Первый чекист

СКАЗКА «ПЕРЕПЛЕТЧИКА»

Ковенский полицмейстер был доволен своей жизнью. Он больше всего на свете не любил волноваться, а служба в Ковно, слава богу, не давала особых поводов для волнений. Правда, в городе, особенно таком крупном, случалось всякое. Но это «всякое» не очень беспокоило полицмейстера. Главное, в Ковно не было среди рабочих ни волнений, ни забастовок. Не то что в других городах!

Конечно, в Ковно, где имелись 4 фабрики железных изделий, спичечная фабрика, трамвайный парк, в городе, где имелось множество ремесленных мастерских и в общей сложности жило несколько тысяч рабочих, надо всегда быть наготове. Это полицмейстер прекрасно понимал и делал все, чтобы ко-венские рабочие не заставляли его волноваться. Надо отдать должное полицмейстеру — он умел подбирать шпиков, сыщиков, доносчиков, И даже самые незначительные разговоры рабочих становились известны начальству. Начальство было спокойно. И вдруг…

Полицмейстер даже ушам своим не поверил, когда ему доложили, что на заводе Рекоша, где работало больше 400 человек, волнения. Это было невероятно! Полицмейстера потряс не только сам факт волнения. Он никак не мог понять, что произошло с рабочими, почему они, забитые и запуганные, которых обманывали и обсчитывали, у которых штрафами отнимали чуть ли не половину зарплаты и которые боялись возражать, потому что могли быть немедленно уволены, почему они вдруг перестали молчать?

А на следующий день весь город уже знал, что завод Рекоша остановился. И люди — одни с радостью и волнением, другие со страхом и злобой — передавали друг другу малознакомое слово «стачка».

Но это было только началом. Прошло совсем немного времени, и рабочих Ковно будто подменили. Дело дошло даже до того, что на одном из заводов в предместье Ковно рабочие потребовали сокращения рабочего дня, который длился 12–13 часов. И самое ужасное — добились своего! Потом остановились предприятия Розенблюмаса и Подберезкиса.

Это казалось невероятным, но это было так!

От волнения ковенский полицмейстер похудел, шпики и полицейские сбились с ног, жандармы не имели ни минуты покоя. Всем было ясно; в Ковно приехал опытный организатор, умелый пропагандист — «бунтовщик». Его надо было как можно скорее обнаружить и арестовать! Но, несмотря на все старания властей, бунтовщик оставался на свободе.

Волнение жандармов и полиции достигло предела, когда забастовал один из самых крупных заводов в городе — завод Шмидта.

В эту ночь полицмейстер почти не ложился спать. Снова и снова он просматривал и перечитывал донесения сыщиков, выслушивал рапорты своих помощников, даже просматривал архивные дела, но ничего утешительного не находил. Ничего не дали обыски и облавы, которые были проведены в рабочих кварталах. Неизвестного агитатора найти не удалось. А то, что «подстрекатель» и «бунтовщик» прибыл в Ковно, полицмейстер не сомневался. До недавнего времени в городе — это было известно совершенно точно — не существовало никакой организации. А теперь она есть!

Полицейский со злостью отодвинул ненужные папки с донесениями сыщиков и, подойдя к шкафу, достал небольшую кожаную папку. В ней лежал только один документ: сложенный в несколько раз лист грубой бумаги. Вынув его, полицмейстер развернул и положил перед собой. Наверху жирно был набран заголовок — «Ковенский рабочий». Ниже, уже мелким шрифтом, стояла дата — 1 апреля…

Полицмейстер машинально взглянул на календарь, хотя прекрасно помнил, что сегодня 29 апреля. Почти месяц ходила эта газета, напечатанная на гектографе, среди рабочих, прежде чем попала сюда, в его кабинет. И рабочие читали ее! Конечно, читали — недаром же этот листок зачитан буквально до дыр! А сколько еще таких ходит по рукам!

Полицмейстер закурил и попытался успокоиться. Но это ему не удалось. Газета лежала перед ним и всем своим видом, всем содержанием вызывала бессильную злобу. Одни заголовки статей чего стоят! «Ко всем ковенским рабочим», «Как нам бороться?» «Сибирь». А содержание этих статей!

Толстым красным карандашом он жирно подчеркнул слова: «Так поднимемся же, товарищи, и мы на борьбу по примеру петербургских рабочих и предъявим Рекошу наши требования».

— Поднялись, — зло прошептал полицмейстер, — предъявили…

За три последних дня, с тех пор как сыщик доставил ему эту газету, он уже не раз перечитывал ее статьи. И каждый раз приходил в ярость. «Лучшее средство — это бросить работу, стачка, — читал полицмейстер, и красный карандаш со злостью бегал по бумаге. — Надо, чтоб рабочие все до одного бросили работу, то есть необходимо единство…» И вдруг полицмейстера осенило: не мог один человек так быстро организовать рабочих, не мог он один выпустить газету, собрать столько фактов о жизни ковенских рабочих в такой короткий срок! Значит, несколько опытных бунтарей явились в Ковно! Задумавшись, полицмейстер даже не сразу заметил, что дверь отворилась и, неслышно ступая по мягкому ковру, в комнату вошел жандармский офицер. Не дожидаясь приглашения, жандарм сел в кресло и закинул ногу на ногу.

— Приближается Первое мая, господин полковник, их праздник, — сказал жандарм.

Полицмейстер вздрогнул, поднял голову и, прищурившись, посмотрел на жандарма.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы изучаете уже устаревшую литературу, — жандармский офицер кивнул на исчерканную красным карандашом газету.

— Устаревшую?

— К сожалению, да! — не торопясь жандарм вынул из кармана небольшой листок и положил на стол. Это была листовка «Всеобщий рабочий праздник 1 Мая».

— «Да погибнут тираны, да погибнут кровопийцы, да погибнут предатели — и да здравствует наше святое рабочее дело!» — начал читать полицмейстер вслух.

— Я уже знаком с содержанием, — поморщился жандарм, — и не испытываю желания слушать еще раз.

Но полковник, не обращая внимания на его слова, продолжал читать вслух:

— «Смелее на борьбу, и победа будет за вами. Дружно, братья, вперед!»

Положив листовку, полицмейстер вытер вдруг вспотевшее лицо и тупо уставился на жандарма.

Если бы они знали, что как раз в эту минуту всего в нескольких кварталах отсюда шел по улице высокий юноша, за поимку которого много бы дали и полицмейстер и жандармы!

Пройдет некоторое время, и в жандармских донесениях, в письмах прокурора этот юноша будет называться «опасным государственным преступником». Но пока ни полиция, ни жандармерия не догадывались, кто виновник всех их волнений, как не знали и того, что работа в Ковно — первая самостоятельная работа молодого революционера Феликса Дзержинского, что, агитируя рабочих, призывая их бастовать, девятнадцатилетний Феликс сам учился организовывать забастовки.

Да, власти пока и не подозревали, что все происходящее в Ковно — дело рук молодого революционера. Зато его хорошо уже знали рабочие Ковно. Они не только укрывали Феликса от полицейских ищеек, которые рыскали повсюду, но и с каждым днем все внимательнее прислушивались к словам молодого агитатора, все больше верили ему. Да и как не верить, если этот юноша говорит всегда о том, что больше всего волнует рабочих, — об их тяжелой жизни и о том, как можно изменить ее.

Бывало не раз — доведенные до отчаянья рабочие ломали станки, портили машины. Но это, конечно, не помогало. Станки и машины чинили или привозили новые, а рабочих выгоняли с работы или арестовывали.

И вот появился человек, который сказал: не с машинами и станками надо бороться, а с теми, кому принадлежат они. Но для этого надо объединиться, действовать всем вместе, а не поодиночке Первыми его послушались рабочие в предместье Ковно: дружно, как один человек, бросили они работу и добились победы: хозяин вынужден был сократить рабочий день на три часа. За ним пошли рабочие и других заводов и тоже победили.

Все больше людей прислушивалось к словам молодого агитатора, все больше людей верило ему. И всюду ждали его с нетерпением.

Ждали его и в маленьком деревянном домике, куда сейчас направлялся Феликс.

— Садись обедать, Переплетчик, — предложил хозяин, едва Феликс переступил порог.

Дзержинский отрицательно покачал головой.

— Недавно пообедал, — поспешно ответил он и только сейчас вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня.

— Садитесь, — хозяйка встала и придвинула гостю стул.

— Нет, нет, — забеспокоился пришедший, бросив быстрый взгляд на трех сидевших у стола ребятишек, не спускавших глаз с еды, — нет, спасибо, я сыт. Да и некогда!

Переплетчику — так звали Дзержинского в Ковно — действительно было некогда. Вызвав хозяина в коридор, он передал ему пачку листовок для распространения на заводе и, попрощавшись, ушел. Сегодня Феликсу надо было побывать еще и у сапожников и кожевников, на Шишкиной горе и в Заречье, а оттуда попасть на другой конец города — к бастующим металлистам в Спинишки.

Трудно было представить, как один человек успевал бывать всюду и всюду поспевал вовремя.

И может быть, еще долго бы гонялись власти за неизвестными агитаторами, если бы однажды поздно ночью не явился в полицию старый испытанный шпик.

А через час он уже стоял перед полицмейстером и докладывал о том, что ему удалось, наконец, выследить «бунтовщика» и узнать его фамилию.

— Это дворянин Виленской губернии Дзержинский Феликс Эдмундович.

— Дворянин?

— Так точно, — кивнул шпик и уткнулся в записную книжку, — прибыл в начале марта из Вильно. Поселился в доме Кильчевского, а 6 июня переехал в дом Воловича, работает в переплетной мастерской. Я смотрел домовую книгу. Там написано: «Занимается уроками и сам учится». А работает переплетчиком. — Шпик поднял голову и посмотрел на полицмейстера.

— Подожди! — вдруг вскочил полицмейстер. Он быстро перебрал лежащие на маленьком столике папки. Найдя нужную, он достал несколько листков. «Переплетчик Дзержинский и сапожный подмастерье Иосиф Олехнович раздают рабочим книги для чтения», — прочитал он донесение одного из жандармов.

— Книги раздают?

— Так точно.

— Взять с поличным можно?

— Есть один человек, — помялся шпик, — но…

— Ну?!

— Деньги просит!

— Болван! Где этот человек?!

Молодой губастый парень вошел в кабинет и испуганно попятился — видимо, он не ожидал увидеть самого полицмейстера.

— Где ты увидишь Переплетчика и когда? — сразу начал полицмейстер.

Парень рассказал, что завтра он должен встретиться с Переплетчиком и получить от него книги. Какие книги — парень еще не знал, но, по всей видимости, это будет запрещенная литература.

Сторговались быстро — за предательство губастый попросил десять рублей, и они ему были обещаны.

Рано утром переодетые полицейские и шпики уже стояли во дворах и подворотнях домов, выходивших на площадь перед собором. Сюда, в скверик, должен был прийти Дзержинский.

Он пришел вовремя — минута в минуту. Губастый парень уже ждал его. Но передать книги Дзержинский не успел…

17 июля 1897 года Дзержинского арестовали. Это был первый арест Феликса. Год просидел он в ковенской тюрьме, а затем был выслан на три года в Вятскую губернию под гласный надзор полиции.

Но долго помнили о нем в Ковно рабочие, помнили сказку, которую любил рассказывать Переплетчик, и пересказывали ее молодым, приходящим на заводы рабочим.

Они так и называли ее — «сказка Переплетчика».

Однажды отец предложил сыновьям сломать пучок прутьев. Долго бился старший, ничего не получилось у него. Не смог сломать пучок прутьев и средний сын и младший. Тогда отец разделил пучок на отдельные прутики. И каждый из братьев легко сломал их.

Сказка очень понравилась рабочим. Каждого в отдельности сломать легко, как прутик. А всех вместе… В этом они сами убедились теперь.