центру, где стояли несколько фигур и грузовик.

Я сразу понял — история повторяется. Те же актёры, та же форма, та же сцена, только тут в довесок к автомобильным фарам площадь освещает ещё и фонарь на столбе, запитанный от генератора. И как только я попытался обратиться, мол, «граждане, не дадите смартфон позвонить?», толпа снова ожила, будто по сигналу режиссёра. Треск выстрелов. Пули свистят. В небе мелькают вспышки. Всё точь-в-точь как под копирку.

Я вздохнул.

«Ну ясно, сегодня, похоже, в какой-то психиатрической лечебнице день открытых дверей».

Повернул дрон на восток, решив отлететь подальше от этих неадекватов. Однако не успел толком отдышаться, как на горизонте снова показались огни — два грузовика, вокруг которых шевелились люди. Всё то же — форма времён Второй мировой, каски, автоматы.

Я даже снижаться не стал, потому что уже не сомневался, как только подлечу ближе — начнут стрелять.

Теперь направил своего воздушного соглядатая на юг.

В первой же деревне, что попалась по пути, картина повторилась в точности. Те же странные люди, те же машины, та же пугающая аутентичность.

«Да что же это за массовая реконструкция такая? Не может же такого быть!» — недоумевал я, на этот раз ведя дрон по направлению к западу.

И вот там среди темноты я заметил отблески огня. Приблизился, и сердце невольно замерло.

На поляне догорал самолёт. Искорёженные дымящиеся обломки казались до боли настоящими. Судя по силуэту, это был транспортник. Даже издалека силуэт узнавался безошибочно — крыло с характерным изломом, большой фюзеляж, прямоугольные иллюминаторы. Я видел такие машины только в хронике, но сейчас перед глазами было не кино. Всё выглядело слишком достоверно.

Когда подлетел ближе, увидел группу так называемых «немцев». Они оцепили место крушения — человек сорок, не меньше. В центре, среди пламени и дыма, стояли трое офицеров в фуражках с кокардами. У их ног лежало пятеро тел в лётной форме. Я сначала подумал, что это актёры, изображающие погибших пилотов. Но тела лежали слишком неподвижно. Совсем неподвижно.

Приблизив камеру всмотрелся внимательнее. Кожа — бледная, неровная. Глаза не двигаются. Слишком реалистично для муляжей, и уж тем более для людей, которые просто «играют сцену». Щёлкнул тепловизором — никакого следа лётчики не оставляли, сливаясь с температурным фоном, в отличие от разбитого самолёта и стоявшего рядом оцепления.

— Манекены, — успокоил себя я. — Просто очень качественные. Фильм, видимо, с хорошим бюджетом.

Недалеко стояли два грузовика и несколько легковых автомобилей довоенной эпохи. Всё выглядело дорого, исторично, с любовью к деталям.

«Только вот опять же вопрос: где камеры?»

Оглядел горизонт. Ни прожекторов, ни осветительных установок, ни людей в гражданском. Та же тишина.

«Может, съёмка ведётся с помощью беспилотников? Какой-то новый экспериментальный фильм решили сделать? — подумал я. — Какая-то новая технология. Почему бы и нет?»

Снова переключился на тепловизор и стал методично сканировать местность. Пять минут водил камерой, но ни одного следа техники не нашёл. Никаких других дронов, никаких сигнатур двигателей.

«А может, это такое реалити-шоу? Скрытные миникамеры на каждого участника повесили, и смотрят, как тогда действовали люди? Сделали, так сказать — два в одном: и реконструкция прошлого, и, заодно, пиар развернули для каких-нибудь будущих киносъёмок?»

Пока я старался справиться с потоком мыслей, «немцы» начали движение. По приказу офицера цепь солдат развернулась и пошла в сторону леса.

Задумался, сопоставил направление — и понял, что все предыдущие группы, на которые я натыкался, шли именно туда.

«По сценарию, видимо, там находятся наши», — догадался я и направил дрон вслед.

Минут через десять полёта над кронами умный беспилотник обнаружил первые признаки движения и обратил на них моё внимание, подсветив контуром. В развалинах, возле небольшой рощице были обнаружены двое мужчин. Один лежал, другой сидел рядом, что-то делал с рацией. Даже без тепловизора было видно, что один из них ранен. Второй двигался с трудом, прихрамывал.

Я добавил микрофону чувствительности. Звуки стали значительно чётче.

— Потерпи, товарищ капитан, — сказал парень, опускаясь на колени. Голос дрожал, но был твёрдым. — Сейчас попробую вызвать наших.

Я замер. Они играли так, будто действительно жили этим моментом. Без фальши, без театральности. Настоящее отчаяние, настоящая боль.

У меня внутри всё сжалось. Сцена была настолько живая, что хотелось вмешаться, помочь.

«Интересно, — подумал я, — а с другой стороны этого леса тоже немцы обкладывают?»

Навёл камеру — и действительно: в двух соседних деревнях тепловизор показал крупные скопления людей. Судя по характерным очертаниям — снова «немцы». Однако, повернув «око» на северо-запад, увидел, что там осталась одна полностью пустая деревня. Ни одного источника тепла.

Направился посмотреть, почему там у реконструкторов случился пробел, и вскоре обнаружил причину. Километрах в трёх оттуда был замечен грузовик, вокруг которого суетились десятка два человек. Один офицер размахивал руками и явно кричал на водителя. Тот что-то отвечал показывая на капот, откуда валил пар.

«Закипели», — понял я.

Судя по всему, именно это и стало причиной, из-за которой они не смогли добраться до места съёмки.

«Ясно, значит, кульминация будет там, у развалин», — решил я и вернулся дроном на позицию, где оставил «наших».

Парень снова возился с радиостанцией. Я слышал потрескивание, короткие щелчки, обрывки слов.

— Заря-1! Заря-1! Я — Сокол! — донеслось вдруг так ясно, будто он говорил прямо в мои уши.

Я подпрыгнул.

«Ага! Так это же тот сигнал, который я случайно поймал через свою рацию! Значит, то был не глюк! Значит, передатчик у него настоящий!»

Я быстро переключился с тепловизора на обычный режим, чтобы разглядеть лицо. Молодой парень, лет двадцати, может, чуть больше. Светлые волосы, усталое, но твёрдое выражение лица. Взгляд сосредоточенный, решительный. Он массировал ногу — видно, что болит. Рядом, неподвижно, лежал его товарищ.

Я снова включил тепловизор… и через пару минут моё сердце ухнуло куда-то в давящую бездну. Тело рядом на температурном сканере выглядело не намного теплее окружающей среды, градусов на пять. А это означало одно — тепло безвозвратно уходило. Навсегда.

— Нет… — выдохнул я.

Это не был манекен. Даже самый требовательный реквизитор под самым въедливым режиссёром не будет заморачиваться подогревом манекена, потому что это ни к чему! И не был это актёр, ведь даже самый талантливый актёр в самом строгом сценарии не сможет впасть в анабиоз, понижая температуру тела.

Передо мной умирал человек…

Секунда, другая и вот лицо погибшего стало серым, неподвижным.

Парень рядом резко поднял голову, будто что-то почувствовал, сжал кулаки.

И в этот момент у меня закружилась голова. Всё, что я видел последние часы — разбитая лаборатория, странные деревни, старые грузовики, немецкая форма, горящий самолёт — вдруг сложилось в одну страшную, ошеломляющую картину.

Это не съёмки. Не реконструкция. Не игра.

Я находился в середине леса, в настоящей военной зоне, а вокруг была война. Та самая война.

Мысль была настолько безумной, что мозг отказался её принимать. Всё привычное бытие буквально рушилось на глазах. Время, логика, мир — всё трещало по швам.

Но растерянность длилась лишь мгновение. Сердце забилось как мотор. Страх уступил место инстинкту.

Необходимо было узнать правду. И узнать её сейчас я мог лишь у того, кого в случае правоты моей догадки нужно было самого спасать — причём срочно!