По следам обречённых душ (СИ)

Глава 2. Мучители, неприятели и решившиеся. Часть 1

Сайд «Пёстрых камней», дом семьи Нобилиа

Буйный ветер резво кружился, гоняя старые листья по дорожкам сайда. Мелкие пылинки перебегали от его напора по уложенной пёстрой плитке на главной улице. Ухоженные домики жителей встречали гостей необычными крышами разных фигур; прямоугольные горшки с всесезонными цветами покачивались на ветру, устало поддаваясь его порывам; торговые лавки, ларьки и магазины завлекали потенциальных клиентов яркими вывесками; вместо стёкол витрины покрывала переливающаяся голубыми оттенками пелена, сохраняющая разномастные фрукты, овощи, мясо и лакомства свежими и ароматными, да и от воришек оберегала. Уличные тележки парили над землёй, а продавщицы-хохотушки вели бурные разговоры с постоянными посетителями. Среди всего прочего можно заметить пару мисок с остатками еды, приготовленных для уличных животных. Поселенцы, кто сидел на лавочках у домов, кто закупался, а кто нарезал круги вокруг сайда.

Лания привыкла к суматохе, а потому шла вдоль улицы лишь изредка обмениваясь приветствиями с соседями и знакомыми; она хотела поскорее добраться до дома, а потому свернула в одну из улочек, чтобы скрыться с оживлённой площади. Уж чего-чего, а в подобных людных местах академка чувствовала себя неуютно, а в какой-то степени и вовсе не защищённо.

Наступал первый месяц периода спириту́ры — реда́стабиль, а сезон лакри́лиса неумолимо близился к концу*.

Это означало, что ветра начнут набирать силу для скорого неистовства. Однако, заканчивающийся месяц ча́ксем ещё не давал воздуху прогреться как следует, а потому на улице было довольно зябко.

Солнечные лучи плавно скользили сквозь пышные облака, бросая свет на посеревшие стены дома Лании, расположившегося в частном секторе; в этом месте было куда спокойнее, чем в центре сайда, за что академка и любила родную обитель. Рядом свои ветви раскинули высаженные деревья. Из окон здания выглядывали коридоры и комнаты, точно зовущие Ланию поскорее зайти внутрь и поприветствовать их. Она окинула взглядом клумбы, которые мама уже начала приводить в порядок, а после сглотнула, сжимая ремешок небольшой сумки на плече. Овальная часть крыши, точно имела собственный глаз, большой и неодобрительный, что бросал взор на каждого посетителя подобно подозрительному охраннику.

Вместо приятной ностальгии и радости от прибытия домой, тело Лании сотрясали дрожь и накаляющая нервы паника. Трясущимися пальцами она вцепилась в ремешок, стараясь не выдавать волнения и настигшего ужаса.

Раньше, во времена, которые теперь кажутся Лании лишь сном или иллюзией, она и правда была счастлива в родительском доме. Любила всё и наслаждалась проведённым временем с семьёй, особенно пикниками, которые они устраивали, или совместной готовкой ужина под радостный гогот. Однако Лания уже и не помнила почти ничего из тех времён, ведь её улыбка и спокойствие померкли в этих стенах в момент, когда на пороге впервые появился незнакомый мальчик. Отец сказал: «Теперь он твой брат, а она твоя сестра, вместе вам не будет одиноко».

Академка боялась зайти и судорожно вгоняла воздух в лёгкие и из них.

«Перед смертью не надышишься», — промелькнуло в мыслях, когда она всё же отважилась сдвинуться с места.

Лания тешила себя надеждой и успокаивала мыслью: «Чем скорее начнётся, тем скорее закончится». Зажмурившись, она неуверенно начала шагать к входной двери, хоть ей и хотелось бежать в противоположном направлении.

Когда ноги уже свободно несли её вперёд, она открыла глаза. Оказавшись у входа, Лания коротко постучала. Сердце в страхе бухало в груди, пока она старалась унять дрожь.

Не прошло и минуты, как дверь распахнулась. Гостья скользнула внутрь. Её встречала искренняя улыбка матери.

— Лания, наконец-то ты дома. — Та́мия Ноби́лиа заключила дочь в объятья.

Академке вдруг полегчало до того, что она готова была расплакаться, но вместо этого обняла мать в ответ.

Дрожащий выдох соскользнул с её губ, а после Лания почти вцепилась в мать, но только для того, чтобы успокоиться и не разреветься у той на плече. Как только ей удалось привести дыхание в норму, она отстранилась и посмотрела Та́мии в глаза.

— Да, я дома.

— Пошли за стол, Валтис приехал раньше, они с твоим папой обсуждают какие-то свои делишки, но, наверное, уже должны скоро спуститься.

Лания сняла обувь и послушно засеменила к обеденному столу. Неприятное ощущение преследовало её по пятам и шло рука об руку со страхом, ставшим частью тела академки. Пока Та́мия осыпала дочь вопросами, Лания не переставала думать о сообщении отца и поддерживала разговор с мамой. Её очень тревожило приглашение, ведь отец давно перекинул бо́льшую часть своего внимания на приёмного сына.

— Привет, дорогая, ты уже приехала! Чудно, рад тебя видеть. — Сэ́бконт Ноби́лиа кротко обнял дочь и поторопился сесть за стол, а Лания только успела подумать о том, что его слова — это ложь. Ведь такими она стала их считать после изменившегося поведения отца, к сожалению, не в её пользу.

На стороне Сэбконта сидела супруга, а на стороне Лании — Ва́лтис. Тревога нарастала, и она чувствовала, будто её вот-вот раздавят, как ничтожного таракана, а потому молилась о скором окончании ужина и возвращении в академию. Впиваясь когтями в кожу на ладонях, Лания старалась улыбаться и поддерживать разговор. Ва́лтис же вёл себя вполне обычно: порой улыбался, держался отстранённо и проявлял в нужные моменты доброжелательность, но она видела его недовольство, видела, потому что выучила все его мельчайшие жесты.

— Валтис, Лания, как у вас дела в академии? — заговорил Сэбконт, укладывая в рот кусок мяса с вилки.

— Всё хорошо, — тихо ответила дочь и прочувствовала кожей весь спектр кошмара от ответа.

Валтис положил руку ей на плечо, легко и нежно, но руки сестры начали истерично дёргаться, а глаза с ужасом распахнулись. Она поторопилась отвести взгляд к тарелке и спрятать руки под стол. Хотелось истерично кричать, плакать, сорвать с себя его руку, ведь Лания чувствовала, как пальцы брата слегка сдавили плечо. Паника пульсировала в голове, отдаваясь в висках.

— Всё отлично, отец. Предметы интересные, профессора отлично ведут лекции. Мы с сестрой даже порой помогаем друг другу, например, сейчас готовимся к предэкзаменационной неделе. Правда же, Лания?

У неё прихватило дыхание, язык не слушался. Ноби́лиа хотела ответить хоть что-нибудь, но и губы точно онемели. Она смогла лишь кивнуть и выжать из себя улыбку, сделав нечеловеческое усилие, чтобы поднять голову, при этом сильнее вжимая ногти в кожу.

— Вот как, что ж, замечательно! Оба наших ребёнка прекрасно ладят. — Глава семейства довольно улыбнулся. — Раз уж разговор зашёл, хочу сказать то, ради чего я вас позвал.

Лания почувствовала подвох. От этого её сердце ударило в груди с такой силой, будто желало не просто выпрыгнуть, а вырваться и сделать одолжение хозяйке. По правде говоря, она и сама была не против, ведь понимала, что ничего хорошего не ждёт. Страшно стало до того, что воздух с трудом лез в лёгкие.

— Расклад такой. Я поговорил с главой ордена при Тру́ларте¹, и мы сошлись на том, что вас обоих примут на службу после окончания академии. Будете защищать нашего правителя первое время, а позже вас переведут на другие должности уже в качестве его помощников, как только наберётесь опыта.

— Сэ́бконт! Ты хочешь отправить Ланию и Валтиса к тёмному на куличики! — возмутилась мать.

— Это уже решённый вопрос, Тамия. И не на куличики, это билет в обеспеченную и безбедную жизнь. В конце концов, уже пора начать закладывать фундамент к взрослой жизни.

— Какой к тебра́руму фундамент? Они же ещё и академию толком не закончили, только на второй год перешли.

— А задумываться над будущим стоит заранее, ты знаешь это лучше моего.

Гневно выдохнув, мать откинулась на спинку стула, тем самым показывая, что сдаётся.

Осторожно подняв глаза к отцу, Лания остолбенела. Как только Сэ́бконт заговорил непринуждённым и спокойным голосом, у неё словно взорвались барабанные перепонки, она готова поклясться, что так и случилось, и из её ушей наверняка сочилась кровь. Она чувствовала, будто её схватили за горло и окунули в воду, не давая возможности всплыть и вдохнуть воздуха.

Что значит вместе на службу? А как же надежды Лании на то, что после выпуска ей не придётся больше пересекаться с братом? Она так этого хотела, а теперь и так ничтожно тонкая верёвка, за которую она с трудом столько времени цеплялась, чтобы выбраться из ада — оборвалась.

Сердце в груди сдавило тисками, резко замутило. На лбу выступила испарина. Тело начало резко выделять пот, его словно ошпарило кипятком, как снаружи, так и изнутри. Как только Лания поняла, к чему идёт дело, поднялась с места.

— Простите, мне нужно отойти, — пытаясь не выдавать одышки, она проговорила на одном дыхании, а после вылетела из-за стола, покинула кухню, свернув за угол, и понеслась галопом.

Она бежала по коридору с бардовыми обоями и ворсистому ковру и чувствовала, словно и они давили на неё, грозились зажать. Лания поняла, что ей нужно спрятаться, ведь ноги просто-напросто не донесли бы её ни до одного туалета или её комнаты на верхнем этаже.

Ноби́лиа пронеслась мимо семейных фотографий, на которых мелькали довольные лица, которые только усиливали поползновения желчи по горлу. Академке казалось, что она бежит по коридору кошмаров, а люди, изображённые на фотографиях, агрессивно скалятся. Завалившись в каморку под лестницей, она рухнула на пол, чувствуя, что дышать уже и нечем. В тот же миг её скрыла тьма, точно старалась спрятать от того, чего Лания так боялась и так отчаянно убегала.

Сердце билось как бешенное, точно старалось проломать рёбра. Лания от страха обхватила голову, впиваясь пальцами в волосы, и попыталась прийти в себя, успокоиться. Это не помогало, более того, становилось только хуже. Ко всему прочему нарастали тошнота и удушье. От тревоги, накрывшей точно волна, Лания хотела кричать и плакать навзрыд. Бухающее сердце — начало скулить и мучать болезненными спазмами. Разум затуманился от паники.

Внезапно дверь в её укрытие распахнулась. Свет бесцеремонно ворвался внутрь, протягивая к ней лапы. Силуэт показался в проёме. Лания не видела, кто это, но, стрельнув глазами в ноги, начала задыхаться пуще прежнего, а в придачу ещё и сипеть. Она хваталась то за горло, то за волосы, желая больше всего на свете, чтобы кто-то ей помог. Забрал из этого кошмара.

Не успела академка ничего сделать, как вошедший резко обхватил её лицо рукой, впиваясь пальцами в нежную кожу на щеках. Лания захлебнулась паникой, а первые слёзы начали набухать на глазах, размывая зрение.

— Ты что творишь, ничтожество? — В голосе Валтиса явственно отражались отвращение, ненависть и ледяная сталь. А в такой обстановке ещё и казалось, будто его тёмно-карие глаза и вовсе почернели. Она ожидала, что в какой-то момент они загорятся кроваво-красными оттенками, точно у хищного зверя. — Да кого ты вообще можешь защитить, а? Служить при Труларте, серьёзно? Такой тряпке как ты? И что ты будешь делать? Прятаться по углам и давиться страхом? О чём только Сэбконт думает.

— У… Уй-йди, — заикаясь, прошептала Лания, готовая молить о пощаде.

— Уйти? — насмешливо вопросил брат, а после небольшая комнатка начала плыть и кружиться.

В следующую секунду она ощутила, словно кто-то в её мозгах ковырялся острой палкой, выискивая болезненные точки. Спустя ещё секунду, Нобилиа застыла с выражением немого крика и дрожащими губами. Валтис снова окунал её в муки прошлого, в давно пережитую психологическую и моральную боль из детства, снова ломал её психику, ожесточённо сдирая болячки с только-только затянувшихся ран. Болело всё и одновременно ничего, ныло там, где не способна залечить ни одна мазь, раздирало так, что казалось, будто сдирают живьём кожу; точно душу драли оголодавшие волки.

В голову начали ударять болезненные вспышки, но Нобилиа сдерживалась изо всех сил, чтобы не застонать, чтобы не издать ни звука, ведь тогда брат пошёл бы ещё дальше. Она не знала, сколько прошло времени, не понимала, сколько он насиловал её психику в этот раз. Опомнилась лишь, когда уж валялась у ног мучителя, сидящего на корточках. Тот холодно взирал на неё, склонив голову.

— Омерзительно, — процедил Валтис. — Никакого интереса. Ты даже не сопротивляешься, даёшь себя ломать раз за разом. Ты такая слабачка, что не можешь ничего без своего дружка? — Он подался вперёд, кровожадно сверкнув глазами. — И что же ты собираешься делать на службе при Труларте? С собой его потащишь в чемодане? Да ты и моргнуть не успеешь, как твою тушку вспорют от горла до паха и подвесят гнить на кишках в назидание остальным бесхарактерным хлюпикам.

Наблюдать за братом Лания начала ещё в детстве, а потому хорошо знала его мимические хитрости, по которым можно считывать его эмоциональное состояние. Так она понимала, нужно ли ей прятаться или беды можно избежать. Ещё за столом академка заметила, как уголок его рта едва заметно кривился: жест означал, что Валтис чем-то недоволен, и это пугало Ланию сильнее, чем существование тебрарумов и всех тёмных сил. Ведь именно тогда она уже догадалась, что он непременно устроит ей «семейный» разговор лишь для них двоих.

Валтис покрутил её лицо, рассматривая его с ещё большим омерзением. Лания, хватаясь за грудь, попыталась сорвать руку брата, молясь, чтобы он ушёл и оставил её в покое. Жалкий жест защититься привёл к тому, что Валтис вцепился ещё и в запястье сестры. Боль защипала кожу, Лания зашипела, сотрясаясь от усилившейся панической атаки и страха, что обратился в дикий ужас.

— Убожество, смотреть противно, — выплюнул Валтис, оттолкнул её от себя и усмирил ненавистным взглядом. После встал, а затем покинул чулан, оставляя Ланию наедине с паническим приступом и послевкусием ноющей боли.

Академка, чувствуя ненависть и отвращение, попыталась подняться, но скатилась по стенке, продолжая задыхаться и бесшумно давиться слезами. Однако она радовалась тому, что тёмная рыжеволосая макушка отдалялась.

Нобилиа временами размышляла на тему: если бы родители узнали, как он с ней обращается и что именно этот человек причина её расстройств, о которых, конечно, она не рассказывала, что бы они сделали? Как поступил бы отец?

С того самого дня, как Валтис появился, жизнь Лании начала медленно, но верно превращаться в ад. В начале это было обычное игнорирование и мелкие пакости, по типу поставить подножку или бросить ей в волосы репей. Однако с течением времени он заметил, что сестра терпит молча, и стал действовать решительнее. Издевательства стали ужесточаться.

Она до сих пор помнила мёртвую птицу на своей кровати, помнила, как кровью заливала постельное бельё и как радостно Валтис наблюдал за тем, как Лания ломалась и сходила с ума. Но даже когда дело зашло слишком далеко, и её психика была в конец уничтожена; когда при появлении брата у девушки случались панические атаки, преследующие её по сей день, она так и не рассказала родителям. А всё из-за страха. Не перед Валтисом, нет, дело было не в нём даже, а в самих родителях.

Отец уже тогда отдалился и проводил много времени с мучителем дочери, а мать старалась сгладить острые углы, которые возникали в отношениях с мужем из-за приёмного сына. Тогда Лания решила ничего не усложнять и просто принять всё, как есть, ведь больше издевательств её пугало только то, что их семья могла распасться по её вине. К такому выводу она пришла в двенадцать лет и придерживалась его до сих пор, заставляя себя выдавливать улыбку на семейных обедах и при встречах с Валтисом на глазах родителей.

Так она и живёт последние семь лет, после своего решения. Терпит и притворяется, что всё хорошо, что так правильно.

Академия кувелов, стадион

Стадион за академией не пустовал как в будние дни, так и в выходные. Зачастую студенты приходили туда расслабиться, потренироваться или просто поболтать. Он был сравнительно небольшим, так как использовался исключительно для образования воспитанников. Стадион окутался в гордые тонах академии — пурпурный с чёрным. Его стены покрывала тёмно-сиреневая краска, а трибуны внутри и прочие атрибуты — чёрная и белая. Просторная площадка внутри давала возможность заниматься, не мешая друг другу, искусственный газон отливал сливово-болотными оттенками, на нём расположилось множество тренажёров, защищённых от непогоды прозрачным куполом, который поднимали в непогоду.

В этот день на поле было значительно меньше людей, чем обычно. Причиной тому хмурящееся небо, что выпускало из темнеющих облаков колючий дождик, больше похожий на густой и почти незаметный сырой снег. Из-за ненастья студенты попрятались кто в библиотеку, кто в комнатах, однако оставались и преданные стадиону студенты.

К числу этих учащихся относились Малер и Фла́тэс. Одетые в облегающую термо водолазку в тёмных тонах с элементами пурпурного, такие же тёмные легинсы и поверх них свободные чёрные шорты, парни нарезали круги. Малеру никак не давала покоя поездка Лании домой, от которой он успел всего себя извести размышлениями. Его тревожил не сам визит и не родители Лании, а её младший брат, которого Малер не переваривал. Хорошая осведомлённость об этом, как Малер называл Валтиса в своих мыслях, ублюдке, и его действиях, заставляла хмурого академца источать хорошо ощутимую убийственную ауру.

Сама подруга рассказывала следующее: когда в их семью вошёл Валтис, то добрый и чуткий отец Лании сильно переменился в отношении к дочери. Единственным спасением для Лании оставалась её мама, что продолжала относиться к ней также трепетно и бережно, а порой и вовсе старалась давать отпор главе семейства. Все эти мысли вкупе не давали Присфи́думу покоя.

— Если ты хотел всех отогнать от себя, то поздравляю, у тебя это получилось, поэтому прекрати уже это делать на хрен! — Флатэс ткнул Малера в бок локтём и тяжело выдохнул.

Ну губы кучерявого академца скользнула полуулыбка, и он немного расслабился. Его всегда отвлекали словечки из внешнего мира, которыми Флатэс не брезговал пользоваться.

Об увлечении парня с огненно-красными волосами не был в курсе разве что ленивый или глухой. Малер же знал об этом прекрасно, ведь Флатэс то и дело неожиданно мог выдать одно из ругательств внешнего мира или какие-нибудь пословицы, которые жуть как раздражали. Однако Флатэса Игнэ́йра нисколько не волновало ни общественное мнение, ни неприятные слухи о его экстравагантной речи. Он со спокойной душой расширял лексикон и успевал подсаживать на вздорные словечки знакомых и друзей, которых у Флатэса было много. Малер также знал и о том, что процентов тридцать от всех его товарищей — вивпамунды, тем не менее это никак не влияло на их крепкую дружбу.

— Никого я не распугивал, я просто думаю, — ответил Малер на выдохе, кинув угрюмый взгляд вперёд.

— Да обосраться можно с твоего вида! Я серьёзно, тебе лучше на людях этим не заниматься, а то выглядишь так, будто собираешься парочку людей замочить.

— А тебе бы иногда не помешало так делать, знаешь ли.

Флатэс захохотал от слов Малера скептично и саркастично, выдав короткое «ха-ха».

— Людей мочить или в штаны накладывать? Ты что, сбрендил?

— Думать, идиот. — Малер широко распахнул глаза и посмотрел на довольное лицо Флатэса.

— Да ты вливаешься, как я посмотрю. А раньше ведь рукой махал на мои словечки. Ещё один воин пал в этой смертной битве! — торжественно проговорил Флатэс, раскидывая руки в стороны и устремив взгляд к небу.

Малер отмахнулся от смеющегося друга, возвышающегося над ним на добрые десять сантиметров, и снова попытался углубиться в мысли.

— За Ланию переживаешь?

Серьёзное выражение Малера говорило о том, что Флатэс попал в самое яблочко. Что примечательно и для самого Присфидума — друг практически всегда замечал перемены в его настроении, даже если окружающие вечно видели только его безразличную мину.

— Да. Уверен, что этот ублюдок не упустит возможности что-нибудь ей сделать. Да и она тоже хороша, никогда и не пискнет при родителях. Тебрарум их дери!

— Не волнуйся ты так, уверен, всё с ней будет нормально. Валтис же не настолько отбитый, да? — Флатэс устремил на Малера глаза, походящие на лазурный дельфиниум с синим отливом.

— Мягко сказано, а ладно, не хочу больше об этом думать, — буркнул он, желая сменить тему, чтобы его переживания немного унялись. — Скажи лучше, как у тебя с факальда́митоном, а то из-за нового распределения давно мы у профессора не пересекались.

— Умеешь же ты настроение испортить, паршивец.

В свободное время, когда Малер волновался не за себя, то заполнял это пространство переживаниями о друзьях. Показывать эту сторону посторонним он терпеть не мог, потому что знал, что в образ мрачного одиночки, навязанный ему другими студентами, такое поведение никак не вписывалось. Да и сам он старался поддерживать этот «имидж», так к нему хотя бы не лезли, а это считалось несомненным плюсом.

— Всё так же. — Флатэс выдохнул и перестал лыбиться. — Мы до сих пор с ним собачимся на каждой паре. Точнее, он настаивает, а я пожимаю плечами и отказываюсь выходить к чаше, — невесело добавил Игнэ́йр.

Малер помнил ещё с прошлого семестра, что Флатэс ни в какую не соглашался выходить, когда его звал профессор. Чаша являлась важным атрибутом на предмете по использованию способностей. Она позволяла человеку, обладающему даром, высвобождать потенциал, но вместе с тем и сдерживала силу, чтобы та не вырвалась за пределы круга, в который входил студент. Эдакая мера предосторожности.

Поскольку учебный год в академии в Зазавесье начинается с середины второго месяца — ча́ксема, периода лакрилиса, то можно считать, что студенты приступили к занятиям буквально с прошлой недели. Что касается предмета факальдамитона — обучения управлению способностями, то он считается одним из дополнительных, а не обязательных дисциплин, поскольку не все студенты обладают какими-либо фантастическими силами, да и не всякий, кто обладает, хочет разбираться во всех тонкостях или развивать этот «дар». Дополнительный предмет добавляется в расписание не сразу, а только в третьем семестре, оттого и экзамен по нему на первом году обучения не сдаётся. Все экзамены по дополнительным начинаются со второго года.

Из-за такой системы Малер считал, Флатэс и мог пока держаться на плаву. Даже являясь одним из лучших в теории и имея наивысшие баллы, друг всегда наотрез отказывался проявлять огненную способность. Причины отщепенец не знал, да и допытываться тоже не собирался, зная, что для товарища эта болезненная тема.

— Зачем ты вообще пошёл на факальда́митон, если практическую часть никогда не выполняешь? Не проще ли было не брать этот допник? — Малер и Флатэс остановились и рухнули на мягкое покрытие, отпыхиваясь после долгого бега.

— Думаешь, я настолько идиот, что сам выбрал бы этот сраный факальда́митон? Отец настоял, он знал, как это будет, но решил, что попробовать я должен. — Флатэс стал серьёзным, а глаза налились непонятным Малеру сожалением.

— Но если ты завалишь допник, то тебя и отчислить могут. Ты же и сам знаешь, что этот предмет становится основным для тех, кто его выбирает. Пока ещё есть время до практической части экзамена, не стоит ли отказаться от факальдамитона?

Флатэс неоднозначно пожал плечами, а после опустил голову на сложенные руки. Он вперил взгляд в газон и замолчал. Только сбитое после бега дыхание разряжало тишину и морозный воздух, сгустившийся рядом с друзьями.

Тру́ларт¹ — правитель определённых земель в Зазавесье.

*В Зазавесье существуют свои четыре сезона, которые можно лишь от части сопоставить с существующими во внешнем мире: лакри́лис схож с капризной зимой, спириту́ра с цветущей весной, ингика́ра с палящим летом, а набути́н с буйной осенью. Помимо времён года в двух мирах различаются и названия месяцев: че́принс, эка́пи, ча́ксем, реда́стабиль, стабира́й, трака́ль, фла́тем, кэлька́й, векао́р, ива́вен, са́дстес, торфа́лл.