Первый чекист

СИРЕНА

Вначале декабря 1905 года в Москве вспыхнула всеобщая политическая забастовка. В первые же два дня забастовало 150 тысяч человек. И это было только началом. Всюду проходили многолюдные митинги, массовые демонстрации. Напуганные небывалым размахом забастовки, власти начали стягивать в Москву войска из других городов. Московский пролетариат ответил на это баррикадами: больше тысячи баррикад появилось на улицах города. Всеобщая стачка переросла в вооруженное восстание.

В разгар уличных боев в Москве варшавский генерал-губернатор Скалой получил секретное предписание: часть войск, расквартированных в Польше, немедленно направить в Москву. Однако, хоть предписание и было секретно, польские революционеры узнали о нем.

Было уже раннее утро, когда Дзержинский возвращался с заседания подпольного комитета. Всю ночь обсуждали товарищи положение, решали, как помешать отправке войск из Варшавы в Москву. Выход мог быть только один; забастовка железнодорожников. Но железнодорожников должны поддержать и другие рабочие Польши. А это не так просто, если учесть, что польские националисты категорически против забастовки.

Дзержинский шел, выбирая малолюдные улицы. После побега, достав документы на чужое имя, он приехал в Варшаву. Да, документы были надежные, но мало ли что могло случиться?

Дзержинский старался идти по малолюдным улицам, но ему все-таки необходимо было пересечь Иерусалимскую — главную улицу Варшавы. Вдруг он услышал за спиной чьи-то быстрые шаги. «Неужели шпик?» — мелькнуло в голове. Дзержинский пошел быстрее, но идущий сзади не отставал. Дзержинский замедлил шаг и почувствовал, что преследователь приближается. Деваться некуда. Внезапно остановившись, Дзержинский резко повернулся, и шедший сзади чуть не наскочил на него.

— Феликс, пан Феликс! — горячо зашептал он, обнимая Дзержинского. — Как я рад, что мы, наконец, встретились! — Он выпустил Дзержинского из объятий и принялся рассматривать его. — О, вы изменились, пан Феликс, очень. Я с трудом узнал вас.

— Вы тоже изменились, пан Лощинский, — ответил Дзержинский, с интересом разглядывая давнего знакомого.

Адвокат был по-прежнему изысканно одет, но заметно пополнел, чуть обрюзг, стал носить пенсне.

— Я знал, что вы в Варшаве, пан Феликс, — продолжал адвокат, — и очень хотел повидать вас. И вот эта случайная встреча! Ах, как я рад ей!

«Случайная ли?» — подумал Дзержинский, но ответил:

— Последняя наша встреча, пан Лощинский, была давно, но я хорошо помню наш разговор тогда.

Лощинский промолчал. Он покусывал губу, что-то, видимо, обдумывая.

— Вот что, пан Феликс, — вдруг сказал он решительно, — нечего играть в прятки. Давайте поговорим откровенно.

— По-моему, наш откровенный разговор состоялся уже… еще там, в Вильно…

— Я имею поручение от своих товарищей поговорить с вами, — будто не слыша, продолжал Лощинский. — Я понимаю, вопрос слишком серьезный, чтобы обсуждать его вот так, на ходу. Но сейчас другого выхода нет — время не ждет.

Несколько минут они шли молча.

— Мы пробовали уже договориться с некоторыми руководителями вашей партии, — заговорил Лощинский, искоса поглядывая то на Дзержинского, то на редких прохожих, — но это ни к чему не привело. Может быть, вы окажетесь разумнее. И тогда с вашим авторитетом… Не притворяйтесь, Дзержинский, — горячо воскликнул Лощинский, заметив протестующий жест собеседника, — вы же знаете, каким пользуетесь авторитетом среди рабочих, как они верят вам! Они рассказывают легенды о ваших побегах, о вашей храбрости…

— Но это же легенды, — усмехнулся Дзержинский.

— Не в этом дело. Вы знаете, какое время мы сейчас переживаем. Именно сейчас настал момент объединиться всем полякам в борьбе за свободу родины! Пока москали дерутся между собой, мы, воспользовавшись тем, что из Польши будут выведены войска для подавления московского восстания… Понимаете?! Лучшего момента и не придумаешь! Мы имеем сильное влияние на рабочих многих заводов и фабрик…

— А почему бы вам не использовать свое влияние и не помочь нам, не помочь революции? — насмешливо спросил Дзержинский.

Лощинский остановился, и пенсне его гневно блеснуло.

— Я позволю себе ответить на это словами вождя нашей партии, партии истинных поляков, Иосифа Пилсудского. Когда ему предложили это, он сказал: «Я всю жизнь готовился к борьбе с русскими, а теперь мне предлагают выступать совместно с ними».

— Да, конечно, это смешно, — согласился Дзержинский, — если уж вы выступите совместно с русскими, то с русскими генералами и русским царем против рабочих. Даже если это будут поляки. Это так и произойдет — помяните мое слово!

Не прощаясь, он свернул в переулок и через знакомый проходной двор вышел на другую улицу. Он не боялся, что Лощинский укажет на него первому попавшемуся полицейскому или шпику. Сейчас Дзержинского беспокоило другое: в словах Лощинского было много ерунды, но была и правда: на многих заводах и фабриках было еще сильно влияние националистов — так называемой Польской социалистической партии (ППС). Пользуясь ненавистью рабочих к угнетателям, члены этой партии внушали им, что угнетатели — все русские без исключения. Они твердили, что полякам нет дела до русской революции, что чем больше прольется крови, тем скорее уйдут из Польши проклятые «москали». Надо еще приложить много усилий, чтоб вырвать всех рабочих из-под влияния националистов. Но это потребует времени. А всеобщая забастовка должна начаться как можно скорее. Уже все готово в Варшаве, в Лодзи, в Ченстохове. Остаются только шахты и рудники Домбровского угольного бассейна. Впрочем, и там рабочие готовы по сигналу прекратить работу.

Всеобщая забастовка в Домбровском бассейне по традиции начиналась всегда с сирены самого крупного здесь завода «Гуты Банковой», находящегося в Сосновицах. Но «Гута» молчала.

В тот же день Дзержинский выехал в Сосновицы.

Не знал он, что в Сосновицы раньше него прибыл Лощинский.

Не рассчитывая на свой авторитет, Лощинский первым делом связался с управляющим завода, предупредил о возможных беспорядках и довольно откровенно намекнул, что неплохо было бы привлечь воинские части. Управляющему не надо было объяснять, он сразу все понял. На завод был вызван и спрятан, чтоб не привлекать внимания рабочих, отряд солдат. Ни Дзержинский, ни встретившие его в Сосновицах товарищи не знали об этом. Они подошли к заводу, когда ворота уже закрывались после обеденного перерыва. Еще секунда, и тяжелые створки ворот сомкнутся. Тогда во двор завода не попасть. Раздумывать было некогда — подавшись вперед, Дзержинский вставил ногу в узкую щель между створками. Сразу все тело пронзила острая боль, но Дзержинский не отдернул ногу. «Только бы попасть во двор, — думал он, — только бы встретиться с рабочими!» Сторожа били по ноге, несколько человек навалились на створку, прижимая ногу и надеясь, что боль заставит Дзержинского убрать ее. Но он терпел. А товарищи нажимали на ворота с другой стороны. Еще немного, еще одно усилие! Ворота начали поддаваться. И вот уже Дзержинский во дворе. Он сразу оценил обстановку, увидев тысячную толпу рабочих и возвышающуюся над ними фигуру Лощинского: управляющий заводом разрешил рабочим собраться на митинг, чтоб послушать националистов. Это надо использовать. Дзержинский молниеносно очутился рядом с Лощинским.

— Мы не можем победить в одиночку, без русского пролетариата, — заговорил Дзержинский. — Задача наших врагов — расколоть нас, наша задача — объединиться. Только тогда мы будем сильны, будем непобедимы. Если мы позволим войскам уйти в Москву — они задушат там русских рабочих и вернутся сюда, чтобы расправиться с нами. Вот почему я призываю вас объявить забастовку — всеобщая забастовка уже назрела. Очередь лишь за вами.

Лес рук поднялся над заводским двором — «Гута Банкова» голосовала за забастовку. Сейчас рабочие «Гуты» должны прекратить работу и сиреной сообщить об этом другим заводам.

Но в эту минуту со стороны доменного цеха показались солдаты. Рабочие начали медленно отступать. И вдруг мощная сирена — сигнал к забастовке — прорезала тишину. Воспользовавшись суматохой во дворе, Дзержинский и его товарищи узнали, где находится сирена, и, пока солдаты очищали двор, пробрались к ней. В тот же миг все остальные звуки потонули в мощном голосе сирены.

Не сразу опомнились солдаты, а когда они добрались, наконец, до сирены и выключили ее — уже ревели десятки сирен на других заводах и фабриках, сообщая о начале всеобщей забастовки.

Через несколько минут улицы Сосновиц заполнили казаки с пиками наперевес и солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками. Все было приведено в боевую готовность. Одновременно был оцеплен вокзал, окружены заводы, установлены посты на дорогах. Всюду шныряли переодетые полицейские, сыщики, шпики. Они искали Дзержинского.

А Дзержинский в это время был уже далеко — рабочие вывели его из города только им одним известным путем. И едва он успел добраться до Варшавы — началась забастовка на железной дороге. Польские железнодорожники остановили эшелоны, шедшие на подавление восстания в Москве.