По светлому следу

КВАРТИРАНТ ТЕТИ МАШИ

Весь следующий день майор думал о Гаевом. Кто же он все-таки? Тайный агент или замкнувшийся в себе несчастный человек, потерявший семью?

Капитан Варгин, конечно, может оказаться правым — сведения об одних только паровозах депо Воеводина, доставляющих грузы к фронту, очень важны для гитлеровской военной разведки. Но как Гаевой передает их своему резиденту? С помощью радио? Едва ли. По данным радиоразведки, за последнее время в районе Воеводина и его окрестностей не было засечено ни одной подозрительной радиопередачи. Здесь вообще не работало ни одной рации, кроме тех, что находились в воинских частях.

По наведенным Булавиным справкам, Гаевой и по почте не вел никакой переписки. Не поступало писем и на его имя. Возможность сообщения через связных тоже была исключена — оперативные работники Булавина ни на секунду не упускали его из поля своего зрения. А это было нетрудно, так как, кроме конторы паровозного депо, он никуда не ходил. Не посещал никто и домик старушки, у которой он снимал квартиру. Да и сама старушка, по заверению капитана Варгина, была вполне благонадежной. Оказалась она к тому же теткой Семена Алешина.

Конечно, Гаевой мог придумать какой-нибудь более хитроумный вид связи со своим резидентом или непосредственно с самим управлением разведки и контрразведки при главном штабе германских вооруженных сил. Но может ведь оказаться, что Гаевой и не шпион вовсе…

Раздумывая над этим, майор Булавин устало прохаживался по скрипучим половицам своего кабинета.

А в это время его помощник капитан Варгин вел беседу с Семеном Алешиным.

— Так ты говоришь, что тетушка твоя хорошего мнения о своем квартиранте? — спрашивал он Семена, прогуливаясь с ним в скверике возле железнодорожного клуба.

— Самого наилучшего, — почему-то смущенно проговорил Алешин. — Любезнейшим человеком его считает. Он ей все время разные мелкие услуги оказывает: то дров наколет, то воды принесет. А вчера я узнал, что он даже письма за тетю Машу пишет сестре ее, Глафире Марковне Добряковой, — другой моей тетке, проживающей в нашем областном центре. Тетя Маша рада, конечно, что такой добровольный писец нашелся. Она ведь уже старуха, и зрение у нее неважное, а переписываться большая любительница.

— Так-так, — задумчиво проговорил Варгин, комкая потухшую папиросу. — А ты не поинтересовался, Сеня, диктует она ему или он сам ей письма сочиняет?

— Поинтересовался, — ответил Алешин. — Тетя говорит, что она лишь сообщает ему, о чем хотела бы написать, а Аркадий Илларионович, будучи почти своим человеком в ее доме, пишет остальное уже по своему усмотрению, и это будто бы получается у него куда «душевнее», чем у нее самой.

— А сам он переписывается с кем-нибудь? — снова поинтересовался Варгин.

— Тетя Маша уверяет, что ни с кем — вся семья, его погибла ведь.

— А другая твоя тетя тоже, значит, старушка?

— Еще постарше тети Маши! Но живет она не одна. В доме ее полно разных внучек, племянниц и прочих родичей. Я даже не знаю всех как следует.

— А ты случайно не знаешь, когда тетя Маша Глафире Марковне последнее письмо послала?

— Как раз об этом сегодня разговор зашел, — обрадованно сообщил Семен. — Оказывается, вчера только тетя Маша с Аркадием Илларионовичем какое-то очень чувствительное послание тете Глаше сочинили.

Узнав адрес тети Глаши и поблагодарив Алешина, Варгин поспешил к майору Булавину.

Евгений Андреевич писал в это время письмо жене на Северо-Кавказский фронт.

— Есть что-нибудь новенькое? — с надеждой спросил он капитана.

— Да, кое-что удалось узнать, — проговорил Варгин, торопливо снимая шинель и вешая ее на крючок в нише возле дверей.

Булавин заложил недописанное письмо в книгу и спрятал ее в письменный стол.

— Присаживайтесь, Виктор Ильич, — сказал он капитану, подавая стул.

Варгин присел к столу и, облокотясь на край его, возбужденно стал рассказывать Булавину все, что услышал от Алешина.

— Нет сомнений, товарищ майор, — убежденно заключил он, — что Гаевой ухитряется каким-то образом использовать переписку теток Алешина для шпионских донесений своему резиденту, обосновавшемуся, видимо, где-то у нас в области.

Хотя внутренне Евгений Андреевич уже почти согласился с Варгиным, он, однако, не торопился высказать ему свое согласие. Встав из-за стола, он медленно походил по комнате и остановился у окна.

По улице шли в школу малыши с портфелями, с солдатскими полевыми сумками и просто со связками книг под мышкой. Внимательно всматриваясь в них, Булавин почти так же остро, как вчера у карты с линией фронта, почувствовал вдруг, что и жизнь этих маленьких граждан, и труд их родителей, и эта станция с паровозным депо и крупным железнодорожным поселком — все теперь будет зависеть от его проницательности, от решительности его действий…

Подойдя к телефону, майор набрал номер местного почтового отделения.

— Приветствую вас, Михаил Васильевич, — поздоровался он с начальником почтового отделения Кашириным. — Булавин вас беспокоит. Скажите, пожалуйста, не ушла еще от вас иногородняя почта? Тогда у меня просьба: проверьте, пожалуйста, нет ли среди полученной вами корреспонденции письма на имя Глафиры Марковны Добряковой. Я буду у себя на квартире еще минут пятнадцать — двадцать.

Звонок раздался спустя несколько минут. Булавин нетерпеливо снял трубку.

— Слушаю вас, Михаил Васильевич. Есть, значит, письмо на имя Глафиры Добряковой? Очень хорошо. Срочно пришлите его ко мне.