По светлому следу

ПЛАН ГЕНЕРАЛА ПРИВАЛОВА

Когда майору Булавину было разрешено возвратиться в Воеводино и Привалов с Муратовым остались одни, генерал спросил своего помощника:

— Ну-с, полковник, удовлетворены вы точкой зрения Булавина?

Был отличный солнечный морозный день. На стеклах появились первые нежные узоры причудливых ледяных кристалликов. Они сверкали в солнечных лучах всеми цветами радуги. Не торопя полковника с ответом, Привалов любовался этой призрачной живописью окон.

Вспомнилось почему-то детство и ужасно вдруг захотелось на улицу, в санки, на лыжи, на крутые спуски, в глубокие сугробы снега…

«А ведь я не так уж и стар, — не без удовольствия подумал о себе начальник фронтовой контрразведки, — смог бы еще и в санках, и на лыжах, и просто в снегу поваляться…»

А Муратов все медлил с ответом. И тогда генерал резко повернулся к нему и высказал свое мнение о Булавине:

— Отличная логика у этого майора! И вообще нравится мне этот человек!

— Согласен с вами относительно логики, — без особого энтузиазма отозвался полковник. — Нельзя, однако, не считаться и с тем, что иногда шпионы действуют вопреки всякой логике.

— Бывает и так, — согласился Привалов, — однако на сей раз мы, кажется, не заблуждаемся.

Встав из-за стола, генерал легко прошелся по комнате — вчерашней боли в ноге как не бывало.

— Пришло время, товарищ Муратов, — решительно произнес он, останавливаясь перед полковником, — предпринять и нам кое-что.

Полковник настороженно поднял глаза, а Привалов, снова усевшись в свое кресло, пояснил:

— Пора нам, старина, переходить к активной дезориентации гитлеровской разведки.

Полковник, понявший эти слова как приказ, слушал теперь генерала стоя.

— Я поговорю сегодня с командующим и постараюсь убедить его усилить паровозный парк депо станции Озерной, — продолжал Привалов, расстелив на столе карту. — Она обслуживает поезда, идущие к правому флангу нашего фронта, на котором, как вам известно, никаких активных действий мы не собираемся предпринимать. Пусть, однако, гитлеровские агенты думают, что мы именно там что-то затеваем. Нужно приковать их внимание к этому участку, чтобы ослабить интерес к другим направлениям наших прифронтовых дорог.

— Да, это очень своевременно, — согласился Муратов. — Меня, однако, несмотря на всю кажущуюся убедительность доводов майора Булавина, очень тревожит нерасшифрованное письмо Гаевого. Помните, был в прошлом году в Новосельске случай, когда неприятельский агент тоже пытался разыгрывать из себя простака?

— Пытался-то пытался, — усмехнулся Привалов, — но ведь не удалось!

— Ему не удалось, а Гаевому, может быть, пока и удается. Во всяком случае, прежде чем мы не расшифруем его последнего донесения, нужно иметь в виду и такой оборот дела. Откровенно говоря, смущает меня еще и то обстоятельство, что на письмах, предшествующих этому донесению, не было заметно никакого шифра. А может быть, он был все-таки, только обнаружить не удалось?…

Полковник немного помолчал, ожидая, как отнесется к этому генерал, но, так и не дождавшись ответа, продолжал:

— Во всяком случае нам не следует совершенно исключить возможность того, что Гаевому удалось все-таки сообщить что-нибудь ценное своим хозяевам о замыслах воеводинских железнодорожников. В этом случае особенно важно спутать карты гитлеровской разведке. Ваше предложение об увеличении паровозного парка в Озерной, насколько я понимаю, как раз и направлено на достижение этой цели.

Генерал прикинул по координатной сетке топографической карты длину линии фронта между двумя конечными станциями правого и левого флангов и, указав на станцию Озерная, заявил:

— В первые два-три дня мы постараемся перебросить на этот участок не только лишние паровозы, но и кое-какие грузы, а может быть, даже войска. Но, как только гитлеровские агенты донесут об этом своему начальству, мы тут же ликвидируем их. Необходимо к тому времени убрать и сообщников Гаевого. Вы ведь, кажется, напали уже на какой-то их след?

— Так точно, товарищ генерал.