Тимофей вздохнул, провёл рукой по волосам, затем сделал несколько глотков чая. Ирина молчала, давая ему время подумать.
— Ну, что ж, мне, видимо, всё-таки придётся поискать другое место. Не хочу тебя стеснять своим пребыванием здесь.
— Тётя Вика не обрадуется, мягко говоря, когда узнает об этом. Скажет, что я тебя выгнала из родительского дома, — Ирина слегка улыбнулась.
— Ты же меня не выгоняешь, я сам это решил.
— Она даже слушать не станет, стоит мне ей сказать, и воспримет всё по-своему. Нет, знаешь, ты лучше оставайся. Тем более тебе нужно место для Джины. Я справлюсь.
— Я в этом не сомневаюсь.
Его простое заявление удивило её. Она так долго была непризнанной, что не могла не заметить, как легко он в неё поверил.
— Послушай, моим приоритетом должно быть раскрытие этого дела, а не поиск места для ночлега. Это моё время и в основном мои деньги, а не детективного агентства, на которое работаю. Если ты не против, мы оба можем остаться здесь. Если не сможем ужиться на одной жилплощади, тогда что-нибудь придумаем.
Напряжение в голове Ирины ослабло. Возможно, для Тимофея её слова о готовности перебраться в другое место прозвучали несколько небрежно. Но мысль о том, что ей опять придётся быстро искать жилье, наполнила её ужасом. Она не была готова к новым потрясениям. Конечно, возвращение Соболева — и пребывание в том же доме — было потрясением другого рода. Но если бы она могла держать свои эмоции под контролем, то сохранила бы душевное равновесие. Он же сказал, что не планирует задерживаться надолго.
— Здесь достаточно места. Никита постарался расширить некоторые комнаты, — сказала Ирина.
— Да, я уже успел заметить, — ответил Тимофей, указывая на то место, где задняя стена была выломала, чтобы сделать гостиную огромной.
— Я остаюсь в…
— В моей старой комнате, — перебил он.
Она кивнула, но ничего не сказала. Молчание было хуже, чем упоминание о нижнем белье, поэтому предложила:
— Ты мог бы расположиться внизу, в главной спальне. Ты рано встаёшь?
— Обычно да, — сказал он.
— Отлично, потому что я встаю позже.
— Тебе никогда не нравилось раннее утро, — он впервые улыбнулся, и Ирина мгновенно возненавидела себя за то, что это заставило её сердце замереть. — Помнишь, ты всегда жаловалась на утреннюю тренировку по танцам, которая начиналась в восемь утра.
Было несправедливо, что он всё ещё так хорошо её знает.
— Я уверена, что мы сможем держаться подальше друг от друга, — сказала Ирина, собравшись с силами.
Тимофей оторвался от чая и встретился с ней взглядом. Ни разу со времён вступительных экзаменов в училище она не чувствовала себя под таким пристальным вниманием. Он продолжал смотреть на неё, когда сказал:
— Мы хорошо умеем держаться подальше друг от друга, что возвращает меня к моему предыдущему вопросу: что ты делаешь в Лазурске?
Очевидно, он ничего не слышал о ней с тех пор, как уехал.
— За двенадцать лет многое может случиться.
— Я в курсе. Но у тебя всё было готово к тому, чтобы поступить в училище, — Тимофей налил кипятка в чашку, только теперь положил туда кофе и сахар, хотя прежде пил чай. Это показалось Ирине немного странным. В голове промелькнуло, что такой поступок выдаёт в Соболеве волнение.
— Почему ты не выступаешь или не гастролируешь с крупной танцевальной группой? — спросил он.
Нет, нет, нет. Не она завела этот разговор. Не собиралась возвращаться к болезненным воспоминаниям и уж точно не делать этого с ним. Стояла и молчала, пока он пил кофе.
— Всё меняется. Это было давно, и ты тоже однажды решил не быть частью моей жизни.
— Решил? Ты думаешь, у меня был выбор? — бутылка с кетчупом ударилась о стойку и подпрыгнула. Хорошо, пластиковая, иначе бы осколки разлетелись во все стороны с алым взрывом.
Обычно Тимофей не кричал, особенно потому, что знал, — Ирина это терпеть не может. И почему тогда разозлился? Задело за живое. Однажды он согласился на требования её отца. Был тем, кто ушёл, кто поступил на службу в армию, преодолев тысячи километров, чтобы никогда больше не видеть девушку, которая стала его первой любовью.
— Я согласился с требованием твоего отца порвать между нами не потому, что струсил. А потому, чтобы ты могла спокойно заниматься танцами и строить карьеру. Ты это заслужила. Нуждалась в этом. Я не мог отнять у тебя мечту, которой ты хотела посвятить свою жизнь. Так почему же ты не стала танцовщицей?
— Я почти стала. Проучилась в хореографическом училище три года.
— А потом?
Это было нехорошо. Всего несколько минут в одной комнате, а её уже трясло от чувства уязвимости. Может быть, она все-таки поищет новое место для ночлега.
— А потом у моей мамы диагностировали рак яичников четвертой стадии. Я узнала об этом, когда вернулась домой летом после третьего курса. Пришлось отложить возвращение в училище на осень, — ухаживать за ней было некому. Но сложилось иначе. Мама умерла через несколько недель после Нового года. Того самого года, который мог стать у меня выпускным.
Лицо Тимофея смягчилось, когда руки скользнули в карманы джинсов.
— Мне жаль. Мне нравилась тётя Дина. Она была добрым человеком.
— Ты ей тоже нравился. Она всегда была на нашей стороне.
Помолчали немного. Ирина взяла графин с водой, налила в стакан и медленно выпила.
— Почему ты не вернулась в училище?
— Не вышло, — она не могла заставить себя сказать больше.
— Ты бросила танцевать?
— Пришлось, — Ирина подняла руку, прежде чем он успел что-либо сказать. — Не проси меня объяснять.
Это было слишком тяжело вспоминать. Оцепенев от смерти матери, она почти спряталась в своей комнате, считая часы до того, как снова сможет уйти. Планировала остаться в Мироярске навсегда, восстановившись в училище. Но то лето, когда умерла мама, изменило для неё намного больше, чем то лето, когда уехал Тимофей.