Разумеется, услышав посторонний голос, я не стал предпринимать попытки связаться с Сергеем. Было очевидно, что в дом вошёл кто-то чужой. Но кто именно и один ли он был, я не знал. Сердце забилось чаще. В ушах звенела тишина, нарушаемая лишь треском помех в рации. Мои пальцы непроизвольно сжали джойстик управления дроном. Всё, что я мог сейчас — это слушать и ждать.
Немного пролил свет на этот вопрос голос Аниной мамы:
— Господин староста, это вот, господин ефрейтор пожаловал. Хочет вот узнать… э-э… не нужно ли чего?
— Что? — взревел явно нетрезвый голос. — Ты ж к нам только-только жаловаться прибегала, что твою дочь украли. А теперича что — защищаешь? — После этого мужик обратился к Сергею. — Ну, господин ефрейтор, говори, куда Аньку девали? И учти, я господину бургомистру завтра буду звонить и жаловаться! Поэтому не смей мне врать. Что с девкой? Попользовались ужо? А теперь, что, сюда нос сунули? И Гальку, значить, себе для утех забрать захотели? А⁈
— Я плохо русский — говоритъ! — буркнул Сергей, вероятно, пытаясь потянуть время, чтобы понять, как действовать дальше.
Я знал этот его тон — чуть натянутый, но вполне твёрдый. На моей памяти, он никогда не терялся, но сейчас, похоже, ситуация застала его врасплох. Да и любого бы застала…
Однако из того, что уже произошло, я мог сделать как минимум ещё один вывод: так как сразу младший лейтенант не предпринял никаких спешных действий по нейтрализации незваного гостя, можно было предположить, что тот был не один.
А между тем староста произнёс:
— Ну, тогда поясни мне, что ты тут делаешь, ефрейтор.
— Нэ ефрейтор, а госпатин ефрэйтор! — повысив голос, постарался взять инициативу Сергей. — Я приехать сюда, чтобы взять мать и брата девки и отвезти, куда сказано. У меня приказ!
«Молодец! Хорошо держится. И почти не соврал», — подумал я, подлетая наконец беспилотником к деревне.
С высоты в сто метров всё выглядело тихо и мирно, но это было то самое коварное спокойствие, которое всегда предшествует буре. Рядом с домом никаких повозок или машин, кроме той, на которой приехал напарник, замечено не было, равно как и полицаев. А это означало, что все, кто прибыл со старостой, находились внутри.
Поднял дрон чуть выше, залетел за соседний сарай, а потом осторожно снизился, чтобы лучше рассмотреть окна. Почти сразу нашёл нужное.
В помещении большой горницы, кроме Кудрявцева, матери Анны и мальчугана, было ещё три человека. Посредине — вероятно, староста. Лет под шестьдесят, с красными, мутными глазами и густой седой бородой, из которой торчали жёлтые клочья табака. Предатель был пьян до такой степени, что даже через микрофон передавалось ощущение мерзкого перегара.
По бокам от него стояли с винтовками за плечами два полицая. Молодые, но уже с лицами, на которых отпечаталось то, во что превращает человека власть без совести. Щёки заплыли жиром, глаза наглые, блестящие. Оба в замасленных шинелях, из-под которых виднелись грязные воротники.
Аня, наблюдая за происходящим на экране, сжала кулаки так, что побелели пальцы.
— Это Юрка и Мирон, — прошипела она. — Тот, что слева — Мирон. Это он всё меня домогается — проходу не даёт. Гад, фашистский прихвостень, как и его отец и брат. И как только таких земля носит⁈
Я видел, как в её глазах на миг блеснули слёзы, но она сдержалась.
А между тем староста, услышав, что сказал Сергей, наморщил лоб и потеребил бороду.
— Что-то не пойму я тебя, господин ефрейтор. Ты ефрейтор и Ганс ефрейтор, так чего ж он не сам приехал, а тебя послал? Иль ты у него на посылках бегаешь?
— А ну молчать, сволочь! Как разговариваешь с немецкий унтерофицир⁈ — тут же зарычал напарник делая всё что должно было соответствовать его роли.
В его голосе зазвучала та самая сталь, которую я уже знал по предыдущим операциям. Теперь он не играл — он постарался жить этим образом.
Староста отшатнулся. В комнате повисла тяжёлая пауза.
— Да молчу я, молчу, — тут же пробурчал бородач, примирительно поднимая руки. — Просто странно это… форма-то у вас с Гансом считай что одинаковая. И пуговица даже та же самая, что Маруська подшивала. Только вот не было у Ганса дырки в кителе прям посредине груди. — Он прищурился, словно лисица, что чуяла капкан, и крикнул: — Сынки, на прицел его! Это не немец!
Стоящие рядом полицаи мгновенно вскинули ружья. Щёлкнули затворы.
— Ви ошибаться! И будите ответить за это безобразие! — попытался продолжить играть свою партию Кудрявцев.
— Ответим, ответим. Только не перед тобой. — Староста хмыкнул, а затем шагнул вперёд. — Ты кто? Чёта лицо у тебя знакомое! А ну… — он чуть наклонил голову и через мгновение вскрикнул: — Ба! Да это ж убёгший красный! Значит, пригрела его, — перевёл взгляд на женщину и прищурился, — да, Галина Ивановна⁈
— Да ти шо, батя, — не поверил один из сыновей. — Неужто и впрямь он⁈
— А ты сам погляди, Мирон! Это ж тот, кого мы в сарае держали! Разве не помнишь⁈ А я вот на память не жалуюсь! Я его морду запомнил — вишь, как глазами зыркает! Не любит он нас, не любит!
— А за что вас, тварей — предателей своего народа, любить⁈ — явно поняв, что раскрыт, с презрением процедил Сергей. — Гниды вы, а не люди!
— Батя, точно — он! — удивлённо прошептал второй сын.
— А я что вам говорил⁈ У меня-то глаза есть, хоть и с похмелюги, — усмехнулся староста и обратился к Кудрявцеву. — Значит, сбёг ты от нас, убил Анькиного ухажёра и теперь к матери пришёл? Хочешь её тоже увести к Аньке⁈ — И тут он зарычал: — А ну, говори, где девка⁈
— Не твоё дело! — в ответ презрительно проскрежетал разведчик, и я увидел, как он незаметно опустил руку и пододвинул её к карману, в котором лежал трофейный пистолет системы Люгера.
Однако главный полицай это тоже заметил.
— Но-но! Не балуй! — прошипел он и, покосившись на своих сыновей, дал команду: — Вяжите его, сынки, сейчас допросим как следует и узнаем, кто помог ему сбежать. Хотя… — он повернулся и посмотрел на мать Анны, — да тут и думать нечего. Что дочь комсомолка за красных, что мать от неё недалеко ушла — тоже коммуняка, поди. Давно надо было вас кончить вместе с твоим щенком! Да всё Мирон, — он потряс кулаком перед лицом одного из сыновей. — Люблю да люблю… А оно вишь как сложилось⁈
Меня из раздумий вырвал голос Ани, которая прошептала:
— Николай, что же нам делать⁈
Сказать по правде я был в растерянности — ситуация была фактически безвыходной. У дрона на подвесе боезапаса не было, более того, его вообще у нас в наличии больше не было. Впрочем, даже если бы и был, то как мне его применить, когда рядом с полицаем находились не только Сергей, но ещё и женщина с ребёнком⁈
Стрелковым же оружием в данный момент я тоже помочь никак не мог. И дело даже было не в том, что я находился в нескольких километрах от Никитино, а в том, что стрелять — это не то же самое, что сдавать экзамен по баллистике. Конечно, если бы в потенциальном бою у меня было время приготовиться, выбрать позицию, хорошенько и не спеша прицелиться, я, возможно, сумел бы снять одного, двух, а может быть даже и трёх противников, но кто бы мне дал время на эту самую подготовку? Да и к тому же на шум выстрелов неизбежно сбежались бы остальные полицаи — и тогда уж точно у нас шансов бы не было.
А тем временем пособники оккупантов шагнули к Кудрявцеву.
Нужно было срочно что-то предпринимать.
Я посмотрел на растерянную Аню, которая стояла рядом бледная, с дрожащими губами. В её глазах отражались огни от монитора, и это придавало и без того блёклому лицу какой-то совсем уж призрачный оттенок.
Тяжело вздохнул, понял, что выбора у меня попросту нет, после чего махнул на всё рукой, опустил дрон ближе к дымоходу, врубил микрофон, рывком сдвинул ползунок громкости до конца и, собрав в себе все силы, что были, громко зарычал в динамик:
«Внимание! Граждане бандиты и предатели! Вы окружены частями Красной армии! Немедленно освободить заложников, иначе мы уничтожим всех до единого!»
В доме мгновенно всё замерло.
— Чо? — наконец раздался в рации голос главного полицая, очевидно, впавшего в прострацию и шок.
И оно было от чего. Стереодинамики беспилотника орали так, что звук, наверняка, был слышен не только во всей деревне, но и вёрст на двадцать окрест.
Я же продолжал запугивать гадов, ощущая, как под кожей леденеет кровь, и одновременно поднимается нечто вроде злорадной радости.
— Считаю до трёх! После чего мы уничтожим тут всё живое! Раз! — и, не продолжая лекцию про математику и цифры дальше, крикнул в микрофон: — Серж, на выход! Пулемёты тебя прикроют!
— Как это⁈ — услышал я в рации, окрик принадлежащий старосте. В голосе слышалась растущая паника.
— Не двигаться, я сказал! Стоять на месте! А то и тебя, и твоих сыновей положим! Вы все у нас на прицеле!
— Ясно⁈ — донёсся ровный голос Сергея, который, поняв мой блеф, решил подыграть. — Сидите тут тихо и не высовывайтесь! Иначе сгорите, как и сгорели ваши полицаи при моём побеге! Так что даже не смейте нас преследовать! А вы, — это уже маме Анны и мальчику, — быстро за мной!
Уже через пару секунд я увидел, как они выбегают из дома.
Галина Ивановна была хрупкой женщиной лет под пятьдесят, с волосами, собранными в тугой узел; одежда её была обычной для этих времён: старое пальто, поношенная шаль. Несмотря на скромное телосложение, она несла на руках ребёнка лет восьми, худого, со светлыми кудрявыми волосами.
Когда приблизились к грузовику, Сергей в одно мгновение помог женщине и ребёнку забраться в кабину, поторапливая:
— Залезайте! Залезайте!
После того, как семья оказалась внутри, Кудрявцев сам запрыгнул за руль, и грузовик сразу же начал движение.
Тут дверь распахнулась — полицаи пришли в себя от первоначального шока, и один из них — младший сын Мирон — выскочил и направил ружьё в сторону машины. При этом бегавшая во дворе собака, похоже, почуяв опасность, рванулась к нему и зарычала.
— Шарик! Шарик! — послышался в рации детский голос, и сердце на секунду ёкнуло.
Староста, махнув рукой, крикнул: «Давай!» — и Мирон, не раздумывая, замахнулся прикладом, чтобы ударить собаку. Та отбежала, не переставая лаять, и тот, больше не обращая внимания на неё, прицелился в сторону грузовика. По его лицу расплылась грязная брезгливость, а потом прозвучал выстрел. Староста грязно выругался, в дверях возник Юрка и тоже схватил винтовку наизготовку.
Понимая, что с такого близкого расстояния гады могут и попасть в кого-то из наших, я заревел:
— Всем лежать, сволочи! Лежать, я сказал!
В критических ситуациях голова иногда соображает на такой скорости, что куда там компьютеру. Не прекращая зло орать в микрофон, выхватил из кармана тот самый плеер, который раньше таскал с собой Сергей, запустил что-то из папки «black metal», ткнул в середину трека, выдернул наушники, что автоматически переключило девайс на внешний динамик, и поднёс грохочущее устройство к микрофону дрона.
На полицаев хлынул инфернальный, агрессивный, пугающий поток звуков, в котором даже привычное к подобному человеческое ухо теряло опору — адский шум, умноженный на жёсткую музыку, чумовой гроул и полную тотальную обречённость.
Аномальная для этого исторического периода какофония застигла неокрепшие умы полицаев врасплох — они упали навзничь, зажимая уши, при этом всеми силами вжимаясь в землю. Когда гитарный рифф стал, как звук приближающегося бронепоезда, ведущего огонь из всех орудий, предатели родины явно наложили в штаны: кто-то из них метнулся в кусты, кто-то бросил винтовку и картинно побежал в сторону сараев, а староста просто стал кататься по траве, зажимая голову руками. Их конвульсивные несвязанные движения говорили о том, что акустическая атака сработала на все сто процентов и сознание гадов не выдержало.
Видя, что машина уже выезжает за территорию населённого пункта, решил заканчивать цирк. Судорожным движением руки выключил плеер и заорал в микрофон:
— Покайтесь, грешники! Иначе в следующий раз заберу вас в геенну огненную! — потом подумал-подумал и добавил на прощание: — КАЗЛЫ!
Где-то за пределами обзора в тоскливом ужасе выли деревенские собаки. Сидящая на берёзе ворона, превратившись в каменное изваяние с открытым клювом, восхищённо смотрела в сторону дрона.
Ну а я резко поднял беспилотник на максимальную высоту, чтобы тот как можно скорее исчез из поля зрения возможных наблюдателей, если таковые найдутся.
В голове всё время носилась мысль: «Удивительно, но в данный момент психологическое оружие оказалось намного сильнее огнестрела!»
Догнав грузовик, навёл на него камеру.
— «Малыш», как обстановка? Погоня есть? Приём! — произнёс в рацию голос Сергея, где на заднем фоне плакал мальчик причитая: «Шарик! Шарик! Мама, там Шарик!»
— Погони со стороны противника нет, — ответил я. — Но всё же вас преследуют! Приём!
Я снял очки и, кивнув на планшет, поинтересовался у Анны:
— Это ваша?
Глаза девушки хаотично метались из стороны в сторону, а рот был широко открыт, как клюв у той вороны на берёзе.
«Вот же блин, психологическое оружие устроило френдли фаер! Походу дела музыка из плеера и её зацепила. Хорошо, что не дроновыми децибелами», подумал я, а в слух произнёс:
— Аня, не переживай. Всё хорошо.
— Ч-что это было? — ошеломлённо прошептала та.
— Просто — шумовые эффекты! Это мы так врага отвлекаем от его мерзких дел! Понятно?
— А… Ага. — Кивнула та через пару секунд, потом помотала головой, явно стараясь прийти в себя, и прошептала: — Ты меня о чём-то спросил?
— Собака, говорю, ваша?
— Да-да, это наш Шарик! Смотри, он бежит за машиной! — произнесла волнующимся голосом, наконец ожившая девушка, показывая при этом пальцем на монитор.
— Вижу, что бежит, — хмыкнул я и, потерев подбородок, поинтересовался: — А он лает?
— Конечно! — сказала Аня и, тут же поняв, что столь опрометчивое утверждение может сыграть совсем не в пользу домашнего питомца, сразу же поправилась: — Но только на чужих и… и только по приказу хозяев! — Потом чуть подумала, и, явно понимая, что наличие лающей собаки в лесу очень опасно, ведь из-за лая мы все можем быть обнаружены противником, запричитала: — Вы не волнуйтесь, я ему скажу, он не будет лаять! Он послушный! Я его надрессирую! Честно! Я смогу!
Сергей не слышал нашего разговора, а потому решил уточнить:
— «Малыш», кто нас преследует? В зеркалах заднего вида ничего не вижу! Приём!
— А ты и не увидишь. Преследователь изрядно отстал. Так что если не хотите собакена потерять, то нужно сбавить ход и вообще остановиться на пяток секунд.
— Не понял! За нами бежит собака?
— Ну да, а зовут её Шарик.
Рация в кабине работала достаточно громко и ребенок, вероятно, услышав знакомое имя, тут же заголосил:
«Мама! Мамулечка! Шарик!»
— Товарищ партизан… там где-то наша собака? — нервным голосом проговорила Галина Ивановна, обращаясь к Кудрявцеву.
— Пока не знаю, — ответил ей Сергей и спросил меня: — Что делаем? Приём!
— А у нас есть выбор? — вздохнул я. — Останавливайся и подбери отставшего пассажира, а то он уже запыхался и язык высунул, бедняга. Другого преследования нет. За обстановкой слежу!
В рации послышался шорох — разведчик притормозил, машина чуть заскрипела. Открылась пассажирская дверь, а Сергей высунувшись в окно, посмотрел назад.
— Шарик! Шарик! — вновь раздался в кузове взволнованный голос, и я увидел, как собака, выбежав из-за поворота, почти молниеносно догнала стоящий грузовик и рывком запрыгнула в кабину.
Дверь захлопнулась, автомобиль продолжил движение, а я, успокаивая зарыдавшую у меня на плече Аню, продолжил следить за обстановкой, одновременно слушая через рацию плач, слова благодарности и крики радости.
На душе было очень легко. Мы все остались живы и даже Шарика спасли! Ну разве это не счастье? Разве ради таких вот мгновений не стоит жить?
Вот и я думаю, что стоит!