По ту сторону решетки

21. Любовь

Прения получились жаркими, несмотря на то, что я в них участия не принимала.

— Факты, свидетельствующие об умысле, не нашли подтверждения в материалах дела, — рычал на Костенко Дэн. — Как и факт поджога.

Но усатый Костенко тоже не желал сдаваться, честно отрабатывая гонорар по заключенным с Соколовым и Резниковым соглашениям.

— Зато факты нанесения подсудимой ударов, приведших их в беспомощное состояние, потерпевшие видели собственными глазами!

— У нее были для нанесения этих ударов веские основания — это была чистая необходимая оборона, без превышения ее пределов. Ясеневу хотели убить, а она всего лишь ударила, — Дэн демонстративно развел бы руками, но левая, всё-еще висела на перевязи.

— И следом подожгла дом!

— А вот это как раз не доказано, — парировал Лазарев. — В деле нет ни единого прямого доказательства вины моей подзащитной в поджоге, как и вообще доказательств того, что пожар начался с него, а не явился результатом случайного возгорания алкоголя, по показаниям свидетелей находившегося в комнате в огромных количествах.

Кислицын смотрел на обоих со скучающим видом, подпирая рукой щеку и понимая, что пока они ругаются на тему уголовного дела, а их доводы не повторяются, закон не позволяет ему их остановить.

На самом деле, в большинстве случаев, к моменту прений приговор уже почти готов и судье требуется лишь несколько минут для того, чтобы допечатать туда пару строк с необходимым, по его мнению, наказанием. Тем не менее, в части аргументов, подтверждающих верную для каждого версию, и Лазарев и Костенко оказались крайне изобретательны и их запала хватило почти на целый час.

— Подсудимая, желаете сказать последнее слово? — осведомился судья, когда за окнами начало темнеть, а прения были, наконец, окончены.

— Желаю, ваша честь. Пусть справедливость и является очень субъективным понятием, я надеюсь, что мой приговор будет справедливым, — четко проговорила я.

Не «законным», нет, а именно «справедливым», потому что справедливость в данном случае казалась мне наиболее важной. Я сама не знала, в какой степени виновна в сложившейся ситуации и решила, что, если с учетом имеющихся обстоятельств, получу несколько лет лишения свободы в качестве приговора — постараюсь с этим смириться. Определение виновного является прямой обязанностью судьи. Вот пусть он и решит, чего я достойна в рассматриваемом случае.

Когда Кислицын удалился в совещательную комнату, меня тоже увели в специальный кабинет, где подсудимые обычно дожидаются своей участи.

В отличие от изолятора, здесь, как и в зале судебного заседания, можно было смотреть в окно, пусть и зарешеченное. И именно этим я и занималась в освободившееся время.

На улице успело совсем стемнеть и с беззвездного неба посыпались первые снежинки, блестевшие в тусклом свете уличных фонарей. В жилых высотках неподалеку зажглись окна домов, говоря о том, что их жильцы вернулись с работы.

За несколько месяцев обычное разглядывание города из окна успело стать недосягаемой роскошью. Как и возможность, к примеру, целый час отмокать в горячей ванне, вместо того, чтобы быстро принять еле-теплый душ под пристальным взглядом специально выделенного для этого сотрудника изолятора. Как и чтение чего-то не из изоляторской библиотеки, в которой помимо классики не было ничего интересного. В отсутствии любимого фэнтези, трижды перечитала «Мастера и Маргариту» Булгакова, не найдя для себя больше ни единой подходящей книжки.

Я изменилась за эти несколько месяцев. Не могла не измениться после стольких лишений и унижений, через которые мне пришлось пройти. Но Дэн изменился тоже. И именно четкое осознание этого факта было той самой мыслью, что я так старательно отгоняла от себя. Что если вот такие, новые, мы больше не подходим друг-другу так безукоризненно, как раньше? Если мы больше не идеально сочетающиеся частички пазла, а вообще несоединяемые?

Дэн любил меня разной. И его неуверенной и робкой помощницей, и его самонадеянной и немного заносчивой партнершей по адвокатскому бюро, и больной, и слабой, и грустной, и веселой, и бесшабашной, и злой. Но какая я теперь? И нужна ли ему такой?

За такими невеселыми размышлениями я и коротала время до приговора, а дождавшись, вернулась в клетку знакомого зала заседаний. На улице к тому времени совсем стемнело, а снег посыпался с неба крупными белыми хлопьями, пушистыми, как вата.

При оглашении приговора присутствовали лишь я, двое сопровождавших меня приставов, секретарь судьи, адвокат Костенко и Лазарев.

Вместо того, чтобы слушать у скамейки, как это, по моим наблюдениям, всегда делали большинство подсудимых, я стояла у решетки, прямо за спиной Дэна, который тоже подошел ко мне ближе необходимого. Пожалуй, я даже могла бы коснуться Лазарева, если бы хотела, но понимала, что подобное поведение будет неуместным.

Все присутствующие стояли молча, а голос Кислицына звучал громко и четко. Каждое произнесенное слово в его исполнении казалось гвоздем, вколачиваемым в мою свободу и било по натянутым нервам, словно по клавишам низких нот, играя в моей голове что-то вроде реквиема. Но в действительности в тишине шелестели лишь листы приговора, которые судья после прочтения убирал на стол за ненадобностью.

Вместо того, чтобы смотреть на судью, я уставилась на спину Лазарева, настолько прямую и напряженную, словно адвокат проглотил шест. За все время оглашения он, кажется, даже не пошевелился, застыв, словно мраморная античная статуя.

Я же никак не могла встать ровно, то и дело перенося вес тела с одной ноги на другую. На фоне нервного напряжения у меня то чесался локоть, то выбившаяся из косы прядь волос щекотала лицо, то снова неприятно тянуло внизу живота.

По началу приговора, как обычно, нельзя было предсказать, каким он будет. Кислицын зачитывал текст обвинения таким, каким его представил прокурор, потом перешел к оглашению части с доказательствами, которые прозвучали для меня монотонным гулом, потому их я тоже сегодня уже слышала. Но когда он произнес «вместе с тем» и начал почти слово в слово повторять позицию, высказанную Дэном в прениях, я тоже замерла, забыв обо всех признаках дискомфорта и неудобств.

Сердце забилось еще чаще, напоминая барабанную дробь и пульс глухим набатом застучал в висках. Мгновенно пересохло в горле.

Дэн понял первым. Его плечи, наконец, расслабились, а поза вдруг стала менее напряженной.

— …учитывая изложенное, — продолжил судья абсолютно безэмоциональным тоном. — Анализ доказательств позволяет заключить, что в действиях Ясеневой Евы Сергеевны отсутствуют признаки состава преступления, предусмотренного пунктом «б» части третьей статьи сто одиннадцатой Уголовного кодека Российской Федерации, а выводы о ее виновности, приведенные государственным обвинителем, носят предположительный характер, в связи с чем по делу должен быть постановлен оправдательный приговор.

Задержала дыхание и вцепилась пальцами в прутья решетки.

— Ясенева Ева Сергеевна имеет право на реабилитацию, а также право на возмещение имущественного и морального вреда, — монотонно зачитывал с заключительного листа приговора Кислицын. — Гражданские иски потерпевших Соколова и Резникова о взыскании с Ясеневой денежной компенсации морального вреда в размере трех миллионов рублей, рассмотрению не подлежат. Вещественные доказательства…

Дальше я не слушала, потому что происходящее начало казаться нереальным, зал заседаний словно утонул в густом белом тумане и мне понадобилось время, чтобы снова сконцентрироваться на реальности.

«Меня оправдали» — загорелось в голове сверкающими неоновыми буквами и всё остальное стало вдруг просто ничего не значащим фоном.

Так, словно в этом не было ничего необычного, меня, после заверений в том, что приговор понятен и подписания необходимых документов, выпустили из клетки и просто отпустили. И я вышла из зала заседания вместе с Лазаревым, так, будто я снова его помощник, как раньше, и мы просто возвращаемся в бюро после очередного успешно завершившегося суда.

Вот только это было совсем не так.

— Пойдем, отвезу тебя домой, — проговорил Дэн будничным тоном, словно ничего не случилось, словно я не было только что в клетке, как несчастные потрепанные еноты в контактном зоопарке.

Пробормотала рассеянно:

— А ты что, за рулем? У тебя же рука ранена.

— Ну так левая же, а не правая, — отозвался он отстраненно, первым входя в кабину лифта.

Чувствовала себя настолько уязвимой в этот момент, что просто шагала следом за ним на автомате. У меня не было с собой вообще ничего, кроме паспорта, который вернули после оглашения приговора. Не было телефона, денег и ключей от квартиры или машины, не было куртки, которую я беспечно оставила в изоляторе, не было никакого плана дальнейших действий.

Пока кабина лифта с тихим гулом ехала вниз, мы оба молчали. И я нахмурилась, понимая, что так не должно быть. Мы ведь столько времени были порознь, скучали друг по другу, а сейчас стояли на расстоянии шага, словно чужие люди.

— Ты так и приехала? — спросил Дэн, нахмурив брови и окинув меня оценивающим взглядом перед тем, как выйти на улицу.

— Ага. Куртку в изоляторе забыла.

Знал ведь, что я редко одевалась по сезону, предпочитая теплой одежде легкие пальто и кардиганы, иногда даже зимой. Лазарев решительно снял пиджак и накинул на мои плечи, а потом мы вышли на заснеженную улицу.

И я словно оказалась на ней впервые. Мороз обжог кожу и это было приятно. Вообще все чувства вдруг обострились и стали ярче, будто раньше я была под непроницаемым куполом, а теперь его неожиданно сняли и все звуки, цвета, запахи и ощущения, обрушились на меня разом. И от этого даже дух на мгновение захватило.

— Не мерзни, клубничка, бегом в машину, — строго произнес Дэн, но левый уголок его губ приподнялся, выдавая еле-заметную усмешку.

Чтобы он и сам не замерз без пиджака, что отдал мне, заторопилась следом за ним к силуэту черного Лэнд Крузера, занесенного тонким слоем только что выпавшего снега. При ближайшем рассмотрении Лэнд оказался «трехсотым», вместо старого «двухсотого».

— Опять новая машина? — усмехнулась я, понимая, что во время моего отсутствия жизнь Лазарева, в отличие от моей, не стояла на месте.

Рассеянно коснулась кончиками пальцев снежинок, лежащих на блестящем под светом фонарей черном капоте. Холод уколол кожу и, мигом достав до нервных окончаний, заставил дернуть плечами.

Это вдруг показалось мне очень символичным — меня выпустили именно в день первого снега, словно это позволит мне забыть обо всем и начать жизнь с чистого листа. Жаль, что это так не работает.

— «Двухсотку» все-таки дожгли до того состояния, что проще стало купить новую машину, нежели починить ту. К счастью, она была предусмотрительно застрахована от подобных эксцессов.

Да уж, Дэн, оказывается, без меня тоже не скучал. Поджоги, перестрелки, больница. А еще же надо было продолжать работу в бюро. Но в этом он был весь — Лазарев воспринимал подобные ситуации как веселые приключения, плывя на волне адреналина туда, куда она его вынесет. По крайней мере, пока эти приключения не касались меня.

— Жалко её, она была хорошей, — протянула я, когда он галантно открыл мне дверь, пропуская на переднее пассажирское сиденье пахнущего дорогим ароматизатором кожаного салона.

С «двухсоткой» у меня было связано много воспоминаний. В основном хороших, таких как совместные поездки куда-нибудь или катание по льду на замерзшем озере. А теперь, кажется, все они остались в прошлом. Но Дэна, видимо, не беспокоили подобные мысли, потому что он ответил:

— Эта ничуть не хуже.

Так странно. Будто нам больше поговорить не о чем, после долгой разлуки. И я замолчала, нахмурившись, слушая, как зарычал заводящийся мотор машины.

— Твой телефон и ключи в бардачке, — продолжил Лазарев. — Завтра я заберу твои вещи, оставшиеся в изоляторе и завезу тебе, там ведь нет ничего незаменимого?

— Нет, — отозвалась я, всё больше хмурясь и обняла себя руками за плечи, сжав пальцами ткань Лазаревского пиджака. — Я бы, если честно, вообще ничего оттуда не забирала, кроме своей тетрадки с заметками.

Дэн привычно вел машину одной рукой, уверенно глядя перед собой, а я с каждой минутой мрачнела все больше и больше, находя в его отстраненном поведении подтверждение всем своим тяжелым мыслям.

«Ему сейчас рядом со мной так же неуютно, как и мне с ним».

«Мы стали слишком разными, чужими».

«Я больше не та, кто ему нужен».

Шины скрипели по свежевыпавшему снегу, шумели дворники, сметая капли, в которые снежинки превращались на лобовом стекле. Дома с горящими желтым светом окнами проплывали мимо, сменяясь светящимися неоном вывесками магазинов и кафе.

— Тебе лучше отдохнуть какое-то время, прежде чем снова вернешься к работе, — проговорил Лазарев, заметив, что я молчу. — С твоими делами я справлюсь сам.

— А как же Лопатины, которых мы представляем оба? — напомнила я.

— Лопатины примирились, сразу после твоего задержания, — я услышала в его голосе усмешку. — Оба передают привет и переживают. А Света привезла для тебя огромную корзину сладостей из «Френч Кисс».

Вот, значит, как. Ну, эта новость, скорее хорошая. Значит Дэн был прав в своем мнении об их отношениях. А я ошиблась. Может, точно так же я ошиблась и в наших?

Когда Лэнд остановился у крыльца моего подъезда, я щелкнула кнопкой бардачка и в нем действительно обнаружился мой айфон и ключи. Взяв их, не спешила выходить, но и что сказать тоже не знала.

Нельзя сейчас говорить, что люблю его или рассказывать о ребенке. Это заставит его сделать выбор в мою пользу, даже если он сам хочет сбежать подальше и никогда больше со мной не встречаться. Так было бы неправильно и нечестно. Лазарев этого не заслужил. Не после того, как он в который раз спас меня.

— Дай мне немного времени, клубничка, — тихо попросил Дэн в ответ на мое молчание.

— Хорошо, — расстроенно выдохнула я, не глядя на него и защелкивая бардачок.

Наверное, отпустить любимого человека тогда, когда нужно — это тоже одно из проявлений любви.

Вдохнула напоследок аромат его парфюма, с сожалением скинула пиджак, оставив на пассажирском сиденье и вышла на улицу под продолжавшийся снегопад. Постояла на крыльце, дождавшись, пока Лэнд скроется из поля моего зрения, а потом, буквально на цыпочках прокралась в свою квартиру, стараясь, чтобы щелчок дверного замка не потревожил Аллочку и не заставил ко мне прийти. Я обязательно поговорю с ней, но не сейчас.

Сейчас я хотела побыть одна в тишине собственной квартиры. Набрать горячую ванну с пеной, забраться в нее и плакать. И я четко следовала этому плану, пока слезы не кончились.

Потом, завернувшись в махровый халат, побродила по квартире и обнаружила в пустом холодильнике запечатанный пакет молока, не успевший испортиться. Подогрев его в микроволновке и добавив меда, с удовольствием выпила несколько стаканов.

Покупкой продуктов и прочими обыденными для простых смертных хлопотами решила заняться с утра. А вечером смотрела в окно на снегопад, машины, буксующие на подъеме к дому напротив, припозднившихся соседей, спешащих с работы домой.

Телефон даже включать не стала, будучи неготовой общаться в этот момент с кем бы то ни было, и он так и лежал то ли севший, то ли выключенный.

Несмотря на то, что Дэн ушел, оставив меня одну, внутри было спокойно. Наверное, нам и правда лучше какое-то время побыть порознь. А может, у него действительно не только машина новая, но и невеста? Глупости. Не стал бы он тогда так со мной возиться. Или стал бы, из чувства ответственности и вины в произошедшем?

Налюбовавшись на ночной город, уснула на диване, укутавшись в халат и шерстяной плед. И даже сны решили в эту ночь оставить меня в покое.

Тем не менее, утром моя индульгенция от общения с людьми закончилась с приходом Аллочки, привычно открывшей дверь своим ключом.

— Ясенева, ты спишь? — спросила она настолько громким театральным шепотом, что умудрилась разбудить.

Высунув голову из-под одеяла, я глянула на часы и недовольно отозвалась:

— Конечно нет, кто ж спит в шесть утра?

— Сейчас второй час дня, а у тебя часы встали, — счастливо рассмеялась она, разуваясь в коридоре, хотя я не видела в остановившихся часах повода для особой радости.

Зевая, села на кровати. Наверное, я спала бы еще, если бы не неожиданный визит неугомонной подруги. Оглядела ее изменившийся с нашей последней встречи внешний вид, неуклюже выразив собственное удивление словами:

— Ого какая ты… стала.

Теперь ее беременность была видна не только невооруженным глазом, но и издалека.

— Ага, — кивнула она, занося в комнату большую корзину и мою тетрадку из изолятора и пожаловалась: — Теперь даже двигаться неудобно. А сапоги обуть, так вообще — целый аттракцион…

— Дэн приезжал? — догадалась я по корзине и тетрадке.

Аллочка подошла ближе и, усевшись рядом, тепло меня обняла. Я со вздохом обняла ее в ответ, только сейчас понимая, как сильно мне ее не хватало.

— Он заезжал утром, — подтвердила она мои догадки и передала еще и прозрачный зип-пакет с украшениями, которые я сняла с себя в первый день пребывания в ИВС. — Припарковал твою машину под домом, а вещи и ключи занес мне. Сказал, что тебе не дозвонился и решил не будить.

«Или просто не захотел лишний раз встречаться» — подумала я с грустью, разглядев среди своих украшений в зип-пакете помолвочное кольцо и не зная, надевать его теперь или нет.

— Как ты? — спросила подруга, вряд ли поняв причину моей печали и я отмахнулась от ненужного сейчас сочувствия.

— Нормально. Всего так сразу и не расскажешь. Спасибо тебе за передачи, они меня очень выручали.

Она улыбнулась.

— Подруги для этого и нужны вообще-то.

— Может быть, — согласилась я. — Только обычно это ты меня выручаешь, а я только пользуюсь твоей добротой. А пока ты не бросилась меня разуверять, скажи пожалуйста, у кого ты стоишь на учете по беременности?

Это заставило Аллочку удивленно округлить глаза, потом, услышав о том, что я тоже в положении, долго ахать и качать головой. Потом она все же сказала мне контакт своего врача и даже тут же, не принимая возражений, позвонила ей и записала меня на завтрашний прием.

Теперь мне было не отвертеться. Если бы она просто сообщила мне нужный телефон, далеко не факт, что я позвонила бы по нему в ближайшую неделю или месяц, но подруга, успевшая узнать меня как облупленную, не оставила мне выбора.

Мы проговорили несколько часов, потом вместе пообедали и я наконец дошла до ближайшего супермаркета закупившись продуктами. С удовольствием побродила по отделам торгового центра на соседней улице, разглядывая прилавки со сверкающими новогодними игрушками и гирляндами. Еще только начало декабря, но бессмысленный и беспощадный маркетинг уже не дает покупателям расслабиться.

В мое отсутствие мир не стоял на месте, все жили своей жизнью, отмечали праздники, веселились, грустили, а у меня целых три месяца просто выпали из жизни. Но прошли ли они бесследно? Вряд ли.

Вечером, поедая сладости из переданной мне Лазаревым корзины, несколько часов проговорила по телефону с мамой, чувствуя, что жизнь постепенно возвращается в прежнее русло.

Вот только без Дэна, который за весь день даже не соизволил мне позвонить, это русло казалось мне неправильным.

А тот факт, что, когда я включила телефон, пропущенные вызовы от него в справочнике отсутствовали, лишний раз доказывал мою догадку о том, что он мне не звонил, твердо вознамерившись в ближайшее время избегать встреч.