Подвиг доктора Бушуева

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Однажды на обходе в больнице Майя была удивлена тем, что доктор Безродный, присев на постель к одному больному, приехавшему на лечение из деревни, как бы между прочим завёл речь о партизанах. Говорил он шёпотом, но, Майя расслышала, как Безродный жаловался на свою жизнь, говорил, что он с удовольствием ушёл бы к партизанам, если бы нашёлся надёжный человек, который проводил бы его.

Майя делала вид, будто очень занята историей болезни и что этот разговор её совсем не интересует. А на самом деле в тот же вечер она сообщила о нём Зернову.

— Было бы хорошо переправить доктора Безродного к партизанам, — говорил Зернов. — Сами знаете, врачи им нужны, а тут вдобавок приближается весна — пора жарких схваток.

— Но Безродный мечтает открыть частную больницу, — возразила Майя. Она продолжала относиться к Безродному с недоверием.

— Нашла дурь, вот и взбрело на ум, — ответил Зернов. — А что касается верного человека, который укажет доктору дорожку к партизанам, — пришлём.

Такое доктору Безродному даже не снилось. Как-то утром он брился и вдруг увидел в зеркале, как отворилась дверь и в комнату вошел незнакомый мужчина в дублёном полушубке, в барашковой шапке-ушанке. Нежданный гость прислонился к двери, словно поддерживал её.

Доктор повернулся и дрогнувшим голосом спросил:

— Кто вы? Что вам нужно?

Мужчина ответил:

— Я партизан.

— Партизан? — оторопело переспросил Безродный. Он широко раскрытыми глазами смотрел на мужчину, в мозгу сразу вспыхнула страшная догадка: а что, если партизаны каким-то чудом узнали, что он, доктор Безродный, уже давно ищет их по приказу коменданта, и теперь, прислав к нему домой мужчину в дубленом полушубке, решили учинить расправу? От этой мысли у доктора похолодело в груди.

— Я к вам, доктор, по очень важному делу, — говорил мужчина. — У нас в городе есть раненые, и мы просили бы вас…

— Нет, нет я дома не принимаю.

Будто не расслышав этих слов, партизан продолжал:

— И мы просили бы вас помочь. Ночью ранены мои товарищи и командир партизанского отряда. Мы не успели их вывезти в лес и вынуждены обратиться к вам. Вы врач и не должны отказать…

Только теперь доктор Безродный понял, зачем пришёл к нему домой партизан, и облегчённо вздохнул, чувствуя, как холодный пот смывал мыльную пену с недобритых щек.

«Так, так, я понадобился раненым партизанам. Очень хорошо», — быстро пронеслось в голове доктора. Он вытер полотенцем лицо и осторожно шагнул к партизану.

— Говорите, раненые?

— Так точно, доктор, мы вас очень просим и не останемся в долгу. Раненые ждут вашей помощи.

— Хорошо. Вы правы, я не имею права отказывать. Где лежат ваши раненые?

— Вы сами понимаете, доктор, я не должен говорить вам этого.

Безродный обиделся.

— Дорогой мой, вы пришли ко мне за помощью и не доверяете? Это по крайней мере странно.

— Извините, доктор, мы вам вполне доверяем. Раненые лежат в подвале разрушенной школы номер два по Пушкинской улице.

— Отлично знаю эту школу. — обрадовался Безродный. — Однако для раненых вы избрали не очень-то удачное место.

— Да, конечно, — согласился партизан. — Мы очень торопились. У нас было слишком мало времени.

— Сейчас я не смогу пойти, — заявил доктор.

— Хорошо. Я буду ждать вас на перекрёстке улиц Пушкинской и Первомайской в три часа дня. По моему сигналу, я распахну полушубок, вы подойдёте ко мне и мы вместе отправимся к раненым. Если меня не будет на перекрёстке, идите вверх по Первомайской до бывшего писчебумажного магазина.

— Ясно, ясно, — торопливо сказал Безродный.

— Вы всё поняли, доктор?

— Всё, решительно всё.

— Мы будем очень обязаны вам. До свидания, доктор.

— До встречи на перекрёстке.

Выпроводив партизана, Безродный снова подбежал к зеркалу добриваться. В спешке он в трёх местах порезался и стал прижигать лицо каким-то вонючим эрзац-одеколоном, купленным в немецкой лавчонке.

На улице, воровато озираясь по сторонам, он долго петлял переулками и вскоре шмыгнул в ворота военной комендатуры.

Полковник Дикман немедленно принял Безродного и, выслушав его, поощрительно говорил:

— Браво, браво, доктор. Я не ошибся — партизаны сами пришли к вам.

— Господин комендант, я теперь свободен? — робко спросил Безродный. — Я всё сделал, что обещал.

Комендант усмехнулся.

— Вы слишком дешево цените свою жизнь, доктор. У русских есть отличная пословица — аппетит приходит во время обеда. Мы с вами только начинаем.

— Но я…

— Идите, — грубо оборвал его полковник. — И помните, что вам говорил этот партизан. В три часа вы должны встретиться с ним на перекрёстке, а дальше дело моё.

Полковник Дикман был отлично настроен. Ещё бы! Не каждый день бывают такие удачи. Наконец-то в его руках окажется богатая добыча — несколько партизан во главе с командиром отряда. Уж он постарается выколотить из раненых такие сведения, что даже там, в Берлине, ахнут. Он, полковник Дикман, сколотит приличный карательный отряд и сам поведёт его на уничтожение партизанского гнезда. Наконец-то он возьмёт реванш за неудачи, которые за последнее время причинили ему массу неприятностей.

С тех пор, когда полковник Дикман был спасен русским хирургом, о нём заговорила пресса, его здоровьем поинтересовался даже сам фюрер, и Дикман рассчитывал на повышение. Но потом на комендантову голову как из рога изобилия посыпались неприятности. Именно в его районе всё чаще и чаще стали появляться партизаны. Дикман пообещал начальству, что в самый короткий срок восстановит макаронную фабрику, и однажды он уже приготовил донесение — фабрика, мол, готова к пуску. Но по какой-то причине случился пожар, и всё пошло насмарку. Пришлось начинать заново, везти из Италии оборудование. После пожара на монтаже фабрики работали итальянские специалисты, но чьи-то невидимые сильные руки портили оборудование. Дикман приказал расстрелять итальянского инженера и вместо него был поставлен немец. Но результат тот же — фабрика до сих пор не работала. Дикман прежде гордился, что снабжает мукой чуть ли не две дивизии, а теперь мельница уничтожена и мельник скрылся. Дикман должен бы быть полновластным и единственным хозяином в городе, но он вынужден прятаться, ездить в броневике, потому что всё настойчивей заявлял свои права другой хозяин — партизаны.

Как-то в городе остановился старый приятель Дикмана — тоже полковник, командовавший полком на фронте и ехавший домой в отпуск. На следующий день этот приятель сказал:

— Слушай, Вальтер, на фронте, в землянке, под обстрелом русских батарей я чувствовал себя в большей безопасности, чем у тебя в городе.

Дикман молча проглотил эту пилюлю. Он понимал, что его карьера пошла под уклон. И вот сегодня случай поможет ему доказать обратное, о нём ещё заговорят, чёрт побери!

Комендант нажал кнопку. В дверях появился адъютант.

— Майора Брандта и оберлейтенанта Фогеля ко мне, — приказал полковник. Он думал разработать с офицерами хитроумный план захвата партизан. Надо, чтобы на доктора Безродного не упала и тень подозрения. Партизаны знают, кого пригласили к раненым, и могут потом расправиться с Безродным. А тот коменданту ещё пригодится.

В этот же день санки снова остановились у лагерных ворот. Фёдор Иванович и фельдшер Николаев опять вошли в знакомую комнатку и начали приём больных.

Всё тот же унтер-офицер с большущей кобурой на животе постоял немного у окна, потом ушёл, по всей вероятности, решив, что нет надобности торчать по два-три часа сряду в приёмной. Русские медики люди вполне надёжные, больше того, они на хорошем счету у начальства. Незачем следить за ними да подслушивать — говорят они больным одни и те же опостылевшие слова. Правда, время от времени, унтер-офицер для порядка всё-таки заглядывал в приёмную.

В отсутствие унтер-офицера Фёдор Иванович пробовал заговаривать с пленными, но те по-прежнему враждебно косились на доктора и были недоступно молчаливы Когда же, наконец, явится тот строгий мужчина с ожогом руки? Фёдор Иванович беспокоился: а вдруг не придёт? Значит, нужно искать другого, значит, снова на неопределенное время оттягивается связь с пленными и они с фельдшером попусту ходят сюда…

Порой Фёдору Ивановичу хотелось махнуть рукой на всякие предосторожности и сказать ну хотя бы вон тому высокому человеку с ушибленными пальцами — слушай, родной, дорогой товарищ, мы пришли сюда по заданию подпольного горкома партии, чтобы помочь вам… Но ведь этот высокий может заявить охранникам, и тогда все пропало.

«Главное, осторожность и ещё раз осторожность», — подумал Фёдор Иванович и взглянул на фельдшера. Николаев тоже с надеждой посматривал на дверь, ожидая, что вот-вот явится на приём его односельчанин Коренев. Но тот не приходил.

«Не везёт нам с тобой, друг мой», — глазами говорил фельдшеру Фёдор Иванович. И вдруг он увидел вошедшего строгого мужчину с ожогом руки. Он обрадовался, улыбнулся ему, как старому хорошему приятелю.

— Как ваша рука? — мягко спросил доктор.

Пленный промолчал.

— Эскулап снова пришёл к вам, — тихо сказал Фёдор Иванович, в упор глядя на пленного.

— А вы не трус, господин Бушуев, — неожиданно сказал тот.

— Вы знаете мою фамилию? — удивился доктор.

Пленный чуть усмехнулся.

— Грамотные. Из фашистских газет знакомы с вашим портретом.

В груди у Фёдора Ивановича что-то оборвалось. Значит, всё было напрасно, товарищи из лагеря знают о том, что он когда-то спас коменданта. В их глазах он — продажная шкура и состоит на службе у захватчиков. А ну-ка попробуй, докажи, что он не тот, за кого его приняли. Не поверят, и даже если в лагере есть подпольная группа, люди этой группы никогда не откроются изменнику.

«Вот вам, Иван Егорович, и непредусмотренное, вот вам и выгодная дружба с комендантом», — в мыслях обращался он к Зернову.

Фёдор Иванович догадывался, что перед ним тот, кто прошлый раз подсунул угрожающую записку, что именно этот мужчина нужен ему для связи с товарищами из лагеря. Но вместе с тем ясным было и другое — говорить с ним прямо и откровенно бесполезно: всё равно не поверит доктору, о котором так лестно писалось в немецких газетах. А как и чем доказать ему, что они с фельдшером присланы сюда специально?

Осматривая уже подживающий ожог, Фёдор Иванович решил заговорить:

— Здоров ли Гриша Коренев? — тихо спросил он и сразу почувствовал, как чуть вздрогнула обожжённая рука пленного.

«Значит, Коренев здесь», — отметил про себя доктор и попросил:

— Не можете ли передать, чтобы Коренев пришёл на приём.

Пленный молча отошёл к фельдшеру на перевязку.

«Всё рухнуло, всё пропало», — с отчаянием думал Фёдор Иванович. Он упрекал себя за то, что назвал фамилию Коренева. Коренев, конечно, теперь будет предупрежден и постарается не показываться на глаза медикам.

Настроение у доктора Бушуева окончательно испортилось. Он не обратил внимания на вернувшегося унтер-офицера, не заметил, когда тот снова покинул приёмную. Он рассеянно принимал больных и машинально сообщал фельдшеру свои назначения. У него сейчас было единственное желание — поскорее закончить приём и мчаться к Зернову, чтобы рассказать о нынешнем происшествии и попросить совета — что делать дальше, не отказаться ли от посещений лагеря?

— На что жалуетесь? — равнодушно спросил он следующего пациента и тут же услышал звон упавших на пол ножниц.

Фёдор Иванович поднял голову и встретился с глазами Николаева.

— Давайте этого ко мне на перевязку, — попросил фельдшер, указывая на пациента.

«На какую перевязку, я его ещё не смотрел», — хотел было ответить он и вдруг заметил, что пациент и фельдшер узнали друг друга.

— Я знаю, что у него болит, не первый раз видимся, — сказал Николаев, и пациент отошёл к нему.

«Да ведь это же, наверное, Коренев», — вспыхнула в мозгу догадка. Он видел, как Николаев неторопливо бинтовал совершенно здоровую руку и тихо, очень тихо что- то говорил, потом, взглянув на доктора сияющими глазами, вслух распорядился:

— Позови-ка, Гриша, следующего.

Коренев метнулся к двери и в следующую минуту привёл того мужчину с ожогом предплечья.

— Ты знаешь, Самарин, они к нам присланы специально, понимаешь — от партизан, — захлебывающимся от радости голосом сообщил ему Коренев.

Самарин подошёл к Фёдору Ивановичу и протянул руку.

— Извините, доктор Бушуев, мы думали о вас другое…

— Обо мне пока многие так думают, — ответил доктор. — Но сейчас ближе к делу…

В то время, когда Фёдор Иванович был занят своим делом, полковник Дикман осуществлял хитроумный план захвата раненых партизан.

Со стороны могло показаться, что оккупанты решили восстановить разрушенное здание школы по Пушкинской улице. Часам к десяти сюда пришли какие-то гражданские лица с рулетками, кирками, лопатами, даже с теодолитом и принялись за работу. Они что-то измеряли, раскапывали, проявляя особый интерес к поискам входа в школьный подвал. А неподалеку от школы, в переулках, подозрительно скапливались машины и мотоциклы с гестаповцами и полицейскими.

В полдень приехал сюда сам комендант. По его плану «строители» уже давно должны были «случайно» обнаружить раненых партизан, а они никак не могли проникнуть в подземелье. В конце концов разгневанный полковник приказал притащить сюда экскаватор и началась работа.

Под школой действительно оказался вместительный подвал, но сколько ни рыскали с фонарями гестаповцы, партизан там не было.

Вечером комендант метал громы и молнии — партизанам каким-то чудом удалось улизнуть. Партизаны появляются там, где их не ждут, исчезают на глазах, даже растворяются в воздухе, как будто каждый из них носит в кармане шапку-невидимку.

Обер-лейтенант привёл к полковнику насмерть перепуганного доктора Безродного и доложил, что никакого человека в полушубке задержать не удалось.

— К чёрту, пойдите все к чёрту! — завопил комендант. Он клял себя за то, что пожалел паршивого докторишку. Нужно было действовать не так, нужно было дать возможность доктору встретиться с человеком в полушубке, а потом следить, куда тот повёл бы врача. А то стали копаться у школы, а партизаны, не будь дураками, за это время успели скрыться какими-то потайными ходами.

Полковник Дикман хотел реванша, думал разгромить партизанское гнездо, он не сомневался в успехе. И на глазах у своих подчиненных так позорно сел в лужу.

— Проклятье, — в бессильной злобе простонал он и вдруг почувствовал, как что-то острое ударило в сердце. Навалившись грудью на стол, он широко раскрытым ртом жадно хватал воздух.

— Герр оберст, герр оберст, — испуганно лопотал вбежавший адъютант.

— Врач-ч-ча, — с присвистом попросил полковник.

В этот вечер за Фёдором Ивановичем срочно прислали машину и увезли его к заболевшему коменданту. Вместе с доктором Корфом они осмотрели полковника, назначили лечение и, оставив у постели больного госпитальную сестру, сами вышли в гостиную. На этот раз Фёдор Иванович выслушал сердце коменданта по-настоящему и лекарства посоветовал самые лучшие. Ему было совсем невыгодно, чтобы комендант окочурился или был отправлен куда-нибудь в Германию из-за болезни сердца. Теперь, когда с товарищами из лагеря налажена связь, нельзя было лишаться возможности бывать в лагере. Кто знает, как повел бы себя другой комендант.

— Полковник, видимо, перенёс какое-то тяжелое нервное потрясение, — сказал Фёдор Иванович доктору Корфу.

Тот печально покачал головой.

— О, да. Сегодня из-за партизан у него случилась какая-то большая неприятность, — скорбно отвечал он. — Согласитесь, коллега, партизаны наносят нам серьёзный ущерб и не только материальный, нет. Я как невропатолог замечаю — солдаты наши стали раздражительны, есть даже случаи психических расстройств и всё из-за постоянного страха перед партизанами.

— Неужели появилась в психиатрии новая нозологическая единица — партизанофобия? — с едва уловимой иронией спросил Фёдор Иванович.

— Не шутите, коллега, — с упреком проговорил доктор Корф. — Хронические недосыпания из-за частых тревог ослабляют нервы наших солдат. Откровенно говоря, я сам сплю только после люминала, и сам заражен этой болезнью — в каждом русском я вижу партизана.

— Надеюсь, во мне вы не видите партизана? — опять с иронией спросил Фёдор Иванович.

— Вы снова шутите. Между прочим, — искренне продолжал доктор Корф, — вы единственный русский, в ком я вижу друга.

Фёдор Иванович торопился домой. Нынешний день был богат событиями, и ему не терпелось поскорее встретить Зернова, рассказать ему о товарищах из лагеря, с которыми установлена теперь надёжная связь.

В домашнем кабинете доктора уже поджидали Зернов и подпольщик, приходивший утром к Безродному в полушубке.

— Как ваш комендант? — спросил Зернов, пожимая руку Фёдору Ивановичу.

— Представьте себе, еле отходили с доктором Корфом.

— Задали мы ему сегодня работёнку, — рассмеялся подпольщик.

— И полковник Дикман поработал и господина Безродного проверили.

— Как проверили? — не понял Фёдор Иванович.

— Подлецом оказался, состоит на службе у гестаповцев. — Зернов рассказал об утреннем визите подпольщика в дом к Безродному, о мнимых раненых партизанах, якобы укрытых в школьном подвале, о раскопках немцев.

— Безродный? Не может быть! — воскликнул Фёдор Иванович, ошеломлённый этим рассказом.

— В семье не без урода, — проговорил Зернов. — А мы хотели переправить его в партизанский отряд.

С чайником вошла Майя.

— Переправить бы Безродного к покойному дедушке, — сказала она.

— Правильно, — поддержал Фёдор Иванович. — По крайней мере я теперь не намерен держать его в больнице.

— Погодите, погодите, товарищи медики, — остановил их Зернов. — Мы ещё подумаем, что делать с предателем. Кстати, он не стоит того, чтобы столько говорить о нём. Расскажите-ка лучше, Фёдор Иванович, что новенького в лагере…