Поздно ночью в просторной штабной землянке инженерных войск армии помощник начальника секретной части старший сержант Яценко укладывал в обитые железом ящики секретные дела и карты.
В штабе, кроме Яценко да чертежницы Кедровой, никого не было. Генерал Тихомиров и полковник Белов с утра засели в землянке полковника и никого туда не пускали. Старший помощник Белова, майор Рахманов, и два младших помощника ушли ужинать. Похоже было, что они еще не скоро лягут спать, ибо, по установившейся традиции, офицеры штаба раньше генерала и полковника спать не ложились.
Уставший, вечно недосыпающий старший сержант Яценко ворчал:
— Нет ничего тяжелее штабной работы! Сидишь, как проклятый, день и ночь — и никакой видимости!
— Что ты имеешь в виду под видимостью? — спросила Кедрова. — Уж очень ты замысловато выражаешься, Остап.
— Никакой продуктивной работы не видно, вот что я имею в виду. Одна неосязаемая писанина.
— Неужели все эти ящики с «писаниной» неосязаемые? — засмеялась Кедрова.
— Ты все шутишь, Наташа, а я чертовски спать хочу!
Старший сержант Яценко, веселый, добродушный человек, действительно смертельно хотел спать. Вздремнуть хоть бы только три-четыре часа, но так, чтобы никто не потревожил, не разбудил и не спросил ключей от ящиков и шкафов или очередного исходящего номера, казалось ему верхом блаженства.
— Знаешь, Наташа, — сказал он, — я вот дождусь майора Рахманова и буду проситься на отдых, все равно я уже не работник. У меня один глаз только смотрит, а другой давным-давно спит. И тебе советую проситься. Чует мое сердце, будет у нас завтра работенка. Неспроста генерал с полковником заседают- похоже, что к новой операции будем готовиться.
— Что ж проситься, — вздохнула Кедрова, — начальство само знает, когда отпустить.
— Но ведь ты тоже вторые сутки не спишь и вообще все время недосыпаешь. Тебе ведь вредно.
— Э, брось ты это, Остап!
Яценко тяжело вздохнул и, помолчав немного, продолжал:
— Чертежная работа очень уж беспокойная. Ты бы на работу полегче попросилась…
Кедрова нахмурилась и сказала строго:
— Оставь, Остап, не люблю я этих соболезнований!
Яценко улегся на сдвинутые железные сундуки, подложив под голову пухлую папку, и хотя имел обыкновение засыпать почти мгновенно, на этот раз долго ворочался — все не мог успокоиться.
— Мне, знаешь ли, Наташа, — продолжал он, — очень нравится, что ты такая серьезная, рассудительная и строгая.
— Что-то ты сегодня слишком разоткровенничался, Остап? — удивилась Кедрова. — Никак еще в любви начнешь объясняться?
— Я бы и объяснился, да ведь ты смеяться будешь.
— Конечно, буду, — улыбнулась Наташа, обнажив удивительно ровные, влажно блестевшие зубы. — А ты спи уж лучше!
Яценко повернулся на другой бок, но в это время у входа в землянку раздались голоса, и он торопливо поднялся со своего железного ложа:
— Наши, кажись. Ох, чует мое сердце, не спать мне и эту ночь!
В землянку вошли полковник Белов и майор Рахманов.
— А ты чего не спишь, куме? — шутливо обратился Белов к старшему сержанту.
Полковник был постоянно весел. Кажется, еще не было такой неприятности, от которой бы он приуныл. Расточая направо и налево свои иногда несколько грубоватые шутки, он всегда делал это добродушно, не желая никого обидеть.
Пока Яценко бормотал что-то о том, что рад бы поспать, да возможности нет, полковник, не слушая его, направился к Кедровой и, улыбаясь, протянул ей руку:
— Приветствую вас, красавица!
— Вы бы лучше доброй ночи мне пожелали! — засмеялась Кедрова.
— Именно доброй, а не спокойной. До спокойной еще далеко.
— Значит, будем работать?
— Да, работать. Но вы не пугайтесь: трудиться придется мне, вы же ступайте пока отдыхать. — Полковник снова протянул ей руку и сказал: — Доброй ночи!… Ну, а тебе, куме, — обратился он к Яценко, — придется пободрствовать… Ого, как вытянулась твоя физиономия! И здоров же ты спать, куме! Ну да что с тобой поделаешь… Достань-ка мне дело номер тридцать да устраивайся здесь на ящиках. Ты ведь, говорят, как факир, можешь спать хоть на гвоздях. Ложись, куме, отсыпайся на здоровье, а когда понадобишься, я тебя разбужу.
В землянку вошли остальные офицеры штаба.
— Ну-с, — повернулся к ним полковник, — вы тоже марш все спать! Подъем в шесть ноль-ноль. Доброй ночи и приятных сновидений!