...И, вконец уже измучен,
умирал он с каждым шагом...
Я не могу, Платеро, не могу уйти. Кто бросил его здесь, одного, беспомощного?
Он, наверно, выбрался со свалки. И, наверно, не видит и не слышит нас. На том же бугре, высвеченное солнцем, возникло нынче утром, под белыми облаками, это горькое иссохшее убожество в живых островках мух, чужое сказочному зимнему дню. Он долго и трудно поворачивался, хромая на все четыре ногп, словно искал восток, и, завершив оборот, застывал. Все, что он смог,— это повернуться. Утром он смотрел на восход, теперь — на закат.
Годы, Платеро, надежные путы. Вот он, бедный твой брат,— он свободен и, даже приди сейчас весна, не сдвинется. Не стоит ли он уже мертвый,— как Беккер?[21] Ребенок мог бы нарисовать этот окоченелый силуэт на сумеречном небе.
Ты же видишь. Я пытался сдвинуть его, и он не шелохнулся. Не почувствовал окрика... Агония словно врастила его в землю...
Платеро, он умрет ночью от холода на этом бугре, продутом северными ветрами... Я не могу уйти, я ничего не могу, Платеро...