Под ризой епископа

ОПЕРАЦИЯ «ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК»

Все дальше уходили раскаты грома. Вместе с темно-лиловой тучей далеко к горизонту перекинулись ослепительные зигзаги молний. Над Красной горой, опоясав ее сверху, нависло коромысло радуги. Дед Архип ткнул кнутовищем в небо:

— Благодать-то какая! Посмотришь на земную-то красоту и помирать раздумаешь. Ты чего это, паря, молчишь всю дорогу? Думай не думай — сто рублей не деньги.

— А счастье, Архип Наумович, ни за какие деньги не купишь, — ответил Димитрий, думая сейчас о Фросе. Сложившийся за дорогу план незамысловатой операции, которую он для солидности назвал кодовым названием «почтовый ящик», отошел на второй план, хотя удачный ее исход мог полностью реабилитировать Ефросинью Шубину в глазах всех односельчан.

Ковалев, высадив Архипа, свернул к конторе, где одиноко, пощелкивая костяшками счетов, сидел Иван Назаров, недавно кончивший месячные курсы счетоводов.

— Один воюешь? — справился Ковалев, крепко пожимая руку Ивана.

— Один. Все на полях.

— Как живет комсомолия?

— Плоховато. Я вот думаю, почему до сих пор некоторые, можно сказать, руководители колхоза грязь льют на Романова.

— Ты Кожевина, что ль, имеешь в виду?

— Не только. Есть и еще.

— Однако, Ванюша, судить о человеке надо не по словам и сплетням, а по его делам.

— Это так, — полусогласился Иван, — но и добрые дела иногда делаются для отвода глаз. Это я не про Романова, конечно, а так, к слову. Теперь много развелось желающих примазаться к советской власти.

— Вот их и надо брать на заметку и разоблачать.

— Да дело-то больно не простое, — солидно рассудил Иван.

— А как вот ты считаешь: единоличник Глебов, который на собрании так зло выступал против Романова, что он за птица?

— Да не крупная, так, прикормленный подкулачник. Перед Плотниковым на брюхе ползает.

— Ну так что ж? — Ковалев хлопнул по плечу Ивана, — Слыхал, что и по заячьему следу до медвежьей берлоги доходят. Правда, истина, она объявится рано или поздно.

— Вот опять же взять дело с Шубиной. Кулачье ведь оклеветало! А мы и уши развесили: в стенгазете карикатуру нарисовали на Ефросинью Никифоровну. Расшумелись, раздули из мухи слона, кто-то из руководства колхоза подсказал. Дело это, значит, прошлое, а все одно неприятно.

— Карикатуру, говоришь?

— Нарисовали женщину с подбитым глазом, с доской на шее. А под карикатурой подпись: «Воровство — пережиток прошлого. Ликвидируем воров как класс». И еще… — Иван замялся опять, посмотрел на Ковалева с робостью.

— Говори, говори, жарь по-комсомольски, — подбодрил тот.

— Уполномоченный, говорят, заступается за Шубину неспроста. Наверняка шуры-муры с ней завел.

Ковалеву захотелось ответить что-то дерзкое, но он сдержался, промолчал. Иван, не замечая будто, продолжал:

— Сами понимаете, деревня есть деревня, мигом все разносится, ничего не скроешь. Сарафанная почта исправно, работает, любые слухи быстрее телеграмм разлетаются.

— М-да, положение, — зажав голову в широких ладонях, Ковалев глубоко вздохнул. — Ловко сработано.

— Да что тут такого? — Назаров пытался сгладить впечатление от разговора. — По-моему, никому не запрещено насчет любви. Ведь девушка, говорят, как тень: ты за ней — она от тебя, ты от нее— она за тобой.

— Ну, довольно, ты-то откуда про это знаешь? Я ведь о деле зашел поговорить.

— Я слушаю, — с готовностью откликнулся Иван.

— Не только слушать, но и действовать придется. Подбери-ка трех-четырех надежных ребят, провернем одну нехитрую операцию.

— Какую?

— Потом все объясню, когда вечером соберемся здесь вот.

Долог летний день в Костряках, но как только солнце начнет прятаться за Красную гору, считай, что он кончился. Иван Назаров не успел еще собрать ребят, как опустились сумерки. Вызванные в контору комсомольцы сходились по одному. Ковалев, расстегнув ворот гимнастерки, ходил из угла в угол и поскрипывал новыми хромовыми сапогами, начищенными до блеска. Огня не зажигали, говорили тихо. Наконец пришел и сам Назаров, последним — Николай Широбоков, тот самый длинный парень, прозванный каланчой.

— Ну, присаживайтесь поближе, — пригласил Ковалев. — Все собрались? — Иван утвердительно кивнул головой, и он продолжил: — Все знаете, где висит почтовый ящик в селе?

— Знаем, — ответил кто-то из темноты, — на воротах Глебова. Ящик у нас один, как раз по средине, где все дороги сходятся.

— Так вот, есть основания предполагать, что куда-то исчезают письма из ящика и поэтому не доходят, куда надо. Наша задача — выяснить это, — заключил Ковалев.

Расходились из конторы тоже поодиночке, чтобы подойти к назначенному общему месту по возможности скрытно. Ковалев с Назаровым вышли последними. Они еще издали обратили внимание, что на кухне у Глебовых светилось окно. Парни разместились в засаде и ждали. Назаров и Ковалев устроились за изгородью. Вскоре они увидели, что свет на кухне погас. Потянулись томительные минуты. К ящику ни со стороны двора, ни со стороны улицы никто не подходил. «А может, вся затея напрасная?» — подумал Ковалев, но в ту же минуту из переулка вышла женщина. Небольшого роста, она подошла к почтовому ящику и, приподнявшись на носки, что-то опустила в него, растворилась в темноте. И снова тишина. Прошло еще полчаса. Вдруг Назаров подтолкнул Ковалева локтем и кивнул головой на двор глебовского дома. На крыльце послышались шаги, они были не по-хозяйски осторожными. Иван разглядел сутулого человека, который прошел по двору, открыл калитку, подошел к ящику. Послышался легкий скрежет железа о железо, ящик открылся, и из него на землю посыпалось содержимое. Человек нагнулся и поспешно начал набирать карманы, шурша бумагой.

«Пора!» — решил Ковалев. — Стой!

Человек опрометью бросился во двор, но в это время из-под крыльца выскочил Николай Широбоков. Деваться было некуда, сутулый побежал к хлеву.

— Стой! — вторично крикнул Ковалев.

Но и на этот раз окрик не подействовал, бежавший скрылся за дверью хлева, в котором тревожно замычала корова. Ребята кинулись за ним следом. Луч «летучей мыши» вырвал из темноты лежавшего ничком человека. Уткнувшись в навоз, он лежал не шевелясь.

— Что вы тут делаете, Тит Титыч? — послышался насмешливый голос Николая.

— Встаньте! — потребовал Ковалев.

— Я? Я…

Глебов встал и прикрыл руками голову, будто защищаясь от ударов.

— Не бойтесь, бить вас никто не собирается, — сказал Ковалев.

Кто-то из парней, глядя на перепачканного Глебова, брезгливо морщась, начал выворачивать ей карманы, извлекая оттуда скомканные конверты При тусклом свете фонаря стали рассматривать адреса на конвертах. Глебов быстрым движением что-то спрятал во внутренний карман пиджака, из которого только что было все изъято. Николай заметил это и, протянув руку, потребовал:

— Гражданин Глебов, а ну дайте-ка сюда все из того кармана.

— Чего еще? Все ведь у меня вытащили уже, — забормотал он, прижимая ладонь к груди.

Тогда Николай отстранил руку Глебова и достал из кармана треугольный конвертик.

— А это что? Ай-яй-яй, обманывать нехорошо, — он покачал головой и хотел было развернут треугольник.

— Коля, дай-ка мне это письмо, — Ковалев взял из рук Широбокова письмо и прочитал несколько строчек, написанных корявым почерком: «Имейте в виду, лето нонче жаркое. Болото в Г. Л. может пересохнуть и туда появится дорога. А что будет дальше — соображайте. Передайте эту записку С.»

— Что означает эта записка, она ведь попала в ящик вовсе не для почты? — спросил Глебова Ковалев.

— Убей меня бог, не знаю.

— Неправда!

— Чтоб мне провалиться, на этом месте, не знаю, гражданин начальник.

— Кому вы должны были передать ее?

— Я? Никому. Знать не знаю, про что вы спрашиваете.

— А кто такой «С»?

— Здесь какая-то неразбериха. Не знаю я такого.

— Вы хотите убедить нас, что, кроме вас, еще кто-то открывает этот почтовый ящик?

— Не знаю. Вот ежели конверты, те, что я взял… бумага мне понадобилась, за это и отвечать, видно, придется. Можете приписывать мне что хотите, а про что пытаете — не знаю. Нет, гражданин начальник, в чем не виновен, в том не виновен.

— Как раз именно этот конвертик и волнует вас больше всего, — заметил Ковалев. — Ну, хорошо, разговор продолжим позднее, а теперь — прошу пройти с нами.

Глебов лихорадочно соображал, что рассказать уполномоченному, а что утаить, по дороге к конторе он все время спотыкался и озирался по сторонам. В соседнем доме, разбуженном шумом в глебовском подворье, зажегся огонь. Лаяли собаки.

— Дождемся рассвета и поведем вас, Тит Титыч, по всему селу с доской на шее, — намекнул Глебову Широбоков. — Пусть все посмотрят на вора.

— Не-е, н-не надо, — приостановился Глебов. — Н-не имеете права, это уж самосудом будет называться.

— То-то, о правах небось заговорили? А вспомните, как вели по этой же улице Шубину? — почти выкрикнул Назаров.

— Отставить разговоры! — предупредил ребят Ковалев. Они уже подошли к конторе.

Глебов долго молчал.

— Я слушаю ваши объяснения, — повторил требование Ковалев.

— Письма я отдавал Плотникову.

— Которому?

— Младшему, сыну Фокея, Косте.

— Все?

— Нет.

— Какие же?

— Лишь те, в которых писалось про нас.

— Про кого? Точнее.

— Ну… про меня там… про него и про его родителя.

— И все?

— Все.

— Кто давал вам такое задание?

— Никто, упаси бог.

— В таком случае скажите, кому вы передали письмо, написанное Шубиной?

Глебов опешил. Справившись с растерянностью спросил:

— Какое письмо? О чем?

— Вам больше знать! — отрезал Ковалев. — Отвечайте, мы ведь ждем.

— Ему же, Плотникову то есть, Константину.

— Значит, никакой кражи не было?

Глебов тоскливо повернул голову к окну.

— Говорите же! Учтите, деваться вам некуда только чистосердечное признание может смягчить вину. Ведь ясно, что не из простого любопытства вы пошли на преступление и читали чужие письма. Предупреждаю, будете запираться — наказание будет строже.

— Вы меня сразу…

— Не мы, это суд решит.

— Да неужто под старость лет… Ведь у меня хозяйство, дети. Избави бог… — запричитав Глебов.

— Отвечайте, за что избили Шубину? — перебил Ковалев, — Что вы ходите вокруг да около.

Комсомольцы, затаив дыхание, слушали вопросы уполномоченного.

— Я не бил, упаси бог, — выдавил после раздумья задержанный.

— Кто бил? За что?

— Как видно, решили поучить ябедницу.

— За то, что справедливо пожаловалась на вас?

— Да.

— А как же суд, свидетели?

— Подкупили их, — глухо произнес Глебов.

— Вот это уже похоже на правду. А теперь про письмо рассказывайте, — Ковалев выложил на стол перед Титом Титовичем развернутый треугольник.

— Я же вам сказал, гражданин начальник, путаница это какая-то. Все, что знал, я уже рассказал.

— Неправда.

— Отсохни у меня руки-ноги, — поклялся Глебов.

— В последний раз спрашиваю — будете говорить всю правду или нет? Хозяева-то ваши сейчас спят в теплых кроватях, а вы, прислуживая им, попались с поличным. Придется вас пока задержать. Не назовете их имен, будете отвечать вдвойне за укрывательство. Это, надеюсь, я вам объяснил понятно?

— Д-да, — выдавил Глебов приглушенно, — п-попался, как мокрая ворона в суп, за какие-то бумажки. Вы уж меня простите, граждане-товарищи, вовек не послушаю боле никого. Упаси бог!

— Иван, — подозвал Ковалев секретаря ячейки, — запряги, пожалуйста, лошадь, а я тем временем подготовлю материал по задержанию. Увезете арестованного в ГПУ, там у него будет возможность поговорить наедине с самим собой. Может, образумится.