Первый чекист

ГОРОХОВАЯ, ДОМ 2

Несколько выстрелов прорезали сухой морозный воздух, Прохожие шарахнулись в подъезды и подворотни, кто-то испуганно вскрикнул. Несколько пуль ударило в кузов машины, одна пробила ветровое стекло. Машина рванулась вперед, будто сделала прыжок. Ильич удивленно обернулся в сторону, откуда стреляли, но в ту же секунду сидевший рядом Фриц Платтен пригнул голову Ленина вниз. А выстрелы продолжали греметь — теперь уже вслед машине.

На полной скорости машина влетела в переулок и остановилась.

Шофер рывком открыл дверцу.

— Все живы? — побелевшими от волнения губами спросил он. Увидев, что все благополучно, он облегченно вздохнул и вытер со лба тяжелые капли пота.

— Счастливо отделались! Если бы в шину попали — не уехать бы нам.

Ильич удивленно посмотрел на пробитое стекло, потом перевел взгляд на своего спутника и вдруг очень осторожно взял руку Платтена.

— Вы ранены? — быстро спросил Ленин по-французски.

— О, это есть пустяки, — ответил Платтен по-русски, доставая платок и прикладывая его к руке, — пустяки, царапина, — добавил он.

Ильич повернулся к шоферу.

— Пожалуйста, поезжайте быстрее, товарищ Платтен ранен.

До Смольного ехали молча. Ленин то и дело поглядывал на руку Платтена, на красное пятно, проступающее на платке, и все больше и больше хмурился. Платтен и Мария Ильинична смотрели в окна, на затянутые питерским туманом улицы. Они знали, кому были предназначены пули. Они поняли, что пуля скользнула по руке Платтена в тот самый момент, когда он пригнул голову Ильича. Значит…

…Дзержинский встал и заходил по комнате. Он до мельчайших подробностей видел перед собой всю эту картину, хотя и приехал на место через полчаса после покушения. На улице еще толпился народ, рабочие и солдаты, только что слушавшие в Михайловском манеже страстное выступление Ильича, запрудили улицу. Они требовали немедленно найти стрелявших. Немедленно!

И вот прошло уже три недели. И каждый день сюда, на Гороховую улицу, в помещение бывшего градоначальства, где сейчас находилась Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем, приходили рабочие или солдаты. Приходили группами и в одиночку, а то и целые делегации. Они хотели знать, пойманы ли те, кто стрелял в Ильича. Они требовали. И они были правы.

Три недели — слишком большой срок, преступники давно могли покинуть город. И они, наверное, сделали это. Но важно было не только, кто стрелял, — важнее, кто направлял руку преступников.

Созданная 7 декабря 1917 года Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией должна была узнать это. Рабочие вправе требовать, чтоб узнали они как можно скорее, кто стрелял в их вождя. Рабочим не было никакого дела, что в ВЧК всего 23 сотрудника, включая вахтеров, что вся канцелярия помещается в портфеле ее председателя Дзержинского, что касса — 1000 рублей — находится в столе заместителя председателя Якова Петерса…

Феликс Эдмундович подошел к окну. Было еще рано, но синие петроградские сумерки уже давно вступили в свои права. Рядом, на Невском, проносятся санки, идут люди. Кто эти люди — враги, друзья, перепуганные революцией обыватели?

Как разгадать врага, как узнать его среди сотен тысяч людей?

Дзержинский усмехнулся, вспомнив недавний разговор с одним товарищем. Старый подпольщик, много лет проведший в тюрьмах и на каторге, десятки раз отважно смотревший в глаза смерти, испугался, когда ему предложили пойти работать в ВЧК.

— У меня же нет никакого опыта!

— Я тоже не кончал никаких курсов чекистов, — ответил Дзержинский.

Он мог бы добавить, что Свердлов нигде не учился быть председателем ВЦИК, Ленин не кончал школы, где готовят председателей Совета Народных Комиссаров. Да и сами народные комиссары прошли лишь один университет — работу в партии. Такими были и первые чекисты — первые помощники Феликса Эдмундовича, за плечами которых — годы подпольной работы, годы тюрем, каторги, ссылки. У них нет опыта работы в ВЧК. Но у них есть то, что на первых шагах поможет заменить этот опыт.

Дзержинский отошел от окна и снова углубился в бумаги. С каждым днем их становилось все больше и больше — непрерывным потоком шли письма. Каждое нужно прочитать, на каждое ответить. Ведь за каждым письмом — люди, живые люди.

В углу стола грудой лежали протоколы допросов — вредители, саботажники, явные и скрытые враги Советской власти. Надо решить, кого выпустить, кого передать на поруки, кого — в трибунал.

Дзержинский работал, но мысль о покушении на Ильича не давала покоя. Десятки людей прошли перед ним за эти дни. Яростные, злобные враги — они не скрывали своей ненависти к Советской власти и ее вождям. Но стреляли не они.

Кто стрелял и кто направлял руку стрелявшего?

С первых же дней существования Советской власти иностранные посольства стали оказывать самую активную поддержку врагам революции. Уже 9 декабря 1917 года «Известия ВЦИК» напечатали статью, разоблачавшую связь американского посла Фрэнсиса с контрреволюцией.

Французские, английские, американские дипломаты не гнушались ничем. Они поддерживали царских генералов Каледина и Дутова, собиравших на Дону армию для борьбы с Советской властью, поддерживали заговорщиков в Петрограде, снабжали всех, кто готов был идти против Советов, деньгами и оружием.

18 декабря ВЧК получила сведения о том, что на 5 января 1918 года намечено контрреволюционное выступление в Петрограде. Заговорщики надеялись провести вооруженную демонстрацию и были уверены, что к ним присоединятся воинские части. Демонстрация, по замыслу контрреволюции, должна была перейти в вооруженное восстание.

Конечно, демонстрация не состоялась — ни воинские части, ни население города не присоединились к жалкой кучке заговорщиков. Но враг не терял надежды — он еще не раз и не два будет пытаться свергнуть Советскую власть, будет стрелять из-за угла в вождей революции…

Дзержинский посмотрел на часы и резко встал. Привычным движением поправив солдатский пояс, туго стягивающий гимнастерку, он надел длинную шинель и вышел из комнаты. В коридоре было пусто — все сотрудники на заданиях. Только в нескольких комнатах работали члены коллегии ВЧК.

Феликс Эдмундович слегка толкнул одну дверь и вошел в комнату. Яков Христофорович Петерс — крепкий, широкоплечий, с волевым упрямым подбородком и густой копной вьющихся волос, быстро встал навстречу Дзержинскому.

— Сведений с Невского нет?

Петерс пожал плечами.

— Меня это начинает беспокоить.

Дзержинский еще раз взглянул на часы.

— Когда закрываются кафе и рестораны?

— Я давно в них не бывал, Феликс Эдмундович, все как-то некогда, — улыбнулся Петерс.

Он еще хотел что-то сказать, но не успел: быстро вошел запыхавшийся сотрудник.

— Они уходят! — с порога крикнул он. — Что делать?

— Почему же вы не выполнили приказа? Ведь вас же специально для этого направили…

Сотрудник виновато посмотрел на Петерса, лотом на молчавшего Дзержинского.

— Так ведь… — сотрудник развел руками, — тут получилось совсем не так, как мы думали. Я сидел совсем близко, все слышал. Они ждали своего главаря. А он не явился. Они ждали его до последней минуты. Сейчас кафе закрывается. И вот они решили пойти к нему домой. Я так думаю — брать их нельзя… Но… — Он опять развел руками и посмотрел на Дзержинского.

Феликс Эдмундович внимательно рассматривал сотрудника. Ему было лет девятнадцать-двадцать, на щеках пылал девичий румянец, над верхней губой чернел еще не тронутый бритвой пушок.

— Вы правильно сделали, что не задержали офицеров, — сказал Дзержинский, — и хорошо, что приняли решение самостоятельно. Но плохо, что теперь растерялись. Не машите руками и четко отвечайте на вопросы. Вы знаете, куда пошли офицеры?

— На квартиру к своему главарю, на Мойку.

— Наши пошли тоже?

— Да, двое, — вытянувшись, отчеканил сотрудник.

— Хорошо, — улыбнулся Дзержинский, — только я же просил — спокойнее. А вы то путаетесь в словах и машете руками, то тянетесь, как на параде. Если вы будете так нервничать — из вас не получится хорошего чекиста.

— А если не буду — получится? — совсем по-детски спросил сотрудник и залился краской.

— По-моему, получится, — серьезно сказал Дзержинский, направляясь к двери. — Пойдемте посмотрим, что делается на Мойке.

В распоряжении ВЧК были два извозчика. Один из них дежурил неподалеку от входа, но Феликс Эдмундович решил идти пешком: до Мойки было близко, да к тому же извозчик мог привлечь внимание.

Вот уже несколько раз в ЧК поступали сведения о том, что в кафе на Невском собираются офицеры… Последний сотрудник подтвердил это и сообщил, что офицеры ведут между собой странные разговоры, упоминая иногда шепотом генерала Каледина. Дзержинский сразу понял, что офицеры собираются бежать на Дон к Каледину, туда тянутся контрреволюционеры, там формируется армия для борьбы с Советской властью. Чекистам уже не раз приходилось сталкиваться с такими офицерами. И сегодня, 22 января, сотрудники ЧК получили задание арестовать белогвардейцев. Но…

— Вы правильно поступили, — тихо сказал Дзержинский.

— А я боялся, — признался сотрудник, — все-таки приказ…

Они шли по пустынной Гороховой — Дзержинский чуть-чуть впереди, подняв воротник шинели и засунув руки глубоко в карманы, сотрудник — отстав на полшага.

— Боялись? — Феликс Эдмундович приостановился и внимательно посмотрел на сотрудника. — Запомните, товарищ Барашкин, — он заметил, как сотрудник с трудом сдержал радостную улыбку, услыхав, что Дзержинский назвал его по фамилии, — запомните; вы должны не только выполнять приказы. Вы должны ориентироваться на месте, действовать по обстановке. За выполнение приказа вы отвечаете. Но если он будет выполнен формально, слепо — вы тоже несете ответственность.

Они свернули на Мойку и пошли медленнее.

Неожиданно перед ними появился человек в короткой куртке, перетянутой широким ремнем. Дзержинский узнал сотрудника ЧК Бабушкина.

— Они вошли в дом, — тихо сказал он.

— Сколько их?

— Двадцать три.

— Смотрите внимательно, сколько пойдет обратно, — предупредил Дзержинский.

— Будем брать? — спросил Бабушкин. — Красногвардейцы за углом.

Дзержинский не успел ответить: из подъезда дома показались люди. Даже в темноте была видна их выправка, и, несмотря на штатскую одежду, никто бы не усомнился, что это — кадровые офицеры, Дойдя до угла Невского, офицеры стали прощаться. «Но почему их двадцать два? Может быть, обсчитался?» — подумал Дзержинский.

— Мне показалось, что их было двадцать два, — сказал он тихо.

— Двадцать два, — кивнул Бабушкин, — я считал.

— И я считал, — подтвердил Барашкин, — двадцать два.

— А я думал, что их будет двадцать четыре, — задумчиво сказал Дзержинский, — думал, прихватят и главаря…

Он подошел к парапету и посмотрел на замерзшую Мойку. Сзади послышались легкие шаги — из дома вышел невысокий человек и заспешил в сторону Невского, видимо надеясь догнать остальных.

— А вот и двадцать третий, — будто самому себе сказал Дзержинский.

Решение созрело немедленно. Он шагнул навстречу офицеру и не увидел, а скорее почувствовал, как рядом очутились чекисты.

— Тихо! — приказал Дзержинский. — Номер квартиры и фамилию!

Растерявшийся офицер быстро назвал номер квартиры и фамилию, где только что были офицеры.

Дзержинский поднялся по лестнице и сильно постучал.

— Ну, чего еще забыли? — раздался за дверью грубый голос.

Звякнула щеколда, и на пороге распахнувшейся двери появился человек в офицерском кителе со споротыми погонами. Одно лишь мгновение смотрел он на незнакомых людей — и с силой рванул дверь на себя. Но было уже поздно.

— Капитан Орел? — спросил незнакомец в длинной шинели. — Я — Дзержинский.

Ровно в полдень следующего дня на Николаевской улице недалеко от угла Невского проспекта остановился грузовик с красногвардейцами. Они бесшумно окружили кафе, а Петерс и еще два чекиста вошли внутрь. Кафе было почти пусто, лишь за несколькими столиками, стоящими близко Друг от друга, сидели вчерашние офицеры. Но сегодня их было не двадцать два, а больше. Офицеры о чем-то живо говорили и обратили внимание на чекистов, лишь когда они подошли совсем близко.

— В чем дело? — рявкнул седоусый краснолицый человек в белой крахмальной рубашке, Твердый воротничок врезался ему в шею и, казалось, душит его. Он поднял на чекистов красные слезящиеся глаза и резко встал. — В чем дело, я спрашиваю?!

Петерс подошел почти вплотную к столику и властно сказал:

— Оружие на стол, немедленно!

Офицеры повскакали с мест, загремели поваленные стулья, зазвенела посуда. Кто-то бросился к окнам, кто-то — к двери на кухню. Но в кафе уже входили красногвардейцы, и солнце, падавшее сквозь морозные стекла, поблескивало на их штыках.

На первый взгляд это было довольно рядовое дело, рядовое даже для еще совсем недавно созданной ВЧК. На допросах офицеры рассказывали, что готовились перебежать к Каледину, что накануне собрались в кафе обсудить план перехода, но Орел почему-то не пришел. Отправились к нему домой. Он дал список еще 16 офицеров, собирающихся к Каледину, и назначил общий сбор в полдень 23 января в кафе на углу Невского и Николаевской. Все так и было.

Дзержинский сам допрашивал офицеров, просматривал протоколы допросов, если их вели другие сотрудники. Да, обычный офицерский заговор. И все-таки что-то подсказывало Дзержинскому: этот заговор не совсем обычный.

Снова один за другим проходили перед ним офицеры — поручики и штабс-капитаны, капитаны и полковники. Все они признались, что хотели бежать на Дон, многие говорили, что обещал устроить им переход капитан Орел. Орел сначала отрицал все, но потом почему-то быстро сознался. И это тоже насторожило Дзержинского.

Сразу же после ареста Орла сотрудники ВЧК обыскали его квартиру. Ничего интересного не нашли. Ничего не дала и засада — к Орлу никто больше не являлся, и засаду сняли.

И все-таки Дзержинский решил еще раз побывать на квартире арестованного. Он вошел в комнату и огляделся: стол, шкаф, постель — все сотрудники ЧК, конечно, уже проверили… Дзержинский сел за письменный стол. Кресло было неудобное — видимо, хозяин не часто сиживал за письменным столом. Да и на чернильном приборе толстым слоем лежала пыль. Вот только пресс-папье как будто пользовались недавно. Дзержинский взял в руки пресс-папье. Несколько капелек чернил отпечаталось на розовой промокательной бумаге. Феликс Эдмундович повернул круглую ручку-винт и разобрал пресс-папье. Под мраморной крышкой лежали узенькие листки папиросной бумаги — списки офицеров, отправленных к Каледину. Но один листок был чуть больше. Это оказалось письмо. Кто-то сообщал капитану, что генерал недоволен им: он приказал не стрелять в Ленина, а доставить его живым…

В тот же вечер Дзержинский вызвал Орла.

— Расскажите о покушении на Ленина, — звенящим от гнева голосом сказал Дзержинский.

Орел понял: запираться бессмысленно, и рассказал все. Рассказал, как получил задание напасть на Ленина во время митинга в Михайловском манеже и с помощью своих сообщников доставить на Дон, к Каледину, в качестве заложника. За это офицеры должны были получить 500 тысяч рублей. 1 января Орел с группой офицеров прибыл в манеж. Но, увидев, как плотно окружили Ильича рабочие и солдаты, как дружно провожали его к машине, офицеры поняли, что план срывается. Вот тогда-то они открыли стрельбу по машине…

Допрос кончился поздно ночью. Оставшись один, Дзержинский погасил свет и открыл форточку. За окном крупными хлопьями падал снег. Длинной белой лентой уходила вдаль Гороховая.

Постояв у окна, Феликс Эдмундович вышел в коридор и чуть приоткрыл дверь комнаты, где сидел Петерс. Но вместо Петерса он увидел Барашкина и вспомнил, что Семену поручили первое следственное дело. Немолодой, хорошо одетый человек с аккуратно постриженными усиками сидел против Барашкина и, чуть-чуть покачивая ногой, нагло улыбался. Это был матерый спекулянт, арестованный за незаконную перепродажу сотен пудов хлеба.

— Я слышал, что у Дзержинского опытные помощники, и приятно удивлен, встретившись с таким милым молодым человеком, — услышал Феликс Эдмундович и увидел, как Барашкин покраснел.

— Начнем, — коротко сказал он.

— Гражданин следователь, — спекулянт снова улыбнулся, — прежде чем отвечать или не отвечать на ваши вопросы, позвольте мне задать один.

Дзержинский, собравшийся было войти, остановился у порога.

— Скажите, — продолжал спекулянт, — неужели вы, ежедневно конфискующие огромные ценности, большие запасы продуктов, не можете обеспечить себя? Это же смешно! Я знаю, вы получаете такой же паек, как любой беспартийный рабочий. А ведь вы, большевики, взяли власть и собираетесь удержать ее!

— Вот именно потому мы смогли взять власть и удержим ее, мы, большевики и беспартийные рабочие, — тихо ответил Барашкин. — Ясно? А теперь приступим к делу.

Дзержинский осторожно прикрыл дверь и вошел к себе в кабинет. Он снял телефонную трубку, назвал номер и услышал голос Барашкина.

— Знаете, Семен, я сейчас подумал и окончательно понял, что вы будете хорошим чекистом, — сказал Феликс Эдмундович, и ему показалось, что он видит, как покраснел Барашкин.